Дверь в кабинет мужа всегда была плотно прикрыта. Не то чтобы на замке, нет, Сергей не опускался до такой мелочности. Просто это была его территория, его «штаб», как он любил говорить с напускной важностью, и Елена Петровна, за тридцать лет их совместной жизни, усвоила это правило без слов. Она не входила туда без стука, а чаще — без прямого вызова. Но сегодня был тот редкий случай, когда пришлось.
Сергей уехал на свой объект — у него была небольшая фирма по ремонту квартир — еще затемно, а квитанцию за гараж, которую нужно было оплатить до обеда, судя по всему, опять бросил на своем огромном, заваленном бумагами столе. Елена Петровна потопталась у двери, чувствуя себя так, будто собирается совершить мелкое преступление. Глупость какая, право слово. Она его жена, а не прислуга. С этой мыслью она решительно нажала на ручку и вошла.
В кабинете пахло, как всегда, смесью дорогого парфюма, которым пользовался муж, пыли и чего-то неуловимо-казенного, бумажного. Тяжелые портьеры были задернуты, и в полумраке стол из темного дерева казался палубой затонувшего корабля, усеянной обломками — стопки счетов, какие-то схемы, раскрытый ежедневник. Квитанция нашлась почти сразу, выглядывала розовым уголком из-под массивного пресс-папье в виде бронзового быка. Елена Петровна потянулась за ней, и ее взгляд случайно зацепился за синюю папку с тесемками, лежавшую чуть поодаль. Она была приоткрыта, и сверху белел официальный бланк с гербовой печатью.
Елена Петровна не была любопытной. Всю жизнь она придерживалась принципа «меньше знаешь — крепче спишь». Но строчки, отпечатанные жирным шрифтом, сами бросились в глаза. «ДОГОВОР ДАРЕНИЯ». И ниже: «Я, гражданин Российской Федерации, Сизов Сергей Викторович... дарю принадлежащую мне на праве собственности квартиру... своему племяннику, Сизову Игорю Дмитриевичу...»
Воздух вдруг стал вязким и густым, как кисель. Елена Петровна вцепилась в край стола, чтобы не упасть. Квартира... Та самая однокомнатная квартира тети Вали, двоюродной сестры его матери, которая умерла два месяца назад. Сергей тогда занимался похоронами, оформлял документы. Он был единственным наследником. Елена Петровна еще подумала, как хорошо бы... она даже не смела додумать эту мысль до конца. А мысль была простая, как полевой цветок: оставить эту квартирку себе. Не продавать. Иногда приезжать туда, сидеть на широком подоконнике с видом на старый сквер, пить чай в тишине. Благословенная, немыслимая тишина.
Но она знала мужа. Сергей был человеком дела. Для него квадратные метры в тихом центре Екатеринбурга были не символом покоя, а активом. «Продадим, конечно, — бросил он тогда между делом, — деньги в оборот пущу. Чего ей стоять-пылиться». Елена Петровна тогда только кивнула. А что она могла сказать? Квартира его. Наследство его.
Но дарить? Племяннику? Игорю, двадцатилетнему оболтусу, сыну его сестры Марины, который дважды вылетал из института и целыми днями гонял на отцовской машине? Почему? И главное — почему молча? Почему она, его жена, с которой они прожили бок о бок тридцать лет, вырастили сына, узнает об этом вот так, случайно, украв взгляд на бумажку в его кабинете?
Сердце заколотилось так сильно, что зашумело в ушах. Она осторожно, словно боясь обжечься, прикрыла папку и на цыпочках вышла из кабинета, плотно притворив за собой дверь. Розовая квитанция так и осталась лежать на столе. Гараж мог и подождать.
***
Весь день она ходила как в тумане. На работе, в тишине читального зала областной библиотеки, где она заведовала отделом редких книг, шелест страниц казался ей оглушительным. Она машинально выдавала фолианты, отвечала на вопросы аспирантов, но мысли ее были далеко, в синей папке на столе мужа. «Дарю... своему племяннику...» Эта фраза билась в голове, как пойманная птица.
Она пыталась найти ему оправдание. Может, он хотел сделать ей сюрприз? Но какой? «Дорогая, я подарил квартиру, которая могла бы стать нашей тихой гаванью, нашему бестолковому племяннику, сюрприз!» Бред. Может, у него были какие-то обязательства перед сестрой? Марина, женщина-ураган, властная и пробивная, всегда имела огромное влияние на брата. Возможно, это она его уговорила. Но даже если так, почему не посоветоваться с ней, с Леной? Они ведь семья. Или уже нет?
Вечером Сергей вернулся уставший и, как всегда, немного раздраженный. Он с грохотом поставил свой портфель в прихожей, прошел на кухню, налил себе стакан холодной воды прямо из-под крана.
— Уф, ну и денек, — выдохнул он, не глядя на жену. — Эти работяги — с ними с ума сойдешь. Пока носом не ткнешь, ничего делать не будут.
Елена Петровна разливала по тарелкам борщ. Ее руки слегка дрожали. Она поставила тарелку перед ним.
— Сережа...
— Что? — он уже достал телефон, привычно уткнувшись в экран.
— Я сегодня заходила к тебе в кабинет. За квитанцией.
Он поднял на нее быстрый, колючий взгляд.
— И что?
— Я видела... там папка лежала. Синяя.
Сергей отложил телефон. Лицо его стало жестким, непроницаемым.
— И что ты там видела?
— Договор дарения. На квартиру тети Вали. Ты даришь ее Игорю.
Наступила тишина. Было слышно, как гудит холодильник и капает вода в раковине — старый кран опять барахлил.
— Ну, видела. И что? — тон его был ледяным. Ни капли смущения. Ни тени вины.
— Как... как «и что»? — прошептала Елена Петровна. — Почему ты мне ничего не сказал?
— А что я должен был тебе говорить? — он пожал плечами, и этот жест был оскорбительнее любой пощечины. — Лена, это квартира моей тетки. Мое наследство. Кому хочу, тому и дарю. Я что, у тебя разрешения должен спрашивать?
— Мы женаты тридцать лет, — голос ее дрогнул. — Я думала, такие вещи мы решаем вместе.
— Какие «такие вещи»? — он начал заводиться. — Это мое имущество, полученное по наследству! Оно не является совместно нажитым, если ты не в курсе. Я мог ее продать, мог сдать, мог подарить. Я решил подарить. Племяннику. Своей родной крови. В чем проблема?
— Проблема в том, что ты сделал это за моей спиной! — она сама удивилась силе своего голоса. — Ты даже не счел нужным поставить меня в известность!
— Да о чем тебя ставить в известность?! — вспылил он. — Чтоб ты начала свои причитания? «Ой, давай оставим, ой, давай там будем герань разводить»? Я тебя знаю! Нам деньги нужны, в дело. А тут — возможность и сестре помочь, и парню старт в жизни дать. Марина всю плешь мне проела. У них ипотека, Игорю жить негде.
— А нам, значит, есть где? — вырвалось у нее.
— А мы что, на улице живем? — он стукнул кулаком по столу. — Лена, не начинай! Вопрос решен. Все.
Он демонстративно взял ложку и принялся хлебать борщ, громко, сердито. А Елена Петровна сидела напротив и смотрела на этого чужого, холодного человека, и чувствовала, как внутри нее что-то обрывается. Тонкая, почти невидимая нить, которая все эти годы связывала их, с тихим звоном лопнула.
***
На следующий день позвонила Марина. Сергей, как назло, включил громкую связь, сидя в кресле в гостиной.
— Сереж, привет! Ну что, как там наша мямля? Сильно губы надула? — защебетал в трубке ее резкий голос.
Елена Петровна замерла в дверях кухни с полотенцем в руках. «Наша мямля». Это про нее.
— Да есть немного, — буркнул Сергей. — Не разговаривает.
— Ой, да помолчит и перестанет! Дело-то житейское. Ты ей объяснил, что это для блага семьи? Для Игоречка нашего? Ему же надо где-то вить гнездо со своей Катей. А то ютятся с нами, ни вздохнуть, ни... ну, ты понимаешь.
— Я ей все объяснил, — отрезал Сергей. — Она просто не понимает в этих делах ничего.
— Вот-вот! — радостно подхватила Марина. — Она у тебя женщина хорошая, Ленка, хозяйственная, но от жизни далекая. Библиотека ее доконала, пылью книжной пропиталась. Ладно, не об этом. Слушай, я тут с риелтором своим посоветовалась, как лучше все оформить. Дарение — самый чистый вариант. Налог минимальный. Надо только, чтобы Лена твоя нотариальное согласие подписала, что она не против. Ну, формальность. Чтоб потом, в случае чего, не оспорила.
Сердце Елены Петровны ухнуло куда-то в пятки. Согласие. Значит, ее подпись все-таки нужна. Значит, не такое уж это и «только его» дело.
— Какое еще согласие? — напрягся Сергей. — Квартира моя, не совместно нажитая.
— Сереж, ну ты как маленький. Юристы перестраховываются. Любой грамотный нотариус потребует согласие супруги, даже если имущество унаследованное. Просто чтобы закрыть все возможные риски в будущем. Ты что, хочешь, чтобы твой Игорек потом по судам бегал, если у Ленки твоей вдруг характер прорежется? Сделай по-умному. Приведи ее, она чиркнет подпись, и все дела. Дави на жалость, скажи, что для племянника, для кровиночки. Она баба мягкая, растает.
Елена Петровна неслышно отступила назад, на кухню. Ее трясло. Значит, вот как. «Наша мямля». «Баба мягкая». «Чиркнет подпись». Они уже все решили, распланировали, а ей отведена роль безвольной куклы, которая должна явиться по первому требованию и поставить свою подпись под документом, который ее унижает.
В тот вечер Сергей подошел к ней с другой тактикой. Он сел рядом на диван, даже попытался приобнять за плечи.
— Ленусь, ну ты чего? Не дуйся. Ну, вспылил я вчера, прости. Ты же знаешь, работа нервная.
Она молчала, глядя в одну точку.
— Пойми, это для Игоря. Парень он хороший, просто ветер в голове. А так будет своя квартира, ответственность появится. Остепенится. Марина с ума сходит, переживает за него. Сестра все-таки. Родная.
Он говорил долго, вкрадчиво, про семейные узы, про то, как важно помогать молодым. А Елена Петровна слушала его и видела перед собой не заботливого дядю, а расчетливого мужика, который под давлением сестры готов перешагнуть через жену, с которой прожил жизнь.
— Там нужно будет твое согласие у нотариуса подписать, — наконец выдавил он. — Формальность. Чтобы все было чисто, по закону. Мы же не хотим проблем для мальчика, правда?
Елена Петровна медленно повернула к нему голову.
— Нет, Сережа, — сказала она тихо, но отчетливо. — Согласие я не дам.
***
На работе она все рассказала Татьяне, своей коллеге и единственной близкой подруге. Татьяна, женщина на десять лет моложе, дважды разведенная и острая на язык, слушала, подперев щеку кулаком.
— Лена, ты святая, — вынесла она вердикт, когда Елена Петровна закончила. — Другая бы ему этот договор на голову надела еще в первый день.
— Но квартира ведь и правда его, — тихо возразила Лена. — По закону.
— Да плевать на закон! — всплеснула руками Татьяна. — Есть еще законы человеческие! Тридцать лет брака — это не шутки. Ты ему борщи варила, рубашки гладила, сына растила, пока он свой «бизнес» строил. Ты в эту семью вложила всю свою жизнь! А он эту жизнь сейчас взял и обнулил. «Наша мямля»! Я бы этой Марине все патлы повыдергивала за такие слова.
— Что же мне делать, Таня? — в глазах Елены Петровны стояли слезы.
— А чего ты сама хочешь, Лен? — Татьяна посмотрела ей прямо в глаза. — Вот забудь про Сергея, про Марину, про этого Игоря. Чего хочешь лично ты, Елена Петровна Сизова, пятьдесяти пяти лет от роду?
— Я... — она запнулась. Она так давно не задавала себе этот вопрос. — Я хотела... ту квартиру... Для себя. Там так тихо. И окна большие, на солнечную сторону. Я бы там... цветы разводила. У тети Вали такие фиалки были, целая коллекция. И читала бы. Просто сидела бы в тишине и читала.
— Ну так и борись за нее! — сказала Татьяна с жаром. — Какое «согласие»? Скажи ему: «Или квартира остается в семье, как наша общая дача, место для отдыха, или никакого согласия ты не получишь. И точка». Хватит быть мямлей, Лена! Они тебя такой считают, потому что ты позволяешь.
Слова подруги были как ушат холодной воды. «Хватит быть мямлей». Всю жизнь она старалась быть удобной: для родителей, потом для мужа, для сына, для его вечно недовольной сестры. Она сглаживала углы, гасила конфликты, молчала, когда хотелось кричать. Может, и вправду хватит?
***
Следующим этапом их семейной драмы стал визит в ту самую квартиру. Сергей настоял. «Ты должна сама увидеть, что там дыра, а не квартира. Ремонта на миллион. Игорек молодой, пусть сам ковыряется». Он приехал за ней на работу, и она, устав от препирательств, поехала.
Квартира встретила их запахом старины, нафталина и чего-то сладковатого, похожего на валокордин. Маленькая прихожая, крохотная кухня, комната метров семнадцать. Но какая комната! Два больших окна выходили в зеленый, тихий двор, и послеполуденное солнце заливало пространство золотистым светом. Пылинки танцевали в его лучах. И подоконники... Широкие, каменные, как она и помнила. Елена Петровна подошла к окну и провела рукой по прохладной поверхности. Вот сюда — стеллаж с фиалками. А сюда — уютное кресло. Она почти физически ощутила, как садится в него с книгой, как за окном шелестят тополя, как наступает покой.
— Ну, видишь? — прервал ее мечтания голос Сергея. — Обои висят клочьями, паркет вздулся, сантехника — прошлый век. Тут все выносить надо и делать с нуля.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникла Марина, а за ней — долговязый Игорь со своей девицей, размалеванной, как матрешка.
— О, а вы уже здесь! — с порога закричала Марина, будто они у себя дома. — Игорек, Катюша, проходите, осматривайте свои владения!
Они ввалились в комнату, как отряд захватчиков. Марина тут же начала раздавать команды, тыча пальцем по сторонам.
— Так, эту стену между кухней и комнатой сносим к чертям! Будет студия, модно! Сюда поставим барную стойку. Катюш, тебе нравится?
— Ой, круууто, — протянула девица, делая селфи на фоне обшарпанной стены.
Игорь ходил по комнате с важным видом, пиная ногой старый шкаф.
— А мебель эту куда? На свалку?
— Конечно, на свалку! — отмахнулась Марина. — Тут все будет новое, стильное. Тетя Лена, — она вдруг обернулась к Елене Петровне, которая так и застыла у окна, — вы не знаете, тетя Валя свои кастрюли куда-то вывезла или они тут? А то молодым на первое время надо же в чем-то пельмени сварить.
«Тетя Лена». Так к ней обращались чужие люди. В ее голосе не было ни уважения, ни даже простой вежливости. Только деловитое пренебрежение, как к предмету мебели.
Елена Петровна смотрела на них — на суетливую, бесцеремонную Марину, на самодовольного Игоря, на ее мужа, который стоял и одобрительно кивал, полностью погруженный в их планы, — и чувствовала, как в ней закипает ледяная ярость. Они топтались не просто по старому паркету тети Вали. Они топтались по ее мечте, по ее достоинству, по тридцати годам ее жизни.
Она молча развернулась и пошла к выходу.
— Ты куда? — окликнул ее Сергей.
— Домой, — бросила она через плечо, не оборачиваясь.
Унижение было полным. Это была точка невозврата.
***
Большой скандал, тот самый, что назревал неделями, разразился в тот же вечер. Сергей влетел в квартиру, красный от злости.
— Что это был за цирк?! Ты почему ушла, ничего не сказав? Поставила меня в идиотское положение перед сестрой!
Елена Петровна сидела в кресле в гостиной, прямая, как струна. Она была на удивление спокойна. Буря внутри улеглась, оставив после себя холодную, звенящую пустоту и твердую уверенность.
— Я не хотела участвовать в этом фарсе, Сережа.
— Каком еще фарсе?! — заорал он. — Это нормальное семейное дело! Мы помогаем племяннику!
— Вы не помогаете. Вы делите шкуру неубитого медведя, попутно унижая меня. Ваша Марина обращалась со мной как с прислугой. А ты — ты стоял и молчал.
— Да что она такого сказала?! — он искренне не понимал. — Спросила про кастрюли? О боже, какая трагедия! Лена, прекрати истерику! Завтра мы идем к нотариусу. Я уже договорился.
— Я никуда не пойду.
— Пойдешь! — он навис над ней. — Я сказал, пойдешь! Хватит ломать комедию!
— Нет, Сергей, — она посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде не было ни страха, ни привычной уступчивости. Только холод. — Согласие я не дам.
Он замер, ошарашенный. Он никогда не видел ее такой.
— Ты... ты в своем уме? Ты что, решила мне войну объявить? Из-за этой развалюхи?
— Не из-за квартиры. Из-за себя.
— Что «из-за себя»?! — он терял контроль. — Ты тридцать лет за моей спиной сидела, в своей библиотеке пылью дышала! Я семью тащил, я деньги зарабатывал! А ты решила характер показать? Ты кто такая вообще, чтобы мне условия ставить?
— Я твоя жена, — сказала она все так же тихо. — Пока еще. И я не позволю вытирать об себя ноги. Ни тебе, ни твоей сестре. Квартира останется в нашей семье. Или ее не получит никто.
— Ах так?! — лицо его исказилось. — Да я тебя... Да я тебя в порошок сотру! Ты пожалеешь об этом, Лена! Горько пожалеешь!
Он выскочил из комнаты, хлопнув дверью так, что зазвенела посуда в серванте. Елена Петровна не шелохнулась. Она не чувствовала ни страха, ни сожаления. Только странное, горькое освобождение. Она наконец-то сказала «нет». Сказала не им, а самой себе. И это «нет» оказалось самым важным словом в ее жизни.
***
Ночь она провела без сна. Сергей спал на диване в гостиной, демонстративно громко храпя. А она сидела на кухне, пила остывший чай и смотрела в темное окно. Она перебирала в памяти всю свою жизнь, как старые фотографии. Свадьба, рождение сына, его первые шаги, ее тихая работа, его растущие амбиции... Когда они стали такими чужими? Когда ее молчание стало для него нормой, а ее чувства — досадной помехой?
Она поняла, что дело давно уже не в квартире. Квартира была лишь катализатором, лакмусовой бумажкой, которая проявила всю гниль их отношений. Можно было бы сейчас уступить, подписать это унизительное согласие, и все вернулось бы на круги своя. Он бы снова стал с ней разговаривать, Марина перестала бы язвить, жизнь потекла бы по привычному руслу. Но она больше не хотела в это русло. Она задыхалась в нем.
Утром, когда Сергей ушел на работу, даже не заглянув на кухню, она приняла решение. Оно было не эмоциональным, не спонтанным, а выстраданным и твердым, как гранит.
Она достала с антресолей большие дорожные сумки. Она не плакала. Движения ее были медленными и точными. Она не стала собирать все подряд. Она брала только свое. Свои книги — томики Цветаевой и Ахматовой, старенький сборник Паустовского. Свои альбомы с фотографиями ее родителей, ее детства. Свои особенные формочки для выпечки, с которыми она пекла самые сложные торты — «Прагу», «Наполеон», «Птичье молоко». Это было ее тайное искусство, ее маленькая отдушина, которую муж презрительно называл «возней с тестом». Она аккуратно упаковала шкатулку с немногими драгоценностями — мамиными сережками, тонкой цепочкой, подарком отца. Она не взяла ничего из того, что покупал он. Ни шубу, ни золотые кольца, подаренные на юбилеи. Это было его. А она забирала себя.
Затем она села за телефон. Первый звонок — в агентство недвижимости. «Девушка, мне нужна однокомнатная квартира в аренду. Срочно. На длительный срок. Район не важен. Главное, чтобы было чисто и светло». Второй звонок — сыну. «Андрюша, привет. Не волнуйся, у меня все в порядке. Я ухожу от отца. Да, совсем. Потом все объясню». Третий звонок был самым сложным. Она нашла в интернете номер адвоката по семейным делам и записалась на консультацию.
Когда через три часа приехали грузчики, в ее уже бывшей квартире пахло пылью и пустотой. Она в последний раз обвела взглядом гостиную, кухню... Тридцать лет. Целая жизнь. Но она не чувствовала ностальгии. Только усталость и предвкушение чего-то нового. Перед уходом она положила на кухонный стол ключи от квартиры и свое обручальное кольцо.
Ее новая, съемная квартира на окраине города была маленькой и безликой, с казенной мебелью. Но в ней было то, чего она была лишена десятилетиями, — тишина и солнце. Огромное окно выходило на запад, и закатные лучи заливали комнату теплым светом. Елена Петровна поставила сумки на пол, подошла к окну и распахнула его. Ворвался свежий весенний ветер.
Она знала, что впереди будет тяжело. Будет развод, раздел их большой трехкомнатной квартиры, которую они покупали вместе. Сергей так просто ее не отпустит, он будет мстить. Адвокат по телефону уже предупредил, что по закону ему полагается половина всего совместно нажитого имущества. Он, боровшийся за право единолично распоряжаться своим наследством, теперь будет с пеной у рта делить каждую ложку и каждый стул в их общем доме. Пусть. Это была та цена, которую она готова была заплатить. Цена за право дышать.
Она достала из сумки старую, потрепанную кулинарную книгу. Открыла на случайной странице. «Торт „Эстерхази“». Сложный, с ореховыми коржами и заварным кремом. Она улыбнулась. Впервые за много недель — искренне. Завтра она первым делом купит муку, яйца и миндаль. И испечет себе торт. Большой, праздничный. В честь начала новой жизни, которую она сама себе подарила.