Вечерний свет, густой и медовый, лениво сочился сквозь тюль на кухне, рисуя на линолеуме блеклые, вытянутые прямоугольники. Елена поставила тяжелые сумки с продуктами на пол в коридоре, с наслаждением стягивая с ног туфли, которые за день превратились в изящные орудия пытки. Из кухни доносились голоса: приглушенный, басовитый – мужа, Сергея, и резкий, как щелчок кнута – его сестры Марины. Елена вздохнула. Опять Марина. В последнее время она появлялась в их екатеринбургской двушке чаще, чем участковый.
Она не собиралась подслушивать. Просто усталость навалилась так внезапно, что захотелось постоять минуту в тишине полутемного коридора, прислонившись лбом к прохладной стене. Но слова, долетавшие из кухни, заставили ее замереть.
– …продавать надо, Сереж, не тяни, – чеканила Марина. – Сейчас самый пик. Потом рынок просядет к осени, локти кусать будешь. Место-то золотое, хоть и развалюха. Земля. Главное – земля.
– Да я понимаю, – гудел в ответ Сергей. – Ленка только… ну, ты знаешь. Закусила удила. «Память, тетя Валя, флоксы у крыльца». Будто на этих флоксах можно суп сварить.
Елена почувствовала, как холодок пополз по спине, не имеющий ничего общего с прохладой стены. Тетя Валя. Ее тетя Валя, мамина старшая сестра, умерла два месяца назад. И оставила ей, своей единственной племяннице, старенькую дачу под Сысертью. Шесть соток заросшей снытью земли, покосившийся домик с резными наличниками и запах детства – яблок, сушеных трав и теплого дерева.
– Ой, да что Ленка! – фыркнула Марина. – Когда она что-то решала? Ты мужик в доме или где? Сказал, как отрезал. Ей же лучше будет. Деньги на книжку положим, проценты капают. Или в ремонт вложим, у нас же ванная на ладан дышит. А то сидит в своей библиотеке за три копейки, мечтает о фиалках. Взрослая женщина, а все в облаках витает.
Сердце Елены сжалось в тугой, болезненный комок. Она медленно, стараясь не скрипнуть половицей, шагнула к кухонной двери и заглянула в щель. Сергей сидел, развалясь на стуле, и помешивал ложечкой в пустой чашке. Марина, энергичная, подтянутая, в строгом брючном костюме, стояла, опершись рукой о столешницу. На столе лежал план участка, распечатанный на листе А4, и Марина тыкала в него наманикюренным пальцем.
– Вот здесь, смотри, можно баню снести, она все равно сгнила. Участок сразу просторнее кажется. И цену можно накинуть. Я уже нашла покупателя, серьезный человек, коттедж строить будет. Готов дать хороший задаток.
– Задаток? – оживился Сергей. – Это уже интересно. А сколько…
Елена больше не могла этого слышать. Она решительно толкнула дверь и вошла в кухню. Разговоры мгновенно смолкли. На лице Марины промелькнуло и тут же исчезло досадливое выражение, сменившись дежурной улыбкой. Сергей смущенно кашлянул.
– О, Леночка, а мы тебя заждались. Устала?
– Слышала ваш разговор, – тихо, но отчетливо сказала Елена, глядя не на них, а на план участка, лежавший на столе, как улика. – Вы уже и покупателя нашли.
– Лен, ну что ты начинаешь, – недовольно поморщился Сергей. – Мы же для общего блага стараемся. Марина – специалист, она плохого не посоветует. Дом тот – труха. Зиму не перестоит. А земля…
– Это моя дача, – перебила она, сама удивляясь своей твердости. – Моя. От тети Вали. И я не хочу ее продавать.
Марина издала короткий смешок, полный снисходительного сочувствия.
– Леночка, милая, не будь ребенком. Что ты будешь с ней делать? На электричках туда мотаться, грядки копать? У тебя спина больная. Да и времени нет. Это не романтика, это каторжный труд. А так – деньги. Живые, хорошие деньги. Вы с Сережей сможете наконец-то машину поменять, эта же разваливается. В отпуск съездить по-человечески, не в Анапу.
Каждое ее слово было логичным, правильным, убийственно рациональным. Но Елена смотрела на сестру мужа и видела перед собой не заботливую родственницу, а хищницу, почуявшую добычу. И самое страшное – муж был на ее стороне. Он смотрел на Елену с укоризной, будто это она была неразумным, упрямым созданием, мешающим их светлому будущему.
– Я хочу, чтобы она осталась, – повторила Елена, чувствуя, как дрожит голос. – Мне бы хотелось там бывать. Просто… сидеть на крыльце. Читать. Тетя Валя так любила это место.
– Тетя Валя умерла! – отрезал Сергей, и его голос впервые за вечер стал жестким. – А нам жить надо. В реальности, а не в воспоминаниях. Все, разговор окончен. Подумай хорошенько. Марина дело говорит.
Он встал и вышел из кухни, демонстративно дав понять, что дискуссия закрыта. Марина бросила на Елену победный взгляд, собрала со стола свои бумаги и, сухо бросив «До вечера, Леночка», прошествовала в коридор.
Елена осталась одна посреди кухни. За окном сгущались сумерки. Она подошла к столу и провела пальцем по тому месту, где только что лежал план ее дачи. «Когда она что-то решала?» – прозвучали в голове слова Марины. И горькая правда была в том, что она почти никогда ничего не решала. Куда поехать в отпуск, решал Сергей. Какого цвета купить обои, решал Сергей. Даже то, какой суп сварить на ужин, часто зависело от его настроения. Она, Елена, библиотекарь с тридцатилетним стажем, привыкшая к тишине, порядку и миру книг, в собственной жизни была персонажем второго плана. Она плыла по течению, которое определял ее муж. И вот теперь это течение грозило унести самое дорогое, что у нее появилось за последние годы – маленький островок надежды.
***
Через несколько дней, в свой выходной, Елена проснулась с твердым решением. Она сказала Сергею, что едет к подруге. Он только хмыкнул, не отрываясь от телевизора: «Ну-ну, поезжай, развейтесь, бабоньки». Ложь была непривычной и неприятной, но необходимой. Она села на старенький автобус, идущий до Сысерти, и через полтора часа тряски и дремы вышла на нужной остановке.
До дачного поселка нужно было идти еще минут двадцать по лесной тропинке. Воздух после города был пьянящим, пах прелой листвой, сосновой смолой и еще чем-то неуловимо-сладким. Чем ближе она подходила, тем сильнее билось сердце. А вдруг Сергей прав? Вдруг там и правда одна труха, и ее воспоминания – лишь позолоченная картинка из детства?
Вот и калитка. Покосившаяся, с облупившейся голубой краской. Елена с трудом провернула в заржавевшем замке ключ, оставшийся от тети. Участок встретил ее буйством дикой жизни. Крапива в человеческий рост, лопухи с листьями-блюдцами, и повсюду – наглая, всепобеждающая сныть. Но сквозь это запустение пробивались следы былой любви и заботы: одичавший куст жасмина у входа, несколько пионов, упрямо тянувших к свету алые бутоны, и старая яблоня, вся покрытая мхом, но с живыми, зелеными листочками.
Дом был именно таким, как она его помнила. Маленький, вросший в землю. Резные наличники на окнах, которые когда-то выпиливал муж тети Вали, дядя Петя. Стеклянная веранда, заставленная пустыми банками и ящиками для рассады. Елена толкнула дверь. В нос ударил тот самый запах: сухой полыни, старого дерева и чего-то еще, кисловато-сладкого, пыльного. Запах времени.
Она прошла по комнатам. Крошечная кухонька с рукомойником. Комната с железной кроватью, покрытой лоскутным одеялом, и книжным шкафом, полным старых журналов «Огонек» и «Работница». На стене – выцветшая фотография: молодая тетя Валя и дядя Петя, счастливые, щурятся на солнце. На подоконнике, в глиняном горшке, стоял засохший остов какого-то цветка. Елена дотронулась до сухого стебля, и он рассыпался в прах.
Она вышла на крыльцо и села на теплую, нагретую солнцем ступеньку. Именно здесь тетя Валя всегда пила вечерний чай с мятой. Именно отсюда был виден закат над лесом. И именно здесь Елена, будучи десятилетней девочкой, читала вслух «Тимура и его команду», а тетя слушала, изредка кивая и улыбаясь.
Тишина. Не городская, мнимая, когда за закрытым окном все равно гудят машины, а настоящая, живая. В ней стрекотали кузнечики, шелестела листва, где-то далеко стучал дятел. И в этой тишине Елена впервые за много лет услышала саму себя. Не жену Сергея, не сотрудницу библиотеки, не безликую «Ленку», а себя. И она поняла, чего хочет на самом деле. Не денег. Не нового ремонта в ванной. Она хотела вот этой тишины. Этого запаха. Этого неба над головой. Она хотела приехать сюда, вырвать с корнем всю крапиву, побелить стены, посадить на подоконнике новые цветы – фиалки, как она всегда мечтала, – и сидеть вот так на крыльце с книгой и чашкой чая. Это была не просто дача. Это было ее место силы, ее убежище. Ее право на собственную, отдельную от мужа, жизнь.
Она провела на даче весь день. Не делала ничего особенного. Просто ходила, смотрела, дышала. Нашла в сарае старые грабли и сгребла прошлогоднюю листву у крыльца. Обнаружился небольшой, но вполне живой куст черной смородины. В доме, в шкафу, она наткнулась на коробку со старыми елочными игрушками из ваты и стекла – настоящие сокровища.
Когда пришло время уезжать, на душе было светло и спокойно. Решение было принято. Не умом, а всем сердцем. Эту землю, этот дом она не отдаст.
***
Разговор с Татьяной, старой институтской подругой, случился через неделю. Они сидели в маленьком кафе в центре, и Елена, сама от себя не ожидая, выложила все. Про дачу, про разговор мужа с сестрой, про свою поездку. Татьяна, энергичная, разведенная лет десять назад и с тех пор живущая в свое удовольствие, слушала внимательно, не перебивая.
– Знаешь, Лен, – сказала она, когда Елена замолчала, – когда я от своего Игоря уходила, мне все крутили пальцем у виска. «Куда ты пойдешь? Одна, в сорок пять лет! Пропадешь!». А я поняла одну простую вещь. Пропаду я, если останусь. Потому что меня уже почти не было. Была функция: жена, хозяйка, мать выросших детей. А где была я сама – Таня, которая любит театр и дурацкие французские комедии? Ее не было. И я решила ее себе вернуть. Было страшно, не скрою. И тяжело. Но ни разу, слышишь, ни разу не пожалела.
Она посмотрела Елене прямо в глаза.
– Вопрос не в даче, Лен. И не в деньгах. Вопрос в тебе. Тебе это нужно? Если да, то какая разница, что думают Сергей и его деловая сестра? Это твоя жизнь. Не их. И дача твоя. Моя квартира, мои правила, знаешь? Так вот: твоя дача – твои правила.
Слова Татьяны были как глоток свежего воздуха. «Моя дача – мои правила». Эта простая фраза вдруг придала ей сил. Она не сумасшедшая. Она не эгоистка. Она просто хочет иметь что-то свое.
Но дома ее ждал новый виток борьбы. Сергей и Марина, видимо, решили сменить тактику. Они больше не давили, а начали действовать.
– Леночка, у меня к тебе просьба, – начал Сергей как-то вечером, стараясь говорить мягко. – Там покупатель хочет участок посмотреть. Серьезный человек, я же говорил. Давай съездим в субботу все вместе, ты просто поприсутствуешь. Ну, чтобы все по-честному.
Елена почувствовала ловушку.
– Зачем? Я же сказала, что не продаю.
– Ну просто покажем! – вмешалась тут же появившаяся на пороге Марина. Видимо, ждала своего часа в коридоре. – Это тебя ни к чему не обязывает. Человек время потратил, приехал. Неудобно отказывать. Может, ты посмотришь на него и сама поймешь, что это отличный вариант.
Их слаженный натиск был невыносим. Чтобы прекратить этот разговор, Елена, скрепя сердце, согласилась.
Суббота выдалась серой и дождливой. Покупатель, мужчина лет шестидесяти по имени Геннадий Иванович, оказался грузным, шумным типом в дорогом спортивном костюме. Он ходил по участку, тыча носком ботинка в землю, и говорил исключительно с Сергеем и Мариной, словно Елены здесь и не было.
– Ну да, ну да… Домишко под снос, однозначно, – басил он. – Деревья эти старые спилить. Тут, короче, все под бульдозер. Но место хорошее, тихое. Я бы тут баньку поставил знатную, двухэтажную. И беседку с мангалом. Шашлычок-машлычок, все дела.
Елена стояла под старой яблоней и слушала, как этот чужой, неприятный человек с легкостью уничтожает ее мир. Как он планирует снести ее дом, спилить ее яблоню. И муж, ее муж Сергей, стоит рядом, поддакивает и заискивающе улыбается, обсуждая детали будущей стройки. В этот момент она почувствовала не просто обиду. Это была холодная, звенящая ярость. Ее унижали, ее выставляли пустым местом на ее же собственной земле.
– Все, я нагляделся, – наконец изрек Геннадий Иванович. – Марина, давайте по документам решать. Задаток я готов внести хоть сегодня.
Он развернулся и, не прощаясь с Еленой, пошел к своей блестящей черной машине, оставленной у калитки.
– Ну вот! – просияла Марина. – Видишь, Сережа, я же говорила! Человек серьезный. Леночка, ну ты же сама все слышала. Какой смысл держаться за этот хлам?
Елена молчала. Она смотрела на мужа, ожидая, что он хоть сейчас посмотрит на нее, спросит ее. Но он смотрел на Марину, и в его глазах плясали алчные огоньки.
– Да, надо ковать железо, пока горячо, – сказал он. – Марин, ты займись бумагами.
На обратном пути в машине они весело обсуждали, на что потратят деньги. Сергей уже мысленно покупал новый внедорожник. Марина рассчитывала свои комиссионные. Елена сидела на заднем сиденье и смотрела в окно на мелькающие деревья. Она чувствовала себя невидимой. Хуже – она чувствовала себя вещью, которую тоже вот-вот продадут вместе с домом и землей.
Точкой невозврата стал вечер вторника. Сергей пришел с работы необычно возбужденный. Он бросил на кухонный стол какие-то бумаги и торжествующе произнес:
– Вот! Подписывай.
Елена взяла лист. «Предварительный договор купли-продажи». В нем значилось, что она, Елена Петровна Воронина, обязуется продать свой участок гражданину Геннадию Ивановичу. И самое главное – ниже стояла строка о том, что задаток в размере ста тысяч рублей уже получен.
– Ты взял деньги? – шепотом спросила Елена. Кровь отхлынула от ее лица. – Ты взял деньги за мою дачу, не спросив меня?
– Лена, это формальность! – раздраженно ответил Сергей. – Я же не продал ее еще. Но человек дал задаток, это гарантия его намерений. Марина все устроила. Теперь нужен только твой автограф, и дело в шляпе. Ты же не хочешь, чтобы мы сто тысяч неустойки платили?
Он перешел черту. Он распорядился ее собственностью, ее мечтой, ее последним убежищем так, будто это был его старый рыболовный ящик. Он не просто проигнорировал ее мнение. Он растоптал его, показав, что оно не стоит ровным счетом ничего.
И тут что-то внутри Елены, долго тлевшее, вспыхнуло пожаром. Тихое, ведомое существо, привыкшее плыть по течению, умерло.
– Нет, – сказала она громко и отчетливо.
Сергей опешил. Он смотрел на нее так, будто его любимый диван вдруг заговорил человеческим голосом и отказался, чтобы на нем сидели.
– Что «нет»? Лена, ты в своем уме ли?
– Нет, Сергей, согласие я не дам. И этот договор я подписывать не буду.
– Да ты… ты с ума сошла! – закричал он. Лицо его побагровело. – Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты рушишь все! Я уже на машину кредит почти оформил, рассчитывая на эти деньги!
– Кредит? – вскинулась Елена. – Ты оформил кредит, не спросив меня? Как ты взял деньги за дачу, не спросив меня? А когда ты вообще меня о чем-нибудь спрашивал, Сергей? Когда мы покупали эту уродскую стенку, потому что «у всех такая»? Когда ты настоял, чтобы я бросила вышивание, потому что «пыль собирает»? Когда?!
Она кричала, и с каждым словом из нее выходила многолетняя боль, обида, усталость. Она говорила о своих не купленных фиалках, о не прочитанных в тишине книгах, о своей невидимой жизни рядом с ним.
Сергей, ошарашенный таким отпором, сделал то, что делал всегда в трудной ситуации – позвонил сестре. Марина примчалась через двадцать минут, злая и решительная.
– Что здесь происходит? Лена, ты что творишь? Вся страна на тебя смотрит, а ты кочевряжишься! Ты хочешь, чтобы твой муж должником стал?
Начался ад. Они кричали вдвоем, обвиняя ее в эгоизме, в глупости, в том, что она «живет в выдуманном мире». Они давили, угрожали, увещевали. Но Елена больше их не слышала. Она смотрела на их искаженные злобой лица и понимала, что это чужие ей люди. Особенно чужим был этот мужчина, с которым она прожила двадцать семь лет.
– Я сказала «нет», – ледяным тоном произнесла она, когда они выдохлись. – Деньги, которые ты взял, Сергей, – это твоя проблема. Ты их взял, ты и будешь возвращать. А с этим, – она указала на договор, – ты сам как-нибудь разбирайся.
Она развернулась и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Она слышала, как они еще какое-то время шипели на кухне, потом хлопнула входная дверь – ушла Марина. Сергей лег спать на диване в гостиной. Впервые за много лет.
***
Всю ночь Елена просидела в кресле у окна, глядя на огни ночного города. В душе была странная, выжженная пустота. Не было ни страха, ни сожаления. Было только ясное, четкое понимание: все кончено. Утром, когда Сергей ушел на работу, даже не заглянув к ней, она начала действовать.
Она не стала собирать чемоданы и бить посуду. Она действовала методично и спокойно, как и привыкла на своей работе в библиотеке, расставляя книги по полкам. Она достала несколько больших картонных коробок. В одну сложила свои самые любимые книги. В другую – одежду. В третью – дорогие ей мелочи: старые фотографии, шкатулку с письмами от мамы, свою так и не законченную вышивку. Она аккуратно упаковала горшки со своими балконными цветами.
Затем она позвонила в службу такси, заказав машину с большим багажником. Когда такси приехало, она без суеты вынесла свои коробки и цветы на лестничную клетку. Посмотрела на дверь квартиры, где прожила большую часть жизни. И не почувствовала ничего, кроме облегчения.
– На Сысерть, – сказала она водителю. – Дачный поселок «Родничок».
Она ехала, глядя, как городские многоэтажки сменяются пригородом, а затем – лесом. Она уезжала не от мужа. Она уезжала из той жизни, где ее не было. Она ехала к себе.
Развязка наступила через несколько месяцев. Был уже конец весны. Елена подала на развод. Сергей, подстрекаемый Мариной, устроил скандал с разделом имущества. Он отсудил половину стоимости их городской квартиры, как и полагалось по закону. Елене пришлось согласиться на выплату ему компенсации, на которую ушла часть ее скромных сбережений. Он не простил ей ни дачи, ни унижения с задатком, ни ее внезапного бунта.
Елена сидела на крыльце своего, теперь уже по-настоящему своего, дома. За прошедшие месяцы она сделала невероятно много. Вырвала всю крапиву. Вскопала небольшой огород, где уже зеленели ряды укропа и редиски. Побелила стены внутри дома. Вымыла все окна. На широких подоконниках теперь стояли ее городские цветы и несколько новых горшочков с черенками фиалок, которые дала ей соседка.
Дом все еще был стареньким и требовал ремонта. Денег было в обрез. Но впервые в жизни Елена чувствовала себя не бедной, а богатой. Она вышла во двор. Солнце пригревало. Пахло свежевскопанной землей и цветущей яблоней. Она взяла лейку и пошла поливать свои грядки. Вода тихо журчала, впитываясь в сухую, благодарную почву.
Она потеряла мужа и половину квартиры. Но она обрела нечто гораздо более ценное. Она обрела не только этот маленький домик с шестью сотками земли. Она обрела себя. И эта новая жизнь, пахнущая укропом и свободой, только начиналась.