— Это квартира моего сына, а ты здесь никто! — свекровь, не снимая каблуков, прошлась по только что вымытому Ксенией полу, тыча пальцем в стены.
Каблуки оставляли на влажном паркете темные, уродливые следы. Ксения замерла с тряпкой в руке, наблюдая, как аккуратные полосы, оставленные шваброй, превращаются в грязную кашу. В горле встал ком. Не от обиды. От бешенства. Того тихого, холодного, что сжимает виски и заставляет сердце биться медленно и гулко.
Валентина Ивановна стояла посреди гостиной, осматриваясь с видом ревизора, заставшего врасплох. Визит был внезапным — «проезжала мимо, решила проведать сыночка». Сыночка, конечно же, не было дома. Артем задерживался на работе. Или там, где он говорил, что задерживается.
— Шторы безвкусные, — заключила она, скривив губы. — Слишком светлые. И этот плед на диване... А где хрустальная ваза, которую я вам на свадьбу дарила?
— Мы ее аккуратно убрали, Валентина Ивановна, — голос Ксении прозвучал ровно, почти механически. — Места много занимает. И стиль не совсем...
— Какой еще стиль? — фыркнула свекровь. — Хрусталь — это на века! Это признак достатка! А не эти ваши... — она пренебрежительно махнула рукой в сторону книжных полок и дизайнерской настольной лампы, — безделушки.
Она прошла дальше, к спальне. Ксения, стиснув зубы, поплелась за ней. Предчувствие беды сковывало движения.
— А-а, вот где мой мальчик спит, — голос свекрови смягчился, становясь слащавым. Она погладила покрывало на кровати, поправила несуществующую складку. Потом ее взгляд упал на прикроватную тумбочку Ксении. На стопку книг, косметику, оправу для очков.
— Захламлено тут у тебя, Ксюшенька. Надо бы прибрать. Артему же тесно должно быть.
Ксения молчала. Внутри все закипало.
И тогда Валентина Ивановна подошла к гардеробу. Распахнула его створки.
— Вот! Вот где порядок! — ее лицо просияло при виде аккуратно развешанных костюмов и рубашек Артема. — Мой сын — настоящий мужчина. Чистюля. А это что? — ее пальцы вцепились в рукав шелкового платья Ксении. — Сколько места занимает! И все твои вещи... Здесь же его дорогие костюмы висеть должны! Собирай-ка это все. Освобождай половинку шкафа для мужа. Ему нужно место.
Это было последней каплей. Та самая, что переливается через край титаническими усилиями сдерживаемого годами раздражения.
— Валентина Ивановна, — Ксения сделала шаг вперед. Голос ее понизился, стал опасным и тихим. — Вы не имеете права здесь ничего мне указывать. И тем более — перебирать мои вещи.
Глаза свекрови округлились от изумления. Затем сузились. Губы сложились в тонкую, злую ниточку.
— Как это не имею права? — она выдохнула с презрительным смешком. — Я мать хозяина этой квартиры! Я вложила в него всю жизнь! А ты кто такая? Пришла, живешь тут за его счет, на его шее сидишь, и еще указываешь? Это квартира моего сына, а ты здесь никто!
Она произнесла это с таким непоколебимым, абсолютным убеждением, что Ксению на секунду ослепило. Не болью. Нет. Ясностью.
Она посмотрела на счастливое, самодовольное лицо свекрови. На следы от грязных каблуков на своем чистом полу. На открытый шкаф, где висели его костюмы, купленные на ее премию, и ее платье, которое сейчас называли «тряпкой».
И тишина, которая повисла после этих слов, была не растерянной. Она была звенящей. Предгрозовой.
Ксения медленно выдохнула. Вся ярость, все обиды ушли куда-то глубоко, оставив после себя лишь ледяное, кристально чистое спокойствие.
— Я здесь никто? — повторила она очень тихо. — Интересно.
Она развернулась и твердыми шагами направилась в кабинет.
Ксения вышла из спальни, оставив свекровь в растерянном и пока еще гневном ожидании. Шаги ее по коридору были мерными, твердыми. Не было в них ни паники, ни суеты. Была лишь холодная, выверенная решимость.
Валентина Ивановна, оправившись от первого шока, пошла за ней, на ходу застегивая пиджак, как будто готовясь к серьезным переговорам.
— И куда это ты? Устраивать истерику будешь? Слезами вымогать? — ее голос звенел ядовитой уверенностью.
Ксения не ответила. Она вошла в небольшой кабинет, подошла к шкафу с документами. Верхняя полка. Аккуратная серая папка с надписью «Квартира». Она взяла ее, ощутила в руках вес — вес не бумаг, а лет выплат, отказов от своих желаний, бессонных ночей на работе.
Она вернулась в гостиную и молча положила папку на стеклянную поверхность журнального столика. Ровно посередине. Словно выкладывала карты на стол в самой важной игре своей жизни.
— Что это? — брезгливо сморщилась свекровь. — Жалобная книга?
— Ипотечный договор, — тихо сказала Ксения. Ее пальцы легли на картонную обложку. — Вы так уверены, что это квартира вашего сына. Удостоверьтесь.
Валентина Ивановна фыркнула, но любопытство взяло верх. Она развязала шнурок папки, раскрыла ее. На первой странице — стандартные пункты, данные банка. Ее глаза побежали по строчкам, выискивая знакомое имя.
— Ну, вот же, — она ткнула зализанным ногтем в графу «Созаемщик». — Артем Сергеевич Громов. Черным по белому. Что я и говорила. Всю ответственность на себя взял, как настоящий мужчина. А ты тут просто приписана для видимости.
— Перелистните, — голос Ксении был плоским, без эмоций. — На последнюю страницу. Приложение №4.
Свекровь нехотя, с театральным вздохом, перевернула несколько страниц. И замерла. Ее взгляд, сначала скользящий, стал цепляться за строчки, впиваться в цифры. Она листала дальше. И дальше. Лицо ее постепенно менялось. Уверенная маска трещала, обнажая недоумение, а затем — медленное, леденящее осознание.
Там были выписки со счетов. Помесячные. За три года. Крупные, одинаковые суммы. И в графе «Плательщик» с завидной регулярностью стояло одно и то же имя: КСЕНИЯ ПЕТРОВНА ГРОМОВА.
— Это... это что такое? — ее голос сдавило, он стал сиплым и чужим. — Какая-то ошибка... Он, наверное, тебе деньги передавал, а ты уж...
— Нет, — холодно отрезала Ксения. — Не передавал. Ваш сын вносил ровно десять тысяч в месяц. Символически. На Starbucks и бензин. Иногда забывал. Основной платеж, первоначальный взнос, страховки — все это платила я. Вот этими вот «тряпками», — она кивнула в сторону спальни. — Моей работой. Моими премиями. Все эти годы.
Она сделала паузу, давая словам достичь цели. Видела, как бледнеет лицо свекрови, как дрожат ее руки, перелистывая страницы с неумолимыми доказательствами.
— Так кто же здесь, по-вашему, «никто», Валентина Ивановна? — спросила Ксения безжалостно тихо. — Тот, кто платил за эти стены все эти годы? Или тот, кто лишь изображал хозяина, прикрываясь вашими иллюзиями?
Свекровь отшатнулась от стола, будто от раскаленного железа. Ее глаза метались по комнате, ища спасения, оправдания.
— Он... он, наверное, деньги в развитие вкладывал! В бизнес! — выдохнула она, хватая ртом воздух. — Ты ничего не понимаешь! Мужчина должен расти, а не на ипотеке сидеть!
— Какой бизнес? — Ксения рассмеялась коротким, сухим, безрадостным смехом. — Его хобби, на которое он тратит мои деньги? Да ради Бога. Но эта квартира куплена не на них. Она куплена на мои. И платила за нее я. Так что, прошу прощения, это вы здесь сейчас — никто. И не вам указывать мне, куда складывать мои платья.
В этот момент в прихожей щелкнул замок. Послышались шаги.
— Девчонки, я дома! — крикнул веселый голос Артема. — Мам, ты тут? Я тебе такие духи привез, как ты любишь!
Он появился в дверях гостиной с сияющей улыбкой и подарочным пакетиком в руках. Увидел жену и мать, стоящих друг напротив друга у стола с открытой папкой. Улыбка медленно сползла с его лица.
Тишина в комнате стала физической, давящей.
Артем замер на пороге, его веселая улыбка застыла и медленно сползла с лица, как маска. Он увидел открытую папку на столе. Увидел бледное, дрожащее лицо матери. Увидел взгляд жены — не злой и не торжествующий, а совершенно пустой, как выгоревшее поле.
— Мама? Ксюш? Что... что тут происходит? — его голос прозвучал неуверенно, фальшиво.
Валентина Ивановна первой вышла из ступора. Она медленно подняла на сына глаза. И в них было не привычное обожание, а что-то иное. Горькое разочарование. Стыд. Предательство.
— Ты... — ее голос был хриплым шепотом. Она ткнула пальцем в злополучные бумаги. — Это правда? Все эти годы... она?
Артем засуетился. Его взгляд забегал по комнате, ища спасения, лазейки, хоть какого-то оправдания.
— Мам, ты не понимаешь... Это же семья! Какая разница, кто именно платил? Мы же вместе! — он попытался улыбнуться, но получилось жалко. — Ксения прекрасно зарабатывает, я же тебе говорил! А я... у меня проекты, они пока не раскручены, но перспективы...
— Перспективы? — Ксения произнесла это слово тихо, но так, что он мгновенно замолчал. Она смотрела на него, и, кажется, видела впервые. Не успешного мужчину, за которого вышла замуж, а испуганного мальчика, прячущегося за юбкой матери и кошельком жены. — Перспективы покупать дорогие костюмы и дарить духи, пока я ночами считаю проценты по кредиту? Это твои перспективы, Артем?
— Ксения, давай без сцен, — он зашипел, бросая взгляд на мать. — Мы же все обсудим наедине...
— Нет, — она перевела взгляд на свекровь. — Здесь и сейчас. Все факты уже обсудили. Твоя мать имела полное представление о том, кто на самом деле содержит эту квартиру. А значит, и о том, кто здесь на самом деле «никто».
Валентина Ивановна вдруг резко, по-старушечьи, опустилась на диван. Она не смотрела ни на кого, уставившись на свои руки. Весь ее напор, вся ее надменность испарились, оставив лишь сгорбленную, растерянную старуху.
— Я... я не знала, — прошептала она. — Он говорил... он всегда говорил, что все сам...
— Знаю, — холодно кивнула Ксения. — И я молчала. Потому что считала, что мы — команда. Что не важно, чья карточка привязана к счету. Что важно — наш общий дом. — Она медленно обвела взглядом комнату, ее идеальный порядок, ее стены, за которые она боролась. — Но я ошиблась. Для вас это не общий дом. Это собственность вашего сына. А я — «никто». Так пусть же ваш сын теперь и содержит свою собственность.
Она повернулась и пошла обратно в кабинет. На этот раз она вышла не с папкой, а с небольшой фирменной коробкой из-под жесткого диска. Поставила ее на стол рядом с ипотечными документами.
— Это все выписки за весь срок. Копии. Оригиналы у моего юриста. Вместе с заявлением на раздел имущества. — Она посмотрела на Артема. — Я подаю на развод. И буду через суд требовать свою долю в этой квартире. Поскольку твои вложения, как выясняется, были чисто символическими, думаю, судья учтет это. А пока — живите здесь вдвоем. Со своей собственностью.
Она не стала ждать ответа. Не стала смотреть на их лица — бледное, испуганное лицо мужа и постаревшее, разбитое лицо свекрови. Она прошла в спальню, начала быстро и методично складывать в дорожную сумку самое необходимое. Документы. Ноутбук. Несколько вещей.
Через десять минут она вышла из спальни. Шла на выход, не оглядываясь.
— Ксения, подожди! Давай поговорим! — крикнул Артем, делая шаг к ней.
— Говори со своим адвокатом, — бросила она ему через плечо, не останавливаясь. — Все, что мне нужно было сказать, лежит на столе.
Щелчок входной двери прозвучал на этот раз не как точка. Как приговор. Окончательный и обжалованию не подлежащий.
В квартире повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Валентины Ивановны.
— Как ты мог... — прошептала она, наконец подняв на сына заплаканные глаза. — Как ты мог так унизить нас обоих?..
Но Артем уже не слушал. Он стоял, глядя на дверь, в которую только что ушла его жена. И понимал, что ушла не просто женщина. Ушла тихая, молчаливая опора его жизни. И весь его выстроенный карточный домик из лжи и показухи рухнул с тихим, невыносимым грохотом.
Молчаливая оплата счетов иногда делает тебя соучастником чужой лжи. И право на уважение нужно не зарабатывать платежками, а требовать с самого начала. Потому что в конечном итоге платишь не только за квадратные метры, но и за право быть хозяйкой не только в квартире, но и в собственной жизни. И эта цена иногда оказывается слишком высокой.