Когда вчитываешься в строчки древнерусских повестей и летописей, то складывается впечатление: радимичи — это «племя», которому «не повезло» с памятью. Их описания у книжников резки и насмешливы: «живя́ху в лесе, якоже всякий зверь…», «пищаньци волъчья хвоста бегают» — иронизируют летописцы, фиксируя битву на реке Пищане и покорение радимичей князем Владимиром. Позже XIX–XX-вековая историография подхватила этот тон — радимичей объявляли «слабыми», «малочисленными», «поздними пришельцами». Но что если летописи нужно читать не как однослойный приговор, а как политический рассказ с собственной «киевской перспективой»? Что, если за уничижениями скрывается сложный, полнокровный социум с устойчивой организацией и долгой борьбой за автономию?
Наша задача — не опровергнуть старые штампы, а показать радимичей в их историческом объёме: от локализации и археологии до гипотез происхождения и взаимоотношений с Киевом.
Летописные штампы: почему им «не повезло»
Книжники Древней Руси фиксировали историю прежде всего через призму интересов киевской общины и христианства. Любое сопротивление центру или упорное язычество выглядели у них как варварство и мятеж. Поэтому и описание радимичей в Повести временных лет и в позднейших редакциях окрашено неодобрением: они «жили в лесу» и, мол, не знают «закона Божия». На этом фоне любая их политическая самостоятельность воспринималась как «беззаконие».
В XIX–XX вв. многие историки, следуя летописным штампам, упростили картину: Л. Нидерле, Н. П. Барсов, Е. Ф. Карский, В. В. Мавродин и другие называли радимичей слабым, поздним образованием. Это стало историческим клише — «радимичи = второстепенное племя».
Но достаточно приглядеться к той же летописной информации — и стереотипы рушатся. Радимичи жили недалеко от Киева, выходили к Днепру и соседствовали с «русской землёй» — ядром древнерусской державы. Это означало, что их территории рано попали в поле интересов и военной активности киевских князей. Что ещё важнее — они долго сохраняли автономию и регулярно сопротивлялись. Победа Владимира в 984 г. на реке Пищане (летописная дата 6492/984) — далеко не концовка их самостоятельности: летопись говорит о выплате дани и «повозе», но отсутствие киевских наместников и продолжение элементов собственной организации указывает на более сложные, договóрные отношения, а не на полное поглощение.
Битва на реке Пищане: символ поражения или начала новой реальности?
Летописное известие о походе Владимира звучит грубо и с издёвкой: «Иде Володимеръ на Радимичи… Сърете е на реце Пищане и победи Радимиче… Темь и Русь корятся Радимичемъ, глаголюще: ‘Пищаньци волъчья хвоста бегають’». Казалось бы — яркая победа, унижение и покорение. Но историки, сопоставлявшие источники и археологию, указывают: после 984 г. радимичи платили дань регулярно, но сохранили свою внутреннюю структуру. Сбор дани «в повоз» — это уже не «полюдье» произвольного объезда, а зафиксированная, тарифицированная практика сбора — знак более цивилизованного дипломатическо-распорядительного взаимодействия.
Археология подтверждает: в земле радимичей формировались крупные центры — в первую очередь Гомель, где XI век уже демонстрирует развитую ремесленную и торговую жизнь, керамику, металлургию, клады дирхемов. Кроме того, на границе с землями радимичей археологи обнаружили военизированное древнерусское поселение Мохово — возможный киевский форпост, поставленный против Гомеля. То есть соприкосновение культур и политическое противостояние имели устойчивую материальную основу.
Радимичская земля: археологический портрет и внутренняя структура
Казать «радимичи — племя» — значит многое терять. Археология показывает, что радимичская этнополитическая общность складывалась из множества локальных групп: Г. Ф. Соловьёва выделяла в Посожье восемь таких археологических ядер (междуречье Днепра и Сожа, бассейны Сожа, Ипути, Снова и т.д.). Каждая локальная группа представляла собой совокупность поселений, курганов и центров — «малые племена», которые в сумме образовывали радимичей, подобно тому как у вятичей и кривичей выявляются собственные локальные единицы.
Из характерных археологических маркеров радимичей — семилучевые височные кольца, шейные гривны со «звёздчатыми» окончаниями, особенности погребального обряда (курганы с кострищем, восточная ориентация отдельных захоронений). Эти комплексы отличают Посожье от соседей и говорят о целостной этнокультурной идентичности.
Особую роль в идентичности, судя по материалам, играло языческое святилище (например, близ Рогачева — Ходосовичи), что подтверждает, почему христианизация в регионе шла медленнее, а двоеверие и языческие практики сохранялись долго.
Политика и власть: был ли у радимичей князь и «вече»?
Один из устойчивых аргументов «нигилистов» — у радимичей якобы не было княжеской традиции, нет упоминаний о княжеских столах. Но источник летописной легенды о Радиме — эпониме, от которого происходит название «радимичи» — как раз указывает на существование мифа о родовом предке и, следовательно, на наличие элиты. Сравнение с древлянами и вятичами, у которых летописи (и археология) фиксируют тернарную структуру власти — князь, знать/совет старейшин и народное собрание/вечевой элемент — заставляет предполагать, что радимичи имели нечто подобное. Археологическая и топологическая картина поселенческой сети, наличие городищ (Гомель, Пропойск, Радомля/Славгород) и локальных центров тоже свидетельствуют не в пользу примитивной «религиозно-общинной» модели, а в пользу более сложной политико-административной организации.
Наконец, летописные упоминания о «пищаньцах» скорее указывают не на этноним всего племени, а на прозвище, навязанное победителями — ещё один штамп «победивший глумится над побеждённым», который не отменяет факт существования собственной политической жизни у радимичей.
Где жили радимичи? — локализация и спорные границы
Традиционное размещение радимичей — бассейн реки Сож (левый приток Днепра), междуречье Сожа и Днепра, с заходом на правобережье Днепра и местами до Десны. Для этого существуют и письменные маркеры (пассаж «на Съжю» в ряде списков ПВЛ), и богатая археология: карты В. В. Богомольникова и исследования Соловьёвой, Седова, Рыбакова указывают на чёткие очертания. Спорные точки — восточная граница (Стародуб и др.), но в целом ареал достаточно явно выделяется археологически.
Важный штрих — попытки некоторых исследователей «размылить» локализацию, выделяя альтернативные прочтения летописных гидронимов (например, «Рсьшю» в некоторых списках) и предлагая локализации на Рось или Оршу. Скрупулёзное сравнение списков показывает: форма «на Рсьшю» — следствие ошибок списков и переписываний, тогда как базовая традиция указывает на Сож. Поэтому радимичская земля остаётся, по совокупности данных, Посожьем.
Происхождение радимичей: от «ляхов» — как понимать летописца?
Одна из самых интригующих строчек ПВЛ — «Радимичи бо и Вятичи отъ Ляховъ». Летописец дважды связывает радимичей с «ляхами» (польскими соседями). Что под этим понимать?
Историки предлагали разные варианты:
- Прямое западнославянское (польское) происхождение — от Радима/Радоми (Шахматов, Буяк и др.). В пользу — антропоним Радим, параллели топонимов и лингвистические ремарки.
- Переосмысление — «от ляхов» в смысле «с той стороны, от границ с Польшей», то есть соседство, а не буквальное происхождение (Нидерле, Карский).
- Верхнеднестровская гипотеза — миграция через Верхний Днестр (Седов, Соловьёва).
- Множественные смешанные версии: переселения в VII–VIII вв. в ходе «дунайской» миграции, частичная автохтония и последующая смесь.
Кто же прав? Археология показывает, что «радимичская» культура на месте посожских памятников появляется не ранее VIII–IX вв., то есть предки радимичей пришли в регион относительно поздно — автохтонность Посожья в этом смысле отвергается. Гидронимические исследования В. В. Седова обнаружили «пару» уникальных ареалов гидронимов — в Верхнем Поднестровье и в Посожье — что позволяет предположить миграцию именно с территории Приднестровья, а не прямо из Польши в VII в. (слишком далеко и в слишком древнюю эпоху, чтобы летописная память сохранилась так однозначно).
Более реалистична гибридная гипотеза: часть предков радимичей (возможно, этническая или элитарная группа с эпонимом Радим) мигрировала из западнославянских областей в VII–VIII вв., провела какое-то время на Верхнем Днестре, а затем в конце VIII — начале IX в. пришла на берега реки Сожа. Здесь их культура оформляется и оставляет археологический след. Сам этноним «радимичи» по форме вполне мог закрепиться уже в Посожье — летописец же фиксирует память о «приходе» и связывает их с «ляхами», возможно, потому, что их предки действительно имели западнославянские корни или тёплые контакты с «ляхами».
Важно: лингвистические «доказательства» польскости радимичей оказываются спорными: диалектные особенности белорусского ареала могут быть результатом более поздних контактов и сложной диахронии, а не прямого происхождения.
«Лендзяне» Константина Багрянородного — те же радимичи?
Интересный штрих: византийский автор Константин Багрянородный в «Об управлении империей» упоминает народ Λενζανηνοι/Λενζενίνοι (lendzane), поминает их вместе с кривичами и древлянами как поставщиков моноксилов и участниках «пактиотской» сети русов. Ученые давно спорят, кого имел в виду Константин: Волынян (лендзяне как «волынское»), каких-то иные славян — или же… радимичей. Есть основания полагать, что лендзяни у Константина — это именно радимичи: они живут на водоёмах, впадающих в Днепр; имя «лендзяне/ляхи» несёт оттенок «новосёлов» (lęd-), а в киевском восприятии радимичи действительно были «новыми поселенцами» на своей земле. Если так — византийский источник подтверждает, что радимичи входили в днепровскую систему «пактиотов» и торгово-логистических связей с Киевом ещё до конца X века, оставаясь при этом автономными игроками.
Что это даёт нам в историческом понимании Руси?
Разбор судьбы радимичей важен не только сам по себе, но и как элемент крупной картины формирования древнерусского пространства. Восприятие летописцами радимичей как «дикарей» и «новосёлов», а затем последующая политическая интеграция в орбиту Рюриковичей — это пример того, как централизующая политическая повестка (Киев) писала историю «сверху», принижая альтернативные модели политической организации и культурной самобытности.
Если мы отбросим летописную «киевскую призму», перед нами предстанет иная картина Восточной Европы IX–XI вв.: не монолитная «Русская держава», а конгломерат славянских «славиний» — комплексов локальных групп, каждый со своей автономией, элитой, городскими центрами и религиозными институтами; политическая конкуренция и частые конфликты между центрами; и только один проект (в результате длительного процесса) — киевский — оказывается доминантным. Но чтобы понять этот процесс, нужно слышать «правду» не только Киева, но и тех, кто сопротивлялся — радимичей, вятичей, древлян, кривичей.
Итоги: почему радимичи достойны переоценки
- Радимичи — не «слабое племя»: они сопротивлялись киевской экспансии дольше многих, обладали организованной политической структурой и военной силой, что подтверждает летописная динамика и археология.
- Этнополитическое устройство — союз локальных «малых» групп с централизованными элементами (городища, элита, жречество, общественные собрания) — типично для славиний, и радимичи не исключение.
- Культурная самобытность фиксируется через материальную культуру: семилучевые височные кольца, специфические гривны, особенности погребального обряда и святилища.
- Происхождение остаётся вопросом, но самая взвешенная схема — миграция предков на Посожье в VII–VIII вв. (через Верхний Днестр), с возможными западнославянскими корнями эпонимической элиты и последующей интеграцией в восточнославянское пространство.
- Летописные штампы нужно читать критически: «поганые», «от ляхов», «пищаньцы» — это не объективные описания, а риторические приёмы, отражающие политическую и религиозную идеологию летописца.
На что стоит обратить внимание исследователям дальше
Дальнейшие шаги в изучении радимичей — комбинация гидронимики, археологии, антропологии и генетики. Особенно перспективны ДНК-исследования, которые могли бы проследить миграционные траектории и родственные связи между посожскими популяциями и потенциальными прародинами в Поднестровье или более западных ареалах. Гидронимические анализы Седова уже дали интересные ориентиры; археологические раскопки городищ (Гомель, Пропойск, Радомля) и сравнение локальных комплексов могут уточнить внутриплеменную структуру.
Заключение
Радимичи — пример «потерянной» в традиционной летописной памяти политической общности: не грубая масса лесных дикарей, а сложный этнополитический союз, обладавший собственной культурой, экономикой и политикой. Они были «новосёлами» в глазах киевлян — и этот стереотип пережил века. Но историческая справедливость требует, чтобы мы не снимали с них человеческое и политическое лицо. Изучая радимичей не только как «предысторию» Руси, но как самостоятельный исторический феномен, мы обогащаем понимание того, как формировалась средневековая Восточная Европа — в итоге это помогает точнее увидеть и «правду Киева», и «правду» тех, кто с ним спорил.