Вечер пятницы опускался на город медленно, словно нехотя, окрашивая небо в густые, сливовые тона. В просторной кухне Юпатовых пахло жареной картошкой и пирогом с мясом — ароматами уюта и семейного благополучия, которые Виктория так старательно создавала все эти годы. Она, как дирижер, управляла этим маленьким оркестром домашнего быта: помешивала подливку в сотейнике, следила за румяной корочкой пирога и одновременно слушала вполуха, как старший сын, семнадцатилетний Миша, увлеченно рассказывал о своих планах на поступление в университет. Младший, пятнадцатилетний Саша, сидел за столом, склонившись над учебником физики, но его уши явно были настроены на волну брата.
Всё было, как всегда. Привычно, предсказуемо и оттого так обманчиво спокойно. Виктория уже почти поверила, что бури остались позади, что её муж, Руслан, наконец-то остепенился, перебесился и понял, что дороже семьи у него ничего нет. Последний его «срыв» был два года назад, и после её слёз, ультиматумов и его клятвенных заверений наступил мир. Хрупкий, как тонкий лед по весне, но всё же мир.
Руслан должен был вернуться с работы час назад. Задержки случались, Виктория не придала этому значения. Но когда её телефон, лежавший на столешнице, завибрировал сердце пропустило удар, а потом заколотилось быстро-быстро, как пойманная птица.
— Алло, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Мальчики подняли на неё глаза.
— Виктория? Здравствуйте. Меня зовут Светлана, я… коллега Руслана Юпатова, — прозвучал на том конце провода молодой, чуть дрожащий голос. — Вы извините, пожалуйста, что я звоню, но… тут такое дело… Руслану плохо стало.
Виктория похолодела. Все самые страшные мысли разом пронеслись в голове. Инсульт, инфаркт, авария… — Что с ним? Где он? Скорую вызвали? — зачастила она, хватаясь рукой за столешницу.
— Да-да, скорую вызвали, не волнуйтесь, — поспешно ответила девушка. — Просто… мы не в офисе. Мы тут… в гостинице «Панорама», в семьсот третьем номере. У него давление подскочило, он в обморок упал. Врачи уже едут.
Гостиница «Панорама». Семьсот третий номер. С коллегой. В пятницу вечером.
Пазл сложился мгновенно, с оглушительным треском лопнувшей иллюзии. Мир Виктории, такой уютный и пахнущий яблочным пирогом, рассыпался на миллионы острых осколков. Это был не инфаркт. Это был фарс. Дешевый, пошлый, унизительный фарс. Боль обожгла так сильно, что на секунду перехватило дыхание.
— Понятно, — ледяным тоном произнесла она. Голос стал чужим, металлическим. — Спасибо, что сообщили.
Она нажала отбой и замерла, глядя в одну точку. Мальчики смотрели на неё с тревогой. — Мам, что случилось? Что с папой? — Миша вскочил из-за стола. — С папой всё будет в порядке, — медленно, с расстановкой проговорила Виктория, чувствуя, как внутри неё поднимается волна ледяной ярости. — Он просто в очередной раз упал. В обморок. От переутомления на работе. В гостиничном номере. С коллегой.
Сарказм в её голосе был таким густым, что его можно было резать ножом. Миша и Саша переглянулись. Они были уже не маленькими детьми и прекрасно всё поняли. На лице старшего отразилось презрение, на лице младшего — боль за мать.
— Опять? — тихо спросил Саша. Виктория не ответила. Она молча вынула пирог из духовки, поставила на доску. Руки двигались на автомате, а в голове билась только одна мысль: «Не прощу. Никогда. Больше никогда».
Дверь хлопнула через полтора часа. На пороге стоял Руслан. Бледный, но не от болезни, а от страха. В руках он держал букет безвкусно-алых роз, завёрнутый в хрустящий целлофан — вечный атрибут его извинений. — Викуся… — начал он виноватым тоном, который она так хорошо знала. — Родная, ты только не думай ничего…
Она молча смотрела на него, стоя в дверях кухни. Мальчики закрылись в своей комнате, но Виктория знала, что они слушают. — А что я должна думать, Руслан? — её голос был пугающе спокоен. — Что ты так уработался в офисе, что пришлось восстанавливать силы в гостинице «Панорама»? С коллегой?
Он замялся, его взгляд забегал. — Вик, это всё не то, что ты думаешь! Света — она просто друг. Мы обсуждали проект… А потом у меня голова закружилась, давление… Она испугалась, вызвала врачей, тебе позвонила… Дура, я же просил её не звонить!
«Дура». Вот и вся благодарность за спасение. Виктория криво усмехнулась. — Ах, вот оно что. То есть, я должна была сидеть и ждать, пока мой муж обсуждает проекты в гостиничном номере? Руслан, ты меня совсем за идиотку держишь?
— Ну что ты начинаешь, а? — он перешел в наступление, как всегда, когда оправдания заканчивались. — Ничего не было! Понимаешь? Н-И-Ч-Е-Г-О! Я тебе клянусь! Просто посидели, поговорили…
— А в обморок ты от чего упал? От напряженной беседы? — она не повышала голоса, и эта ледяная тишина действовала на него сильнее крика.
— Да от давления! У меня с утра голова болела! Ты же знаешь, у меня погода влияет! — он уже почти кричал, пытаясь пробить стену её спокойствия. — Вика, ну хватит! Я же пришел домой! К тебе, к детям! Я люблю только тебя! Этот букет тебе!
Он протянул ей цветы. Она даже не посмотрела на них. — Поставь в вазу, — бросила она и развернулась, чтобы уйти. — Если найдешь.
Он остался стоять в прихожей, растерянный и злой. Он был уверен, что, как и всегда, будет скандал, будут слёзы, может быть, она даже пару тарелок разобьет. А потом он будет вымаливать прощение, клясться в любви, и через пару дней всё вернется на круги своя. Она простит. Она всегда прощала.
Но этот ледяной, презрительный взгляд и пугающее спокойствие были чем-то новым. Он не знал, что делать с такой Викторией. Он вошел в кухню, раздраженно сунул розы в первую попавшуюся банку и сел за стол. Пирог стоял нетронутым. На ужин ему никто не предложил.
Виктория заперлась в спальне. Она не плакала. Слёзы высохли, оставив после себя выжженную пустыню в душе. Она подошла к зеркалу и долго смотрела на своё отражение. Усталая сорокадвухлетняя женщина с потухшими глазами. Женщина, которая потратила двадцать лет на то, чтобы строить дом, а оказалось, что строила его на песке. Женщина, которая прощала, верила, надеялась… и раз за разом получала удар в спину.
«Хватит», — сказала она своему отражению. — «С этой минуты всё будет по-другому».
В дверь постучали. — Мам, ты как? — это был Миша. Она открыла. На пороге стояли оба сына, их лица были серьёзными и взрослыми. — Мам, мы всё слышали, — сказал Саша. — Если ты решишь его выгнать, мы тебя поддержим.
Виктория посмотрела на своих мальчиков, на этих двух высоких, красивых юношей, которые так сильно её любили. И впервые за вечер в её глазах блеснули слёзы. Но это были слёзы не отчаяния, а благодарности. — Спасибо, родные мои, — она обняла их. — Но выгонять мы никого не будем. Это было бы слишком просто. Ваш отец уверен, что я, как всегда, поплачу и прощу. Но я преподнесу ему урок. Такой урок, который он запомнит на всю жизнь.
Она ещё сама не знала, каким будет этот урок. Но в её голове, привыкшей на киностудии выстраивать сюжетные линии и режиссерские ходы, уже начал зарождаться сценарий. Сценарий новой жизни, где главной героиней будет она. А ему достанется роль… роль будет зависеть от его поведения. Но одно она знала точно: хэппи-энда для него в этом сценарии не предвиделось.
На следующее утро в квартире висела тяжелая, гнетущая тишина. Руслан проснулся поздно, с больной головой. Виктория уже ушла, оставив на кухонном столе записку: «Мы с мальчиками уехали на дачу. Вернемся в воскресенье вечером». Ни слова упрека, ни слова о вчерашнем. Просто констатация факта.
Это его разозлило. Она лишила его возможности извиняться и каяться. Она просто исключила его из своих планов. Он бродил по пустой квартире, которая без Вики и сыновей казалась гулкой и неуютной. В раковине стояла немытая посуда, на столе — вчерашний пирог. Он привык, что субботним утром его ждет горячий завтрак и свежесваренный кофе. Эта рутина была незыблемой частью его комфорта. И вот, комфорт исчез.
Он позвонил матери, Елизавете Степановне. — Мам, привет. Ты представляешь, Вика взяла детей и умотала на дачу, даже слова не сказала! — пожаловался он.
Елизавета Степановна тут же приняла боевую стойку. Её невестка Виктория была для неё вечным раздражителем — слишком умная, слишком независимая, слишком успешная в своей работе, где «непонятно чем занимаются, только деньги государственные тратят». — А что случилось, сынок? Опять твоя истеричка характер показывает? — зашипела она в трубку. Руслан замялся. Рассказывать матери правду не хотелось. — Да так… Поссорились немного. Ерунда. — Ерунда, как же! — не унималась мать. — Это она всё! Пилит и пилит тебя, небось! Золотого мужика не ценит! Ты работаешь, семью обеспечиваешь, а ей всё мало! Я вот сегодня в сквере сидела, с одной женщиной разговорилась, так у неё зять — пьяница и тунеядец. А ты у меня какой! И всё ей не так! Небось, опять из-за какой-нибудь ерунды губы надула. Не звони ей! Пусть первая на поклон придет!
Советы матери никогда не отличались мудростью, но сейчас они упали на благодатную почву его уязвленного самолюбия. Действительно, чего это он должен унижаться? Ничего страшного не произошло. Ну, посидел с коллегой. Не в постели же её застали! А то, что в гостинице… так это случайность. Он и сам решит, когда мириться.
А на даче в это время кипела жизнь. Виктория, едва приехав, сбросила оцепенение последних суток и развила бурную деятельность. Она затеяла генеральную уборку в доме, заставив сыновей вытаскивать на улицу старые ковры и выбивать из них пыль десятилетий. Она пересаживала цветы, полола грядки с такой яростью, будто выпалывала из своей жизни все обиды и разочарования.
Мальчики работали рядом, молча и сосредоточенно. Они понимали, что сейчас маме нужна не жалость, а поддержка. Вечером, когда всё было сделано, они сидели на веранде, пили чай с травами и смотрели на закат. — Мам, а что ты будешь делать? — наконец решился спросить Миша. — Жить, сынок, — просто ответила Виктория. — Только теперь я буду жить для себя и для вас. А папе придется привыкать к новым правилам. — Каким? — полюбопытствовал Саша. — Во-первых, — Виктория усмехнулась, и в её глазах впервые за долгое время блеснули озорные искорки, — мы сделаем ремонт. — Ремонт? — удивились сыновья. — Да. И начнем, пожалуй, с папиного кабинета. Мне давно нужна была светлая и просторная мастерская для моих эскизов. А его стол и кресло… думаю, они прекрасно поместятся в общем зале. На время.
Мальчики переглянулись и расхохотались. План им определенно нравился. Это было не просто выселение, это был изящный захват территории.
В воскресенье вечером они вернулись в городскую квартиру. Руслан встретил их с недовольным видом. Он ждал, что они приедут притихшие и виноватые, а они ворвались шумные, загорелые, пахнущие дачей и дымом от костра, с охапками каких-то полевых цветов и корзинкой первой клубники. Они вели себя так, будто его не существовало. Прошли мимо, поздоровавшись сквозь зубы, и разошлись по своим делам.
Вечером за ужином Виктория объявила: — Руслан, мы тут с мальчиками решили, что пора освежить квартиру. Начнем с твоего кабинета. Завтра придут рабочие, нужно будет освободить комнату. Руслан поперхнулся. — С какого еще кабинета? В каком смысле — освободить? — В прямом, — невозмутимо ответила Виктория, раскладывая по тарелкам салат. — Я делаю там себе мастерскую. — Мастерскую?! — взвился он. — А я где буду работать? Где мои вещи будут? — Мы временно поставим твой стол в гостиной, у окна. А вещи можно разобрать и сложить в коробки. Заодно избавимся от хлама, — её тон был таким будничным, будто речь шла о покупке хлеба. — Я не согласен! Это мой кабинет! — Руслан, эта квартира — общая. И я тоже имею право на свой угол, — отрезала она. — Вопрос решен.
Он посмотрел на сыновей, ища поддержки, но они с непроницаемыми лицами уплетали ужин, делая вид, что разговор их не касается. Он был один против троих. Это было внове и очень неприятно. Он понял, что это только начало. Он еще не знал, насколько был прав.
На следующий день, вернувшись с работы, он обнаружил, что его кабинет пуст. Его массивный дубовый стол, гордость и символ статуса, сиротливо ютился в углу гостиной, загромождая проход. Его книги, бумаги, коллекция моделей автомобилей — всё было свалено в картонные коробки, стоявшие унылой пирамидой посреди комнаты. Из самого кабинета доносился шум и пахло краской.
Виктория, в рабочем комбинезоне, с платком на голове, руководила двумя рабочими, которые сдирали со стен тяжелые темно-зеленые обои. — Вика! Что здесь происходит?! — закричал он с порога. Она обернулась, на её лице не дрогнул ни один мускул. — Ремонт, дорогой. Я же предупреждала. Стены будут цвета слоновой кости, а на пол мы постелем светлый ламинат. Будет много света и воздуха. — Но мои вещи! Мой стол! — Не волнуйся, всё на месте, в коробках. Как только гостиная освободится, мы всё аккуратно расставим. — Когда она освободится?! — Ну… — Виктория сделала вид, что задумалась. — Когда ты найдешь себе другое место для работы.
Это был удар под дых. Он смотрел на неё, на эту решительную, чужую женщину в строительном комбинезоне, и не узнавал свою тихую, покладистую Вику. Он понял, что война объявлена. И поле боя — их собственная квартира.
Неделя превратилась для Руслана в персональный ад. Его привычный мир рушился на глазах. Работать в гостиной было невозможно: постоянно ходили сыновья, включали музыку, громко разговаривали по телефону. Виктория, возвращаясь со своей киностудии, приводила подруг, и они, расположившись на диване, пили чай и обсуждали какие-то свои женские дела, совершенно его не стесняясь. Он чувствовал себя не хозяином в доме, а досадной помехой, предметом мебели, который забыли вынести.
Он пытался протестовать, скандалить. — Вы можете быть потише?! Я здесь работаю! — кричал он, срываясь на визг. — Прости, дорогой, — с ангельской улыбкой отвечала Виктория. — Мы не хотели тебе мешать. Может, поработаешь на кухне? Там сейчас никого нет.
Переехать на кухню было равносильно капитуляции. Он стискивал зубы и терпел. Его мать, Елизавета Степановна, узнав о «ремонте», примчалась незамедлительно, готовая к бою. Она ворвалась в квартиру без звонка, своим ключом, и с порога обрушилась на Викторию, которая в этот момент обсуждала с дизайнером оттенок будущих штор в свою новую мастерскую.
— Что ты удумала, ирод! — закричала свекровь, размахивая сумкой. — Мужика из собственного кабинета выжила! Совсем стыд потеряла! Виктория медленно повернулась. Её лицо было спокойным, но в глазах горел холодный огонь. — Елизавета Степановна, здравствуйте, — вежливо сказала она. — Во-первых, не кричите, вы не на базаре. А во-вторых, это и мой дом тоже. И я решаю, где мне обустраивать мастерскую.
— Твой дом? — взвизгнула свекровь. — Да ты тут никто! Квартира на Русланчика записана! Он тебя на улицу может выставить в любой момент!
Это была ложь. Квартира была куплена в браке и принадлежала им обоим, но Елизавета Степановна любила манипулировать несуществующими фактами. Раньше Виктория бы промолчала или начала бы оправдываться. Но не сегодня.
— Во-первых, квартира общая, — ледяным тоном отчеканила она. — А, во-вторых, — она сделала шаг к свекрови и посмотрела ей прямо в глаза, — попробуйте еще раз войти в мой дом без звонка, и я поменяю замки. «А ваш ключ, — она протянула руку, — будьте добры, положите вот сюда». На тумбочку.
Елизавета Степановна опешила. Она открыла рот, но не нашла что сказать. Такой наглости она не ожидала. Она привыкла, что Вика её боится, или, по крайней мере, уважает её возраст и статус матери мужа. — Да ты… да ты… — задохнулась она от возмущения. — Я — хозяйка этого дома, — закончила за неё Виктория. — А теперь, если вы не по делу, то извините, мы заняты.
Она развернулась к дизайнеру, давая понять, что разговор окончен. Свекровь постояла еще минуту, побагровев от злости, потом бросила ключ на тумбочку так, что он со звоном отскочил, и вылетела из квартиры, хлопнув дверью.
Руслан, который пришел с работы в самый разгар этой сцены, всё слышал. Он был в ярости. — Ты зачем так с матерью?! — набросился он на Викторию, как только дизайнер ушел. — А как, по-твоему, я должна была с ней разговаривать? — спокойно спросила она. — Позволить ей орать на меня и называть «иродом» в моем собственном доме? Руслан, времена, когда я молча сносила оскорбления твоей мамы, прошли. Навсегда. Привыкай.
— Она моя мать! Ты должна её уважать! — Я буду её уважать ровно настолько, насколько она уважает меня. Она ворвалась сюда, начала кричать и врать про квартиру. Это ты называешь поводом для уважения? — Она просто волнуется за меня! — Тогда пусть волнуется молча. И за пределами моей квартиры.
Он понял, что спорить бесполезно. Он проиграл и этот бой. Вечером он попытался сменить тактику. Подошел к ней, когда она сидела в кресле с книгой, обнял за плечи. — Викусь, ну хватит, а? Ну, виноват, вспылил. Прости меня. Я был неправ. Давай всё забудем. Он ждал, что она растает, как всегда. Но она не отстранилась, нет. Она просто сидела, не меняя позы, и продолжала смотреть в книгу. — Я ничего не забыла, Руслан. — Ну что ты как маленькая? Все ошибаются. Я же люблю тебя. — Любовь — это не то, что ты думаешь, — тихо сказала она, не отрывая глаз от страницы. — Любовь — это уважение. А ты меня не уважаешь. И никогда не уважал.
Его руки бессильно опустились. Он отошел, чувствуя себя так, словно ударился о стеклянную стену.
Но настоящий удар ждал его впереди. Через пару дней, когда ремонт в мастерской был почти закончен, Виктория затеяла «разбор вещей». Она методично, коробка за коробкой, вытаскивала его имущество. — Так, Руслан, давай решим, что с этим делать, — деловито говорила она. — Вот эта коллекция машинок. Она тебе нужна? Может, отвезем на дачу? Или отдадим Сашиному другу, он увлекается.
— С ума сошла? Это моя коллекция! Я её двадцать лет собирал! — Хорошо, оставляем. А вот эти три коробки с твоими рыболовными снастями? Ты последний раз на рыбалке был пять лет назад. Они просто занимают место в шкафу. — Это память! — Память занимает слишком много места, — парировала она. — У нас маленькая квартира. Нужно быть практичнее.
Она действовала как хирург — холодно, точно и безжалостно, ампутируя из их общей жизни его личные, дорогие ему вещи. Она не выбрасывала их. Она предлагала их «оптимизировать», «отдать», «увезти на дачу», лишая его привычных якорей, которые делали эту квартиру его домом, его крепостью. Теперь крепость была захвачена, а он из хозяина превратился в постояльца, чьи вещи терпят до поры до времени.
Елизавета Степановна не унималась. Она начала обзванивать всех родственников и общих знакомых, рассказывая, в какого монстра превратилась Виктория. — Вы представляете, она Русланчика моего из кабинета выгнала! Вещи его выкидывает! Ключ отобрала, родную мать на порог не пускает! Совсем с катушек слетела на своей киностудии! Насмотрелась там, как мужиков изводить!
Некоторые сочувствовали. Но большинство, кто знал Викторию годами как спокойного, интеллигентного и терпеливого человека, отнеслись к рассказам свекрови с сомнением. А вскоре у них появился повод убедиться в её правоте с неожиданной стороны.
У Виктории на работе был давний друг, известный и очень харизматичный актер, Андрей Соколов. Они дружили еще со студенческих времен. Узнав о её семейной драме, Андрей предложил помощь. — Вика, хочешь, я устрою ему небольшой спектакль? — с хитрой улыбкой сказал он. — Какой еще спектакль? — не поняла она. — А вот увидишь. Психологическая атака. Иногда помогает лучше любого скандала.
В следующую субботу, когда Руслан мрачно сидел в гостиной, пытаясь работать под звуки громкой музыки из комнаты сыновей, в дверь позвонили. На пороге стоял Андрей Соколов. С огромным букетом белых лилий — любимых цветов Виктории. — Викуля, привет, дорогая! — громко и радостно пробасил он, проходя в квартиру и обнимая опешившую Викторию. — Я мимо проезжал, решил заскочить. Это тебе. Ты сегодня выглядишь сногсшибательно!
Руслан вжался в свое кресло. Он знал Соколова по фильмам. Вся страна его знала. И вот этот человек-легенда стоит в его гостиной, обнимает его жену и дарит ей цветы. — Руслан, познакомься, это мой старый друг, Андрей, — представила его Виктория. Андрей протянул Руслану руку с такой широкой и обезоруживающей улыбкой, что отказать было невозможно. Рукопожатие у него было крепким, уверенным. — Очень приятно, — сказал он. — Я много о вас слышал. Вика постоянно о своей семье говорит. Вы — счастливчик, Руслан. Такую женщину отхватили! Золото, а не женщина! Талантливая, умная, верная… Таких сейчас днем с огнем не сыщешь.
Каждое его слово было как пощечина. Особенно слово «верная». Виктория принесла кофе, и они втроем сели в гостиной. Вернее, сидели они с Андреем, а Руслан чувствовал себя невидимым. Андрей и Вика вспоминали студенческие годы, какие-то общие истории, шутили, смеялись. Они говорили на своем, понятном только им языке. А Руслан сидел за своим столом в углу, как бедный родственник, и слушал, как этот знаменитый актер восхищается его женой, её талантами, её чувством юмора, её силой духа.
— Я вот как раз сейчас читаю сценарий, — между делом сказал Андрей. — История — прямо про тебя, Вика! Женщина, которую предал муж. И она не стала плакать, а так его уделала, что он на всю жизнь запомнил. Изящно, красиво, с умом. Никаких бабских истерик. Просто показала ему, кого он потерял. И знаешь, что в конце? Она встречает свою настоящую любовь, а он остается один, никому не нужный. По-моему, гениально!
Руслан похолодел. Он понял, что это спектакль. Хорошо разыгранный, жестокий спектакль для одного зрителя. Для него.
Когда Андрей ушел, оставив после себя аромат дорогого парфюма и ауру успеха, Руслан не выдержал. — Что это было?! — закричал он. — Ты специально его позвала, чтобы меня унизить?! — Я никого не звала, — невозмутимо ответила Виктория, ставя лилии в вазу. — Андрей мой друг. И он имеет право приходить ко мне в гости. Тебе не нравится? — Мне не нравится, что он тут распинается про верность и какие-то сценарии! Думаешь, я ничего не понял?! — А что ты должен был понять, Руслан? — она повернулась и посмотрела на него в упор. — Что есть мужчины, которые ценят в женщине не только умение варить борщ и молча прощать измены? Да, такие мужчины есть. Представь себе.
Он хотел что-то ответить, но не смог. Он был раздавлен. Его маленькая домашняя война, которую он планировал выиграть с помощью букета и пары клятв, превращалась в полномасштабное сражение с привлечением тяжелой артиллерии в виде знаменитых актеров. И он это сражение проигрывал по всем фронтам.
Но главный сюрприз Виктория приберегла на потом. Приближался юбилей Елизаветы Степановны. Семьдесят лет. Планировался большой праздник в ресторане, на который была приглашена вся многочисленная родня и друзья. Руслан и его мать были уверены, что на этом празднике Виктория будет вести себя тихо и смирно, играя роль примерной невестки. Они не могли ошибаться сильнее.
Виктория готовилась к этому мероприятию, как полководец к решающей битве. Она купила себе новое, ошеломительное платье — элегантное, строгое, но невероятно стильное. Она сходила в салон красоты. В день юбилея она выглядела не как измученная жена, а как кинозвезда на красной дорожке.
Когда Юпатовы вошли в ресторан, все взгляды были прикованы к ней. Руслан, шедший рядом, чувствовал себя бледной тенью. Елизавета Степановна, разодетая в пух и прах, поджала губы, увидев невестку. Такой она её видеть не хотела. Она хотела видеть забитую и несчастную женщину, а не эту королеву.
Весь вечер Виктория была в центре внимания. Она говорила блестящий тост, в котором, не сказав ни одного плохого слова, умудрилась так тонко намекнуть на мудрость и терпение женщин, которым приходится мириться с мужскими слабостями, что все женщины в зале понимающе закивали, а мужчины, включая Руслана, почувствовали себя неуютно.
Она танцевала с дядей Руслана, очаровала троюродного брата, вела светскую беседу с подругами свекрови, которые тут же забыли все сплетни, что слышали о ней, и теперь смотрели на неё с восхищением.
Апофеозом вечера стал подарок. Когда все уже вручили свои конверты с деньгами и бытовую технику, Виктория вышла в центр зала с большой красивой коробкой. — Дорогая Елизавета Степановна! — громко и четко сказала она в микрофон. — Мы с Русланом и мальчиками долго думали, что вам подарить. И решили, что лучший подарок — это забота о здоровье. Поэтому мы дарим вам путевку!
В зале одобрительно загудели. — Это путевка в лучший санаторий Подмосковья. На целый месяц! — продолжала Виктория под аплодисменты. — Свежий воздух, процедуры, диетическое питание. Вы сможете отдохнуть от городской суеты, поправить здоровье и набраться сил!
Елизавета Степановна расплылась в улыбке. Такой щедрости от невестки она не ожидала. Руслан тоже был удивлен и даже растроган. Может быть, Вика решила пойти на мировую?
— Путевка с открытой датой, — закончила Виктория свою речь. — Вы можете поехать в любое удобное для вас время. Но я бы посоветовала не затягивать. Например, со следующей недели. Потому что… — она сделала паузу, обведя взглядом всех гостей, — потому что мы как раз со следующей недели начинаем у себя в квартире капитальный ремонт. И жить у нас будет совершенно невозможно. Пыль, грязь, рабочие… Вам, Елизавета Степановна, с вашим здоровьем это будет очень вредно.
В зале повисла тишина. Все мгновенно поняли истинный смысл этого «подарка». Это была не забота. Это была элегантная, публичная высылка. Елизавета Степановна часто любила пожить у сына, особенно когда ей было скучно или хотелось покомандовать. Виктория одним махом лишила её этой возможности, причем сделала это так, что не придерешься. Отказаться от такого шикарного подарка на глазах у всех родственников было невозможно. Согласиться — значило принять её условия.
Лицо свекрови вытянулось. Улыбка сползла, обнажив злой оскал. Руслан стоял рядом, красный как рак. Он понял, что это был шах и мат. Публичный. Унизительный. Исполненный с блеском.
Виктория же с милой улыбкой подошла к свекрови, поцеловала её в щеку и вложила ей в руки папку с документами на путевку. — Отдыхайте, мамочка, — прошептала она ей на ухо. — Вы заслужили.
Вернувшись домой, Руслан взорвался. — Ты что наделала?! Ты опозорила меня и мою мать перед всей семьей! — Я? — удивилась Виктория. — Я подарила твоей маме дорогую путевку в санаторий. Все были в восторге. — Ты прекрасно знаешь, что это было не просто так! Ты выставила её из нашего дома! — Я просто позаботилась о её здоровье, — всё так же невозмутимо отвечала она. — У нас действительно начинается ремонт. Сначала в ванной и туалете, потом на кухне. Жить здесь будет невозможно. Или ты предлагаешь твоей пожилой маме дышать цементной пылью и мыться в тазике?
Он задыхался от ярости и бессилия. Каждое её слово было логичным и правильным. Она всё продумала. Она не оставила ему ни единой лазейки.
— Я разведусь с тобой! — выкрикнул он последнее, что у него оставалось. — Валяй, — спокойно пожала плечами она. — Квартиру будем делить пополам. И алименты на двоих детей. Посчитай, на что тебе хватит оставшихся денег. На съемную комнату на окраине?
Он замолчал. Он знал, что она права. Без неё, без её зарплаты, без этой квартиры он был почти никем. Все эти годы он жил в комфорте, созданном ею, и принимал это как должное. А теперь этот комфорт у него отбирали, причем делали это медленно, мучительно, шаг за шагом.
Он сел на диван, обхватив голову руками. Впервые за все годы их совместной жизни ему стало по-настоящему страшно. Он смотрел на свою жену, которая спокойно разбирала на журнальном столике почту, и понимал, что совершенно её не знает. Это была не та женщина, на которой он женился. Это была стратег, тактик, холодный и расчетливый противник, который просчитывал всё на несколько ходов вперед. И он в этой игре был всего лишь пешкой.
На следующей неделе Елизавета Степановна, скрипя зубами, уехала в санаторий. В квартире действительно начался ремонт. Шум, грохот и пыль сделали жизнь Руслана невыносимой. Он больше не мог работать из дома и вынужден был задерживаться в офисе до позднего вечера. А когда возвращался, его ждала холодная квартира и ужин, который нужно было разогревать самому. Виктория жила своей жизнью: работа, новая мастерская, встречи с друзьями, походы в театр с сыновьями. Она выглядела счастливой. И это бесило его больше всего.
Однажды вечером он не выдержал. Он вошел в её мастерскую. Комната преобразилась. Светлые стены, много воздуха, большой стол для рисования, на стенах — её эскизы. Виктория сидела у окна и что-то рисовала в альбоме. — Вика, — сказал он тихо. — Я так больше не могу. Она подняла на него глаза. Во взгляде не было ни злости, ни ненависти. Только спокойная, холодная отстраненность. — А как ты хочешь, Руслан? — Я хочу, чтобы всё было как раньше. Она горько усмехнулась. — Как раньше — уже никогда не будет. Тот мир, где ты был центром вселенной, а я вращалась вокруг тебя, обслуживая твои интересы и прощая твои слабости, — этот мир ты разрушил сам. Своими руками. В семьсот третьем номере гостиницы «Панорама». — Но я же извинился! Я всё понял! Я больше никогда… — Я тебе не верю, — просто сказала она. — Ты говорил это много раз. Слова для тебя ничего не значат. Поэтому теперь я буду действовать. — Что ты еще задумала? — с отчаянием спросил он.
Она встала, подошла к окну и посмотрела на огни ночного города. — Я ничего не задумала, Руслан. Я просто начала жить. Жить так, как хочу я. А ты… Ты можешь попробовать жить рядом. По моим правилам. Или не жить. Выбор за тобой.
Она стояла в свете луны, красивая, сильная, недосягаемая. И он понял, что урок, который она ему преподносила, был гораздо более жестоким, чем простой развод. Она не выгоняла его. Она аннулировала его. Она показала ему, что он — лишь эпизод в её жизни, а не главный герой. И самое страшное было то, что он не знал, что будет дальше. Какой ход она сделает завтра? Какой еще сюрприз его ждет? Он смотрел на неё, свою жену, и понимал, что попал в ловушку, которую она искусно сплела из его же собственных предательств. И выхода из этой ловушки он пока не видел.