Елена Геннадьевна всегда считала, что порядок в доме — это порядок в голове. Поэтому, получив несколько неожиданных выходных из-за аварии отопления в библиотеке технического университета, где она проработала тридцать пять лет, она первым делом взялась за то, до чего руки не доходили годами. За старый материнский письменный стол, перевезенный в их с мужем квартиру после похорон и с тех пор служивший подставкой для фикуса и стопки старых журналов.
Стол был из тех, советских, основательных — темный лакированный дуб, тяжелый, как чугунный мост. Елена с трудом отодвинула его от стены, поднимая облачко застарелой пыли. Пахло нафталином и чем-то неуловимо сладким, запахом маминых духов «Красная Москва», въевшимся в дерево за десятилетия. Она методично протирала полки, выбрасывала пожелтевшие квитанции, высохшие стержни от ручек, сломанные очки в треснувшем футляре. Все шло легко, пока она не добралась до нижнего правого ящика. Он застрял.
Елена подергала раз, другой. Ящик не поддавался, будто его держала невидимая рука. Она попробовала раскачать его, уперлась коленом в столешницу. Наконец, с сухим скрипучим стоном, похожим на старческий кашель, он поддался и выехал на половину. Внутри, среди мотков мулине и открыток к Восьмому марта, лежал плотный картонный конверт серого цвета. Без подписи. Просто конверт.
Она вытащила его, сдула пыль. Пальцы ощутили плотность бумаги, какой теперь не делают. Внутри оказались документы. Свидетельство о праве на собственность на земельный участок — шесть соток в садовом товариществе «Речник», на окраине их Нижнего Новгорода. Имя собственника — Елена Геннадьевна Воронова. Ее девичья фамилия. Дата выдачи — тысяча девятьсот девяносто первый год.
Елена опустилась на стул. Голова слегка закружилась. «Речник»… Это слово всколыхнуло что-то глубоко внутри, как камень, брошенный в заросший тиной пруд. Дача. У них была дача. Крошечный щитовой домик, который отец сколотил сам, яблоня-антоновка у калитки и заросли крыжовника, колючего, но с невероятно сладкими, медовыми ягодами. Они ездили туда каждые выходные ее детства. Отец возился с грядками, мама варила варенье на летней кухне, а она, Ленка, пропадала у речки, строила замки из песка и искала «куриного бога» — камешки с дырочкой.
Потом отца не стало. Мама пыталась ездить одна, но быстро сдалась. Дача требовала мужских рук. А потом… потом она вышла замуж за Сергея, и как-то все закрутилось. Рождение сына, быт, работа. Мама пару раз заводила разговор: «Лен, надо бы с участком что-то решить, на тебя же оформлен». Но Сергей тогда только отмахивался. «Да кому нужна эта развалюха? Мороки больше, чем толку. Продать за копейки? Пусть стоит, есть не просит».
И она забыла. Просто вытеснила из памяти, как старую, ненужную вещь. Мама, видимо, положила документы в этот ящик, а она и не знала. Тридцать лет. Целая жизнь.
Вечером вернулся с работы Сергей. Крупный, основательный, он внес в прихожую запах морозного воздуха и машинного масла — у него был свой небольшой автосервис.
— Устала, хозяйка? — он по-свойски чмокнул ее в щеку, проходя на кухню. — Что у нас на ужин?
— Сережа, я тут… нашла кое-что, — Елена подошла к нему с конвертом в руках. Голос ее был непривычно тихим.
Сергей допивал стакан воды, смотрел на нее поверх стакана.
— Что нашла? Клад?
— Почти, — она протянула ему бумаги.
Он вытер руки о кухонное полотенце, взял документы. Его брови сошлись на переносице. Он читал медленно, вдумчиво, как читает договор на поставку запчастей.
— «Речник»… Это та развалюха, что ли? Я и забыл про нее. На тебя оформлена, значит. Ну-ка, ну-ка…
Он не проявил ни удивления, ни радости. Его лицо мгновенно стало деловым, сосредоточенным. Он достал смартфон, начал что-то быстро искать в интернете.
— Так… «Речник»… Ага, рядом коттеджный поселок новый строят. Земля там сейчас должна стоить… — он присвистнул. — Ничего себе. Ленка, да мы с тобой миллионеры подпольные!
Он рассмеялся, обнял ее за плечи, но взгляд его был прикован к экрану телефона.
— Надо Димке позвонить. И Марине его. Она у нас по этим делам соображает, с недвижимостью работает. Вот будет сюрприз!
В этот момент Елена почувствовала первый укол тревоги. Он не спросил, что она чувствует. Он не сказал: «Помнишь, как ты рассказывала про яблоню?». Он сразу увидел цифры. Не участок с воспоминаниями, а актив.
***
В субботу состоялся «семейный совет». Сын Дмитрий с женой Мариной приехали к обеду. Димка, похожий на мать той же мягкостью в чертах, но с отцовской основательностью, привез любимый Еленин торт «Птичье молоко». Марина, его жена, — энергичная, подтянутая молодая женщина в идеально отглаженной блузке — вошла в квартиру так, словно пришла на деловую встречу.
— Мамуль, привет! Пап, привет! Ну, что у вас тут за новость века? — прощебетала она, но глаза ее уже искали Сергея.
За столом разговор сразу пошел по-деловому. Вернее, это был монолог Марины, который изредка прерывал одобряющими кивками Сергей.
— Значит, так, — Марина отодвинула чашку с чаем и положила на стол планшет. — Я навела справки. Местоположение отличное. Рядом газ, вода по границе участка. Подъезд круглогодичный. То, что там сейчас стоит старый домик и бурьян, — это даже хорошо. Покупатель не будет переплачивать за чужие постройки, ему нужна чистая земля под строительство.
— А сколько примерно? — Сергей подался вперед, его глаза горели азартом.
— Если быстро, то за три с половиной миллиона уйдет. Если подождать, выставить грамотное объявление, почистить немного для вида — можно и за четыре, и за четыре с половина вытянуть. Но это время. Я бы рекомендовала быструю продажу. Рынок сейчас нестабильный.
Дмитрий молчал, ковыряя вилкой торт. Он посмотрел на мать. Елена сидела прямая, сцепив руки на коленях.
— Мне бы… хотелось съездить туда, посмотреть, — тихо сказала она.
Все трое посмотрели на нее с одинаковым выражением легкого недоумения.
— Мам, да что там смотреть? — сказала Марина тоном, каким говорят с неразумным ребенком. — Папа же говорит, там развалины. Бурьян по пояс. Клещи.
— Все равно. Я хочу посмотреть, — повторила Елена, сама удивляясь своей настойчивости.
— Лен, ну что за детские капризы? — вмешался Сергей. — Какая разница, что там? Главное, что за это можно получить хорошие деньги. Мы Димке с Мариной поможем ипотеку закрыть. Машину тебе новую купим, хватит на этой консервной банке ездить. На юг съездим по-человечески, в хороший отель, а не в твой любимый санаторий с кефиром на ночь.
Он говорил правильно. Логично. Он всегда говорил логично. Всю их совместную жизнь он принимал решения, потому что они были «логичными». И она соглашалась. Потому что это было проще, чем спорить, чем объяснять свои нелогичные «хочу».
— Я просто хочу посмотреть, — упрямо сказала она, глядя в свою тарелку.
Сергей махнул рукой.
— Ладно, съездим. В воскресенье съездим, убедишься, что там ловить нечего. Димка, ты с нами?
— Конечно, пап.
***
Поездка на дачу стала для Елены шоком. Но не тем, на который рассчитывали ее родные. Дорогу она помнила смутно, но когда машина свернула с асфальта на проселок, сердце забилось чаще. Вот эта березовая рощица, вот тот самый поворот у старого колодца.
Садовое товарищество изменилось. Вместо скромных фанерных домиков тут и там высились двухэтажные коттеджи из кирпича, обнесенные высокими заборами. Но их улица, самая дальняя, тупиковая, будто застыла во времени.
Вот он, их участок. Калитка проржавела и вросла в землю. Забора почти не было видно за густыми зарослями крапивы и дикой малины.
— М-да, — протянул Сергей, выходя из машины. — Картина маслом. Тут не то что чистить, тут трактор нужен.
Марина брезгливо оглядывалась, боясь испачкать свои белые кроссовки.
— Ужас. Я же говорила.
Елена же, не слушая их, подошла к калитке. С трудом протиснувшись сквозь кусты, она оказалась на участке. И замерла.
Воздух был другим. Густой, напоенный ароматами прелой листвы, влажной земли и чего-то еще — горьковатого, пряного. Это пахло ее детством. Под ногами хрустели сухие ветки. Дом покосился, окна были заколочены, крыльцо провалилось. Но это был он. Тот самый домик.
А слева, у самого края участка, стояла она. Старая, раскидистая, с потрескавшейся корой, но живая. Яблоня. Ее яблоня.
Елена подошла и коснулась ствола. Шершавая, теплая от редкого апрельского солнца кора. Она закрыла глаза. И увидела: вот отец прислонил к стволу лестницу и кричит ей сверху, чтобы она подставила корзинку. Вот мама сидит под этой яблоней на раскладном стульчике и чистит картошку. А вот она сама, семилетняя, пытается залезть на нижнюю толстую ветку…
— Мам, ты чего? — голос Димы вырвал ее из оцепенения.
Она открыла глаза. Сын смотрел на нее с беспокойством.
— Ничего, Дим. Просто вспомнила.
— Лен, ну ты посмотрела? Убедилась? — нетерпеливо крикнул Сергей от машины. — Поехали отсюда, тут делать нечего. Только настроение портить.
Она медленно пошла обратно. Но что-то в ней уже изменилось. Она уходила оттуда не с разочарованием, а с тихой, непонятной радостью. Словно нашла не заброшенный участок, а потерянную часть себя.
***
Следующая неделя прошла как в тумане. Дома разговоры велись только о продаже. Сергей и Марина уже обсуждали детали сделки, спорили о цене, выбирали агентство. Елена в этих разговорах не участвовала, тихо уходя в свою комнату или на кухню. Она чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.
В библиотеке она сидела за своим столом, перебирала карточки, но мысли были далеко. Они были там, в «Речнике», под старой яблоней. Она представляла, как разберет завалы, покрасит домик в веселый голубой цвет, как у ее бабушки в деревне. Как поставит на веранде кресло-качалку. Как разобьет маленькие грядки — с укропом, петрушкой и обязательно с мятой. И цветы. Много цветов. Не капризные розы, а простые, неприхотливые — флоксы, астры, ноготки.
— Геннадьевна, ты чего зависла? — вывел ее из задумчивости голос Ольги, ее коллеги, женщины боевой и прямолинейной. — Опять о своем Сергее думаешь? Что на этот раз придумал?
Ольга была единственной, кому Елена решилась рассказать о даче.
— Продавать хотят, — вздохнула Елена. — Говорят, деньги нужны. Ипотека у молодых…
— Постой, — Ольга села на стул напротив. — А ты? Тебе что нужно? Или ты в счет не идешь?
— Оль, ну что я? Все логично. Участок запущенный, вкладывать надо…
— Логично? — хмыкнула Ольга. — Логично всю жизнь жить так, как другие скажут? Лен, я тебя двадцать лет знаю. Ты же в этом городе задыхаешься. Ты же о земле мечтаешь, помнишь, как ты мне про свою бабушку рассказывала? Как вы с ней пололи, поливали. Это же твой шанс! Твой! Не Сергея, не Марины этой шустрой. Твой личный кусок рая. А они у тебя его отнять хотят за «логично».
Слова Ольги были как ушат холодной воды. «А ты? Тебе что нужно?». Этот вопрос гудел у нее в голове весь остаток дня. Она впервые за много лет спросила себя: а чего я хочу на самом деле? Не для мужа, не для сына, не для «как положено». А для себя. Ответ был пугающим в своей простоте. Она хотела этот заброшенный, покосившийся домик. Хотела эту землю. Хотела тишины, запаха травы и возможности просто быть.
***
Точкой невозврата стал звонок из банка. Елена была дома одна, когда на городской телефон позвонила девушка и приятным голосом сообщила, что предварительно одобряет кредит на имя ее мужа, Сергея Петровича Воронова.
— Какой кредит? — не поняла Елена.
— Потребительский кредит на ремонтные работы, — бодро отчеканила девушка. — Сергей Петрович оставлял заявку. Для окончательного решения нам требуется ваше нотариально заверенное согласие, так как вы состоите в браке.
— Ремонт? Какой ремонт?
— Ну, он указывал в анкете — ремонт квартиры.
Сердце Елены ухнуло куда-то вниз. Ремонт квартиры. Все встало на свои места. Они не просто хотели продать дачу, чтобы помочь сыну. Сергей уже распланировал и свою долю. На ремонт, который ему был не нужен. Их квартира была в идеальном состоянии. Просто он хотел «освежить». Вложить деньги. Как всегда, логично и практично. Но он даже не счел нужным ее спросить. Он просто решил за нее, за них обоих, а ее участие сводилось к формальной подписи. Он был так уверен в ее покорности.
Вечером она ждала его. Спокойная, как никогда. Холодное, ледяное спокойствие заполнило ее изнутри.
Он вошел, как всегда, шумный, пахнущий работой.
— О, ужин готов! Молодец, Лен! — он потрепал ее по плечу. — Слушай, тут такое дело. Мне завтра надо будет к нотариусу сгонять. И тебе со мной. Там бумажку одну подписать.
Он говорил буднично, между делом, снимая ботинки.
— Согласие на кредит? — тихо спросила она.
Он замер на полуслове, выпрямился.
— А ты откуда… А, звонили, что ли? Ну да. Решил тут ремонт затеять, пока деньги с дачи не ушли в никуда. Кухню новую поставим, плитку в ванной переложим.
— Ты решил? — она смотрела ему прямо в глаза.
— Ну, я решил. А что, кто-то против? Ты же сама говорила, что обои в коридоре надо бы поменять.
— Я говорила про обои, Сережа. А не про то, чтобы продавать мою землю и брать кредит, не спросив меня.
Он впервые за долгие годы увидел в ее глазах что-то кроме привычной мягкости. Там была сталь.
— Так, я не понял, — он начал заводиться. — Ты что, бунт на корабле устроила? Из-за чего? Из-за сарая этого гнилого? Ленка, ты в своем уме ли? Нам деньги с неба упали, а ты нос воротишь! Вся семья на тебя смотрит, а ты о каких-то своих цветочках думаешь! Эгоистка!
Это слово ударило ее наотмашь. Эгоистка. Она, которая всю жизнь подстраивалась, уступала, жертвовала своими желаниями ради спокойствия в семье.
— Нет, Олег, — она впервые за много лет назвала его не «Сережей», а полным, официальным именем. И от этого ее голос прозвучал еще тверже. — Согласие я не дам.
— Что?!
— Я не дам согласия на кредит. И я не дам согласия на продажу дачи. Это моя дача. И я не буду ее продавать.
Он смотрел на нее так, будто видел впервые. Его лицо побагровело.
— Ах, вот как! Твоя дача! А то, что ты тридцать лет живешь в моей квартире, ешь за мой счет, это ты не забыла? Я всю жизнь на вас пашу, а она, видишь ли, характер решила показать! Свое у нее появилось!
— Да, появилось, — спокойно ответила она. — Впервые за тридцать лет у меня появилось что-то свое. И я это не отдам.
Он замахнулся, но не ударил. Рука застыла в воздухе. Он тяжело дышал, глядя на нее с ненавистью и недоумением.
— Пошла вон с глаз моих, — прошипел он. — Чтобы я тебя не видел.
***
Она ушла в комнату и закрыла дверь. Она не плакала. Внутри была звенящая пустота и одновременно — невероятная легкость. Словно с плеч свалился огромный, тяжелый камень, который она носила всю жизнь.
Ночью она не спала. Она сидела у окна и смотрела на огни ночного города. И принимала решение. Тихое, но окончательное.
Утром, когда Сергей ушел на работу, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в шкафу, она начала собирать вещи. Не все. Спортивный костюм, старые джинсы, несколько свитеров. Книги. Свои любимые томики Цветаевой и Ахматовой. Шкатулку с нитками для вышивания. Она сложила все в две большие сумки. Затем вызвала такси, указав адрес: «Садовое товарищество «Речник», крайняя улица».
Водитель, удивленно посмотрев на нее и на сумки, пожал плечами и поехал.
Она стояла посреди заросшего участка, рядом со своими сумками, и дышала. Воздух свободы. Он был немного горьким, пах сыростью и тленом, но он был ее.
Первым делом она обошла домик. Нашла на веранде старый лом, оставшийся с отцовских времен. С треском отодрала доски от одного окна. Внутрь полился тусклый свет. Пыль стояла столбом. В углу — паутина, на полу — мышиный помет. Но был стол, стул и даже старая железная кровать с проржавевшей сеткой. Жить можно.
Она провела там весь день. Выметала мусор, вытаскивала на улицу старый, отсыревший матрас. Нашла в сарае ведро, сходила к общественной колонке за водой. Вымыла окно. Когда начало темнеть, она села на крыльцо, закутавшись в свитер. Тишина. Не та мертвая тишина в квартире после ссоры, а живая. Стрекотали сверчки, где-то далеко ухала сова, шелестела листва.
И она впервые за много лет почувствовала себя дома.
***
Через две недели приехала Ольга. Привезла раскладушку, газовую плитку с баллоном, продукты и рассаду. Она ахнула, увидев перемены. Участок не стал парком, но вокруг домика была выкошена трава, разобраны самые большие завалы мусора, а на подоконнике в банке стоял букетик первых полевых цветов.
— Геннадьевна, ты терминатор! — восхищенно сказала она, обнимая Елену.
Елена рассмеялась. Она и сама себя не узнавала. Руки были в царапинах и мозолях, спина ныла, но она чувствовала себя счастливой.
— Садись, я чайник поставлю. У меня мята своя уже есть, нашла кустик.
Они сидели на старых ящиках вместо стульев, пили обжигающий чай с мятой и говорили.
— Звонил? — спросила Ольга.
— Звонил. Сначала кричал. Потом Димку присылал.
Дмитрий приезжал в прошлые выходные. Один, без Марины. Привез инструменты, еды. Ходил по участку, виновато молчал.
— Мам, ну ты чего? — наконец сказал он. — Отец с ума сходит. Возвращайся.
— Я не вернусь, Дима.
— Он не хотел… он просто… он не понимает. Он привык, что все по-его.
— Я знаю, — кивнула Елена. — Поэтому и не вернусь. Передай ему, что я подаю на развод. Квартиру будем делить.
Сын смотрел на нее, и в его глазах было не только сожаление, но и какое-то новое, робкое уважение.
Ольга допила чай.
— Ну и правильно. За свободу надо платить. Зато смотри, какая она, свобода-то твоя. Пахнет как!
Елена обвела взглядом свое скромное царство. Покосившийся домик. Старая яблоня. Неровные грядки, на которых уже проклюнулись первые ростки. Вдали, за деревьями, поблескивала река.
Да, за эту свободу придется заплатить половиной городской квартиры, нажитой за тридцать лет. Но, глядя на закатное солнце, заливающее ее маленький мир золотым светом, она понимала, что эта цена не была слишком высокой. Она обрела не просто шесть соток земли. Она обрела себя. И это наследство было бесценным.