Вечером квартира пахла куриным супом, свежим хлебом и… нервами. Татьяна бегала по кухне, то поправляя салфетки на столе, то проверяя, не подгорает ли курица в духовке. Сегодня с Андреем они отмечали десятую годовщину свадьбы. Цифра круглая, весомая. Хотелось, чтобы всё выглядело идеально.
Андрей сидел на диване в гостиной, листал ленту на телефоне и время от времени кряхтел, будто оттуда пахло тяжелее, чем из духовки.
— Андрюш, может, хотя бы свечи поставим? — с надеждой в голосе спросила Татьяна, внося салат.
— Таня, ну зачем? У нас что, ресторан? Соседи ещё подумают, что у нас пожар, если через окно увидят, — лениво усмехнулся он, даже не отрываясь от экрана.
Татьяна уже хотела возмутиться, но звонок в дверь пронзительно разорвал вечернюю атмосферу. Она вздрогнула: сердце как будто заранее знало, кто стоит там.
— Господи, только не это… — тихо прошептала она, но всё же пошла открывать.
На пороге, как и следовало ожидать, стояла Галина Николаевна. В шерстяном пальто, с платком на голове и сумкой, будто в ней спрятаны все ключи от Вселенной.
— Ну что, поздравляете без меня? — с укоризной проговорила она и, не дожидаясь приглашения, прошла в квартиру. — Андрей! Сынок! Ты хоть живой? Я уж думала, ты голодаешь тут.
Андрей оживился, вскочил с дивана, обнял мать.
— Мамочка! Ну как же без тебя? — сказал он так тепло, что у Татьяны в животе всё перевернулось.
— Проходи, мама, садись за стол, — сухо произнесла она.
— Я смотрю, опять салаты твои, Танюша? — с прищуром сказала Галина Николаевна, оглядывая блюда. — Вот не умеешь ты их делать. Много майонеза, мало вкуса.
Татьяна стиснула зубы.
— А я думала, сегодня нас хвалить будут. Всё-таки праздник, — попыталась она улыбнуться.
— Праздник? — Галина Николаевна прыснула. — Праздник — это когда ты наконец научишься готовить мясо так, чтобы оно не напоминало резину.
Андрей усмехнулся, будто это была удачная шутка.
— Мам, ну ты даёшь!
— Да я ж с любовью, сынок, — притворно заласковила мать. — Чтобы всё у вас хорошо было. А то вон, в семье главное — вкусный борщ. Мужчина сыт — мужчина добр.
— А если мужчина не добр, то, может, проблема не в борще, а в мужчине? — спокойно парировала Татьяна, подливая в бокалы шампанское.
Андрей кашлянул и отвёл взгляд. Галина Николаевна смерила Татьяну таким взглядом, что если бы он был оружием, квартира уже превратилась бы в пустырь.
— Ну и язык у тебя, Танюша, — процедила она. — Неудивительно, что детей до сих пор нет. С таким характером только собаку воспитывать.
В комнате повисла тишина, в которой слышно было, как тихо тикали часы на стене.
— Мам, ну не начинай, — попытался вмешаться Андрей. — Мы тут празднуем.
— А я что? Я добра желаю. Вон, у соседей уже внуки бегают, а у меня что? — с нажимом произнесла Галина Николаевна.
Татьяна опустила глаза. Этот разговор она слышала сотни раз, но каждый раз внутри всё равно будто кто-то царапал ногтями по стеклу.
Андрей молчит. Конечно. Он всегда молчит. А я должна глотать это?
Она поставила бокал на стол и села напротив свекрови.
— Знаете что, Галина Николаевна, — произнесла она тихо, но твёрдо. — Я десять лет терплю ваши уколы. Но сегодня я хочу спокойно посидеть со своим мужем. Без намёков, без оскорблений, без вечного «ты всё не так делаешь».
Галина Николаевна откинулась на спинку стула и издала смешок.
— Ого, голос подала! А то всё терпела, терпела. Андрей, слышишь? Твоя жена решила со мной потягаться.
Андрей вздохнул.
— Тань, ну перестань. Ты же знаешь маму.
— Именно! — повысила голос Татьяна. — Я слишком хорошо её знаю.
Она встала, взяла тарелку с курицей и поставила её перед Андреем.
— Вот. Это я готовила. Хочешь — ешь. Хочешь — выброси. Но хотя бы раз в жизни скажи что-то не для мамы, а для меня.
Андрей смутился, отвёл взгляд.
— Таня, не начинай, а? Ну зачем нам скандал в праздник?
— Потому что иначе у нас не праздник, а театр одного актёра, — резко ответила Татьяна.
— Девочка моя, — с ехидной улыбкой вставила Галина Николаевна, — театр у вас и правда. Ты — зритель, а я — режиссёр.
Татьяна не выдержала: взяла свой бокал, сделала большой глоток и, отставив его, посмотрела прямо в глаза свекрови.
— Режиссёры бывают разные. Но плохих зритель рано или поздно освистывает.
Мгновение они смотрели друг на друга — две женщины, связанные одним мужчиной, который, как всегда, отмалчивался.
Андрей нервно потер лоб.
— Может, хватит, а? Мам, ну ты сама понимаешь… Тань, ну что ты…
Но остановить их уже было невозможно.
— Ты думаешь, Андрей останется с тобой, если ты уйдёшь? — ядовито сказала Галина Николаевна. — Таких, как ты, много. А мать у него одна.
Татьяна холодно улыбнулась.
— Ну что ж, посмотрим, кого он выберет, когда придёт время.
И именно в этот момент Татьяна почувствовала — этот вечер изменил всё.
Татьяна стояла у окна и смотрела на двор. Утро было серым, влажным, как будто сама погода решила подыграть её настроению. На подоконнике остывал недопитый кофе, а в руках она держала конверт с премией. Деньги были большие, почти годовые накопления. Эти деньги могли подарить её матери шанс на операцию — срочную, дорогую, но спасительную.
Вот он, шанс. Всего один. И я его никому не отдам, — подумала Татьяна и прижала конверт к груди.
Андрей появился из спальни, зевая и почесываясь.
— Таня, ну ты как бабушка у подъезда: встала в семь утра и уже на карауле, — пробормотал он, наливая себе чай.
— Я ждала звонка от врача, — сухо ответила она. — Сказали, после обследования могут назначить дату операции.
Андрей замер с чашкой в руках.
— Опять твоя мама? Таня, я всё понимаю, но…
— Что «но»? — резко перебила она. — Это моя мама. Я обязана помочь.
— Да я не против помочь. Но ведь эти деньги… — он многозначительно посмотрел на конверт.
— Андрей, даже не начинай, — сжала губы Татьяна.
Он тяжело вздохнул и сел за стол.
— Просто, понимаешь, у мамы тоже проблемы. Ей нужен ремонт. Полы гнилые, потолок течёт. Она меня замучила: каждый день звонит, говорит, что дом вот-вот развалится.
Татьяна почувствовала, как в груди вскипает злость.
— Ты серьёзно? У твоей мамы — ремонт, у моей — операция!
Андрей опустил глаза.
— Я уже пообещал ей, что отдам часть твоей премии…
— Что?! — Татьяна ударила ладонью по столу так, что чашка подпрыгнула. — Ты пообещал? Не спросив меня? Это мои деньги, Андрей!
— Ну не кричи, — он поднял руки, будто сдавался. — Я просто хотел как лучше. Ты же знаешь, мама одна.
— А моя мать, по-твоему, укомплектована запасной жизнью? — Татьяна уже почти сорвалась на крик.
— Тань, не сравнивай. У мамы тоже здоровье, ей тяжело одной в старом доме…
— А знаешь что, Андрей? — она резко встала. — Я прекрасно понимаю: твоя мать всегда будет для тебя на первом месте. Даже если речь идёт о жизни других людей.
Он встал вслед за ней, пытаясь схватить за руку.
— Ну подожди, не горячись…
— Отпусти, — резко дёрнула Татьяна. — Не смей трогать меня сейчас.
Андрей помрачнел.
— Ты специально всё превращаешь в трагедию. Я же стараюсь для всех.
— Для всех, кроме меня, — тихо произнесла она.
Вечером, когда Татьяна вернулась от матери, дверь квартиры оказалась приоткрытой. Она вошла — и замерла. В гостиной сидела Галина Николаевна. В руках у неё был тот самый конверт.
— Таня, ну зачем ты прячешь деньги в шкафу за полотенцами? — ехидно спросила она, перебирая купюры. — Это же смешно.
— Положите немедленно на место! — голос Татьяны дрогнул, но в нём было больше стали, чем когда-либо.
— Не кричи. Я же всё равно возьму. Андрей сказал, что премия для ремонта. А ремонт — это для сына. А значит, и для тебя.
— Для меня?! — Татьяна шагнула к ней. — Вы серьёзно думаете, что у меня хватит цинизма вложить эти деньги в ваш потолок, когда моя мама лежит на капельницах?
— Девочка, твоя мама — это твоя забота. А мой сын — это мой смысл жизни.
— Нет, Галина Николаевна, — холодно произнесла Татьяна. — Мой муж — это мой смысл жизни. Но, похоже, он забыл, что женат.
В этот момент вошёл Андрей. Увидев сцену, он побледнел.
— Мам, что ты…
— Да ничего я! — резко оборвала его мать. — Я всё делаю ради тебя. А эта… — она кивнула на Татьяну. — Эта думает только о своей семье.
— А вы — только о себе, — отчеканила Татьяна. — И Андрей это знает.
Она резко выхватила конверт из рук свекрови и прижала его к груди.
— Эти деньги — для моей мамы. И точка.
Галина Николаевна вскочила.
— Ты меня выгонишь? Вот так? После всего, что я для вас сделала?
Татьяна стиснула зубы.
— Я вас не выгоняю. Но если вы ещё раз тронете мои деньги, я закрою дверь перед вами навсегда.
Андрей молчал. Лишь глаза бегали между ними, как у школьника, пойманного на двойке.
— Андрей, скажи хоть слово! — почти закричала Татьяна.
Он сглотнул.
— Таня… Может, и правда, маме часть…
Эти слова упали, как камень. Татьяна почувствовала, что внутри всё оборвалось.
— Понятно, — сказала она хрипло. — Значит, твой выбор сделан.
Она прошла в спальню, достала чемодан и начала складывать вещи.
Андрей бросился за ней.
— Ты куда?
— Туда, где уважают меня и мою семью.
Он схватил её за плечи.
— Тань, ну не уходи! Это же просто деньги!
— Нет, Андрей. Это не деньги. Это уважение. А его у нас никогда не было.
Она вырвалась и захлопнула чемодан.
Галина Николаевна стояла у двери с торжествующей улыбкой, будто выиграла сражение.
— Видишь, сынок? Я же говорила: она тебя бросит.
Но в этот момент Татьяна обернулась и посмотрела на неё так, что улыбка сползла с лица свекрови.
— Это не я его бросаю. Это он меня предал.
Татьяна вышла из квартиры и впервые за десять лет почувствовала, что дышит.
В больничной палате было тихо. Только капельница размеренно щёлкала каплями, будто отмеряла секунды жизни. Татьяна сидела на стуле у кровати матери и держала её за руку. Мамины пальцы были тонкие, сухие, но ещё тёплые.
— Мамочка, всё будет хорошо, — шептала Татьяна, хотя внутри у неё было пусто, как на выжженной земле.
Она чувствовала усталость, но не от беготни и забот, а от предательства. От того, что человек, с которым она делила кров и хлеб десять лет, оказался готов обменять её боль на удобство для своей матери.
Дверь приоткрылась. В палату вошёл Андрей. Он выглядел растерянным, будто ребёнок, которого выгнали из класса.
— Таня… — начал он неуверенно.
Она подняла на него взгляд.
— Что ты здесь делаешь? — спросила холодно.
— Я… Я хотел… Ну, поговорить. Понимаешь, я не хотел, чтобы всё так вышло. Мамы давление, ей плохо, она…
— Андрей, — перебила его Татьяна. — Если ты пришёл опять говорить о своей маме, можешь сразу уходить.
Он замялся.
— Но ты же понимаешь… я между двух огней.
— Нет, Андрей. Ты стоишь только на одной стороне. И это не моя сторона.
Он опустил глаза, подошёл ближе к кровати.
— Я всё равно тебя люблю, Тань.
Она засмеялась — горько, срываясь на слёзы.
— Любишь? Любовь — это не слова. Это поступки. А твои поступки показали: твоя любовь к маме сильнее, чем уважение ко мне.
Андрей сжал кулаки.
— Но ты же знала, что мама для меня — святое.
— А я надеялась, что и жена для тебя не пустое место. Ошиблась.
Он протянул к ней руку, но она отодвинулась.
— Уходи, Андрей.
— Таня, пожалуйста…
— Уходи, — твёрдо повторила она.
Он посмотрел на неё ещё раз, будто хотел что-то сказать, но так и не решился. Развернулся и вышел.
В палате снова стало тихо.
Татьяна сжала мамины пальцы.
— Мам, я больше не буду жить чужой жизнью. Я не позволю никому решать за меня.
Мать приоткрыла глаза, еле слышно произнесла:
— Доченька… Я горжусь тобой.
И в этот момент Татьяна поняла: да, больно. Да, страшно. Но впервые за много лет она свободна.
Она больше не жена, которую унижает свекровь. Она женщина, которая выбрала себя.
И это решение стоило дороже любой премии.
Конец.