Кухня. Самое привычное место, где и радовались когда-то, и ссорились чаще всего. Сейчас здесь было тихо, только тикали часы над дверью и булькала кофеварка. Анна сидела за столом с чашкой в руках, но кофе давно остыл. Смотрела в окно и ловила себя на том, что стекло отражает её лицо лучше, чем собственный муж — уже несколько месяцев.
— Опять смотришь, как соседка с пакетом тащится? — буркнул Григорий, входя и поправляя ворот рубашки. — Ей бы в спортзал, а не в «Пятёрочку» бегать.
— А тебе бы, Гриша, не на меня ворчать, а спросить, как я себя чувствую, — сухо ответила Анна, не отрывая взгляда.
— Ой, началось... — Григорий налил себе кофе, шумно отпил, морщась. — У тебя всегда настроение портится, когда мама звонит.
Анна резко обернулась. В голосе зазвенела злость:
— Не «мама звонит», а «мама командует». Разницу чувствуешь? Или это одно и то же для тебя?
Григорий отставил чашку, вздохнул, сделал вид, что ищет сахар.
— Она пожилая женщина. Ей помощь нужна. Неужели так трудно понять? — сказал он ровно, но в глазах мелькнула усталость.
— Трудно понять? — Анна усмехнулась, поднялась и пошла к шкафчику. — Трудно понять, что мне 35, и я хочу хотя бы раз в жизни поехать не на её дачу картошку копать, а на море. Трудно понять, что у меня тоже есть желания? Или твой календарь заведен только под её расписание?
Григорий резко хлопнул ладонью по столу.
— Не начинай! Ты знаешь, что в сентябре надо крышу перекрыть. Я обещал.
Анна, скрестив руки на груди, холодно усмехнулась:
— Конечно, обещал. А я тебе, интересно, кто? Так, приложение к твоим обещаниям? Или жена всё-таки?
— Жена! — вспылил Григорий. — Но не командир парада, чтобы указывать, кому что делать.
— Да ты давно уже не муж, а сынок при маминой юбке, — бросила Анна с ядовитой улыбкой. — Даже юбку не поменяли с 90-х.
Григорий рванулся к ней, будто хотел схватить за плечо, но остановился. Взял себя в руки. Глаза блеснули — злостью или отчаянием, Анна не поняла.
— Ты перегибаешь. — Голос его был низким, почти сдержанным. — Я стараюсь для нас. Для семьи.
— Для нас? — Анна рассмеялась так, что сама вздрогнула от этого звука. — Для нас? Скажи честно: когда ты последний раз что-то делал ради меня, а не ради своей матери? Не помнишь? Я помню. Никогда.
Повисла пауза. Кофеварка замолчала, будто боялась мешать. Григорий посмотрел на жену, потом на стол, потом снова на неё.
— Ты несправедлива, — сказал он, уже тише. — Я… я всё время между вами двумя, как на канате. Мама — это святое. Но ты ведь тоже…
Анна оборвала:
— «Мама — святое». А я кто? Второе блюдо на празднике? Ты даже в кафе со мной не ходишь. Всё деньги копим на «ремонт у мамы».
Она подошла к шкафу, достала конверт. Бросила его на стол.
— Знаешь, что это? — голос дрогнул, но взгляд был твёрдый. — Билет. На Кипр. Для меня. Одна.
Григорий дернулся, будто его ударили.
— Ты с ума сошла? — почти закричал он. — Деньги откуда?!
— Скопила, — Анна с вызовом посмотрела прямо ему в глаза. — Не на крышу, не на лампочку в её коридоре. На себя. Впервые за много лет.
Григорий шагнул ближе, сжал кулаки.
— Ты... ты предаёшь семью.
Анна тихо усмехнулась.
— Нет, Гриша. Я впервые спасаю себя. А семью... Семью ты предал сам, когда каждый мой голос заменил голосом мамы.
Он замолчал. Только дыхание тяжёлое, словно после драки. Она впервые за долгие годы видела в нём не мужа, а мальчишку, который боится потерять и мать, и жену, но выбрать не может.
Анна наклонилась к нему и тихо сказала:
— Через неделю я улетаю. Или со мной, или оставайся под маминой крышей. Выбирай.
Она вышла из кухни, оставив его одного с конвертом и тикающими часами. Григорий ещё долго стоял, смотрел на белый прямоугольник, будто там был приговор. В голове крутилась одна мысль: «А вдруг она и правда уедет?»
Часы пробили девять. И тут зазвонил телефон. Экран высветил: «Мама». Григорий машинально потянулся к нему, и рука задрожала.
Телефон в руке Григория вибрировал, будто требовал ответа. Но он так и не нажал зелёную кнопку — бросил аппарат на стол и налил себе ещё кофе. Кофе, правда, остыл, как и разговор с Анной.
В квартире повисла гулкая тишина. Он ходил по кухне кругами, как лев в клетке. В голове стучала её фраза: «Или со мной, или под маминой крышей».
— Ну и ультиматумы у неё… — пробормотал Григорий вслух, натягивая злую улыбку. — Ещё чуть-чуть, и адвоката вызовет, чтоб расписку написал: «Гражданин Григорий официально обязан ездить на Кипр».
Но внутри было тревожно. Он понимал: Анна не шутит. Она могла действительно уйти.
Анна в это время сидела в спальне, на краю кровати. Чемодан стоял в углу, ещё пустой, но его присутствие давило сильнее, чем любые слова. Она впервые позволила себе роскошь подумать: «А что, если уехать — и правда больше не возвращаться?»
Она вспомнила, как восемь лет назад выходила замуж. Гриша тогда был совсем другим: внимательным, остроумным, готовым ради неё горы свернуть. А потом — всё. Мама. Крыша. Забор. Бесконечные «обещал».
В комнату вошёл Григорий. На лице — смесь усталости и злости.
— Значит, решила меня шантажировать поездками? — с порога бросил он.
— Это не шантаж, Гриша, — спокойно ответила Анна. — Это мой шанс хоть раз пожить своей жизнью.
— Твоей жизнью? — он хмыкнул. — А я тогда что? Мебель?
Анна усмехнулась.
— Да, мебель. Только старая и скрипучая.
Григорий дернулся, как будто она действительно ткнула его чем-то острым.
— Ты несправедлива, — процедил он. — Я для нас вкалываю. А ты… хочешь, чтобы я маму бросил?
— Я хочу, чтобы ты меня выбрал, — резко ответила Анна. — Хотя бы раз.
Повисло молчание. Григорий присел на край стола, сжал руками колени.
— Знаешь… — сказал он, глядя в пол. — Я ведь тоже уставший. Постоянно балансировать. Она давит, ты требуешь. Я как между молотом и наковальней.
— Ошибаешься, — Анна посмотрела прямо в глаза. — Я не требую. Я просто ухожу.
Он вскочил.
— Да куда ты уйдёшь?! Тебе тридцать пять! Ты думаешь, тебя там, за границей, кто-то ждёт?
— А здесь меня кто-то ждёт? — тихо, но очень твёрдо сказала она.
Эти слова ударили больнее любого крика.
На следующий день в квартиру заявилась Лидия Петровна. Без звонка, как всегда.
— Сынок! — загремела она с порога, скидывая плащ. — Я вот думаю: надо окна утеплить. Ты же обещал!
Анна стояла на кухне и резала яблоки. Усмехнулась, не поднимая глаз.
— Конечно, обещал. Гриша у нас профессиональный «обещальщик».
Лидия Петровна прищурилась.
— Что это за тон?
— Такой, какой у меня уже восемь лет, — спокойно сказала Анна. — Просто вы его обычно не слушаете.
— Аннушка, не начинай, — голос свекрови сделался ледяным. — Женщина должна поддерживать мужа, а не пихать его в самолёт к черту на кулички.
Анна бросила нож на доску и резко повернулась.
— Женщина должна быть человеком. А не бесплатной рабочей силой при вашей даче.
Григорий вышел из комнаты, будто на пожар.
— Хватит! — крикнул он. — Вы обе меня достали!
— Ах, значит, я тебя достала?! — Лидия Петровна схватила сумку. — Да я жизнь на тебя положила! А ты теперь ради какой-то… — она посмотрела на Анну и осеклась. — …ради этой курортницы меня предаёшь?!
Анна вскинула брови.
— Курортница — звучит лучше, чем «вечная труженица». Спасибо за комплимент.
Григорий схватился за голову.
— Да замолчите вы обе!
Но женщины уже смотрели друг на друга, как дуэлянты перед выстрелом.
Ночью Анна собрала половину чемодана. Григорий зашёл в спальню и долго смотрел на вещи.
— Ты правда уедешь? — спросил он тихо.
— Да, Гриша. Я не играю.
Он сел рядом, ссутулился.
— Знаешь, я сегодня подумал… Может, я правда никогда не выбирал тебя. Я просто жил, как привык. Мама всегда была рядом. А ты… ты тоже рядом. Я думал, что этого достаточно.
Анна посмотрела на него устало.
— Этого мало.
— Но если я поеду с тобой… — он замялся, — мама этого не простит.
Она горько рассмеялась.
— А если не поедешь — я не прощу.
Григорий прикрыл лицо руками. Он впервые оказался в положении, когда нельзя выкрутиться обещаниями.
За окном во дворе гавкнула собака. Анна закрыла чемодан.
И в этот момент в дверь позвонили. Долго и настойчиво.
Они переглянулись. Было уже за полночь.
Григорий поднялся и пошёл к двери. И вдруг понял: эта ночь решит всё.
Дверной звонок звенел так настойчиво, будто кто-то решил сломать кнопку. Анна замерла в спальне, сжимая ручку чемодана, а Григорий осторожно подошёл к двери.
— Кто там? — хрипло спросил он.
— Это полиция. Откройте, — раздалось за дверью.
Григорий обернулся на жену, в глазах растерянность. Анна, напротив, удивительно спокойно кивнула:
— Открой.
Дверь распахнулась. На пороге стояли двое в форме.
— Гражданин Кравцов? — спросил один. — Поступило заявление от Лидии Петровны Кравцовой. Она утверждает, что вы с супругой намерены продать её квартиру без её ведома.
— Что?! — в один голос вскрикнули Анна и Григорий.
— Она требует вашей подписи под отказом от наследства, — продолжил полицейский. — И заявила, что в квартире, где вы сейчас проживаете, хранится крупная сумма денег, предназначенная для её содержания.
Анна покраснела от злости:
— Вот же… манипуляторша! Гриша, это уже театр абсурда.
Григорий закрыл глаза, будто пытался собраться с мыслями.
— Товарищи, простите, но это чушь. Мы ничего не продавали. Мама… мама всегда драматизирует.
Полицейские переглянулись.
— Ладно, мы обязаны проверить. — Один достал блокнот. — В квартире сейф есть?
— Есть, — буркнул Григорий. — Но в нём документы и мои инструменты.
Анна скрестила руки на груди.
— И ни копейки её денег! Пусть хоть сто раз заявление пишет.
Когда полицейские ушли, в квартире повисла тишина. Григорий тяжело опустился на стул.
— Ты понимаешь, — сказал он, — она дошла до того, что готова втравить нас в уголовное дело.
— Я понимаю, — кивнула Анна. — А ты понимаешь, что это твой выбор — либо остаться в её паутине, либо со мной?
Он долго молчал. Потом резко встал, подошёл к чемодану и захлопнул его замок.
— Едем. Вместе.
Анна посмотрела на него с недоверием:
— Ты уверен?
— Я уверен только в одном, — сказал он твёрдо. — Если останусь — потеряю тебя. А маму я и так теряю каждый день. Ей мало моего присутствия. Ей нужна жертва. Я больше не хочу быть жертвой.
Анна впервые за много лет почувствовала, как у неё дрогнуло сердце.
— Ты не представляешь, какой это шаг для тебя, — сказала она тихо.
— Знаю, — усмехнулся Григорий. — Но я всё-таки мужчина, а не мамин мальчик. Пора доказать.
Утро встретило их звонком в дверь. На пороге стояла Лидия Петровна. Губы сжаты, глаза сверкают.
— Так значит, улетаете? — спросила она.
Анна сделала шаг вперёд и впервые в жизни посмотрела на свекровь прямо и спокойно:
— Да. Улетим. И жить мы будем так, как хотим мы.
Лидия Петровна побледнела, потом резко развернулась и ушла, громко хлопнув дверью.
Григорий, тяжело выдохнув, обнял Анну за плечи.
— Ну вот, началось.
— Да, — улыбнулась она. — Но хотя бы вместе.
Самолёт набирал высоту. Анна смотрела в иллюминатор и впервые за долгие годы не чувствовала тяжести внутри. Рядом сидел Григорий, молчаливый, но с каким-то новым лицом. Он смотрел прямо перед собой — в будущее.
И вдруг Анна поняла: иногда, чтобы спасти брак, нужно его разрушить до основания. А потом — строить заново.
Их история только начиналась.
Финал.