В нашем издательстве вышло пятое издание книги Игоря Сухих «Сергей Довлатов: время, место, судьба». Она считается классической работой о Довлатове: охватывает ключевые вопросы биографии и творчества писателя и помогает по-новому прочитать любимые произведения. Мы поговорили с автором книги об обманчивой простоте прозы Довлатова, литературных влияниях и превращении жизни в литературу.
Почему вы решили написать книгу именно о Сергее Довлатове? Что вас в нем привлекает как литературоведа?
Первое издание этой книги — дело давнее. Мне самому хотелось разобраться в том, почему Довлатова так истово/неистово читают. Для чего понадобилась целая книга.
Ваша книга называется «Сергей Довлатов: время, место, судьба». Как эти три категории помогают понять его творчество?
Заглавие книги все-таки шире ее содержания. Речь в ней только о творческой судьбе. О личной судьбе (биографии) уже тогда (и сейчас) рассказывают многочисленные мемуаристы. В сущности, я писал о довлатовской поэтике, ее эволюции в контексте места и времени.
Каким вам видится «настоящий» Довлатов — вне мифов, которые сложились вокруг него?
Мифы теперь — часть биографии (об этом — статья в приложении, сравнивающая Довлатова и Венедикта Ерофеева как культурных героев). Я только что вернулся из Пушкинских Гор. Довлатовская изба из «Заповедника» — теперь часть музейного комплекса. Экскурсии по довлатовским местам Пушкиногорья тоже проводят сотрудники заповедника.
Вы писали, что проза Довлатова «обманчиво проста». В чем, на ваш взгляд, заключается ее сложность?
Этому посвящена отдельная глава книги. Вот попытка ответа на схожий вопрос самого автора. «Читая Пушкина, видишь, что проза может обойтись без учености, без философии и религии, даже без явной, подчеркнутой духовности. То есть достаточно, как следует рассказать историю, житейский случай, и глубина жизни, ее духовное содержание и все прочее — проявятся сами собой».
Лучшей прозой на русском языке он считал «Капитанскую дочку». И себя часто называл не писателем, а рассказчиком.
Из книги «Сергей Довлатов: время, место, судьба»: «Не думайте, что я кокетничаю, но я не уверен, что считаю себя писателем. Я хотел бы считать себя рассказчиком. Это не одно и то же. Писатель занят серьезными проблемами — он пишет о том, во имя чего живут люди. А рассказчик пишет о том, КАК живут люди. Мне кажется, у Чехова всю жизнь была проблема, кто он: рассказчик или писатель?» (С. Довлатов)
Довлатов часто балансировал между вымыслом и автобиографичностью. Как он сам относился к этому смешению? Можно ли считать его прозу документальной?
Свой метод Довлатов иногда называл псевдодокументализмом. То есть он «смешивал».
Из книги «Сергей Довлатов: время, место, судьба»: Короткие и меланхолически-веселые довлатовские книги делались по тому же, в сущности, лирическому принципу — из собственной жизни. Написать книгу — значит прожить, в новом ракурсе увидеть прожитое. Исписаться, следовательно, — это изжить себя. К концу восьмидесятых годов книжки рассказчика Довлатова сложились в лирико-анекдотическую исповедь лишнего блудного сына века, историю о взаимоотношениях пишущего человека с российским (советским) и американским социумом, о семейных корнях и литературных нравах, о пьянстве, терпении, любви и верности. Как рудокоп, он пласт за пластом снимал слои собственной жизни, превращая ее в литературу.
Как Довлатов соотносится с другими писателями-шестидесятниками? Был ли он частью этого поколения или стоял особняком?
Конечно, часть поколения! Выделение, крупный план — уже взгляд издалека, с точки зрения истории литературы, пусть и недавней. Неправы, мне кажется, те исследователи, которые вписывают сегодняшнего Довлатова в 1960-1980-е годы. Валерий Попов хорошо ответил на вопрос, как на него повлиял Довлатов: «Он нормальный парень был. Его и за пивом можно было послать. ... Это только после смерти он так чудовищно зазнался».
Из книги «Сергей Довлатов: время, место, судьба»: Сергей Довлатов оказался, наверное, последним культурным героем советской эпохи. Если литературные парадигмы «Поэт — Писатель — Литератор» заполнить конкретными именами, сегодняшний ряд выстроится такой: Бродский — Солженицын — Довлатов.
Влияли ли на него западные авторы (например, Хемингуэй, Сэлинджер) или он оставался в рамках русской традиции?
Хемингуэй (в русском переводе), Сэлинджер, Шервуд Андерсон, но одновременно — Пушкин, Чехов, Куприн. Этому в книге тоже посвящена специальная глава «Видимые книги: уроки чтения».
Из книги «Сергей Довлатов: время, место, судьба»: «Для меня, 20-летнего, было несомненно, что на первом месте стоит американская проза, а за ней русская, которая мне все-таки нравилась и всегда была дорога, а сейчас (1988 год. — Игорь Сухих) стала ближе, когда я оказался на Западе. Затем уже дальше я расположил бы французских прозаиков и чуть ли не на последнем месте немецких...» (С. Довлатов)
Если бы вам нужно было порекомендовать всего одно произведение Довлатова для первого знакомства с ним, что бы вы выбрали и почему?
«Заповедник» или «Чемодан». Повесть — самая стилистически изощренная и отражающая важный момент в биографии автопсихологического героя: творческий кризис и причины эмиграции. «Чемодан» я называю «оглавлением довлатовской прозы», то есть книгой итогов.
А какие произведения Довлатова читали вы? Делитесь в комментариях!
Если вам понравился материал, поставьте лайк и подпишитесь на наш канал: так вы сможете узнать еще больше интересного о наших новинках, мировой литературе, культуре и многом другом.
