История, которую я вам сейчас расскажу, случилась не так давно, но перевернула всю мою жизнь с ног на голову. Иногда мне кажется, что я смотрю на себя со стороны, как на героиню какого-то глупого сериала, и не верю, что всё это произошло именно со мной. Но потом я смотрю на маленькое тёплое существо, свернувшееся у меня на коленях, и понимаю — всё было по-настоящему. Каждое слово, каждая слеза, каждый обман.
Всё началось с любви. Не с той большой, всепоглощающей любви к мужчине, о которой пишут в книгах, а с другой — тихой, нежной и абсолютно безусловной. С любви к маленькому щенку, которого я назвала Бим. Его принёс мне папа за полгода до того, как его не стало. Крошечный комочек с огромными, как пуговицы, глазами и смешными висячими ушами. Папа тогда сказал: «Вот, Анька, это тебе друг. Он никогда не предаст». Как же он был прав. После его ухода Бим стал для меня не просто собакой. Он был живым напоминанием о папиной любви, единственной ниточкой, связывающей меня с тем счастливым и беззаботным временем.
Мой муж, Вадим, поначалу отнёсся к Биму сдержанно. Он вообще был человеком практичным, приземлённым. «Собака в квартире — это шерсть, грязь, расходы», — говорил он, но, видя мои слёзы, смягчался. «Ладно, ладно, пусть живёт, раз он тебе так дорог». Мы были женаты три года, жили в хорошей квартире в новостройке, оба работали. Я — удалённо, дизайнером, Вадим — менеджером в крупной компании. Со стороны мы казались идеальной парой. Успешные, симпатичные, строящие планы на будущее. Вадим часто говорил о накоплениях, об инвестициях, о том, как важно создать финансовую подушку. Я с ним соглашалась.
Он очень заботился о своей матери, Тамаре Ивановне. Она жила одна в другом городе, и, по словам Вадима, была женщиной очень слабой и болезненной. Постоянные мигрени, скачки давления, проблемы с суставами — список её недугов был бесконечным. «Маме опять нужно на курс уколов», «Маме прописали дорогой аппарат для физиотерапии», «Нужно отправить маме денег на санаторий, врачи настаивают» — эти фразы я слышала регулярно. Я никогда не возражала. Семья есть семья. Я сама выросла в атмосфере заботы и уважения к старшим. Мне было искренне жаль Тамару Ивановну, которую я, к слову, видела всего пару раз на нашей свадьбе. Она показалась мне тогда властной, но несчастной женщиной. Вадим объяснял её редкие визиты и звонки плохим самочувствием. И я верила.
Беда пришла внезапно. Бим, всегда активный и жизнерадостный, вдруг стал вялым. Отказывался от еды, скулил по ночам. Я, обезумев от страха, помчалась с ним в ветеринарную клинику. Первичный осмотр, анализы, УЗИ... Врачи долго не могли поставить точный диагноз. Говорили о какой-то редкой врождённой патологии, которая требует сложного и, главное, очень дорогостоящего лечения. Когда я услышала первую озвученную сумму, у меня потемнело в глазах. Она была сопоставима со стоимостью подержанного автомобиля.
Вадим, приехавший в клинику после моего панического звонка, обнял меня за плечи. Его лицо было напряжённым. «Анечка, мы справимся, — сказал он, но в его голосе не было твёрдости. — Мы что-нибудь придумаем». В тот вечер мы долго сидели на кухне. Я плакала, а он молча смотрел в одну точку, постукивая пальцами по столу. «Может, есть другие варианты? — наконец спросил он. — Более дешёвые клиники? Или, может, это лечение не так уж и необходимо? Может, он сам поправится?» Я смотрела на него и не понимала. Как это — сам поправится? Щенок угасал на глазах.
Тогда я впервые почувствовала какой-то холодок. Но списала всё на стресс, на его беспокойство о наших финансах. Я сказала, что у меня есть личные сбережения — часть наследства, оставшегося от отца. Я не задумываясь потрачу их все, до копейки, лишь бы спасти Бима. Вадим заметно оживился. «Правда? Ну, если так... если это твои деньги, тогда, конечно. Это меняет дело». Он снова обнял меня, поцеловал в макушку. «Ты у меня такая добрая. Всё будет хорошо». Мне стало немного легче. Мне показалось, что он просто переживал за наш общий бюджет, а раз я плачу из своих, то проблема решена. Какая же я была наивная. Я не заметила, как блеснули его глаза, не придала значения тому, с каким облегчением он выдохнул. Я видела только одно — появился шанс спасти моего маленького друга.
Лечение началось. Уколы, капельницы, таблетки по часам. Я превратилась в сиделку. Моя работа отошла на второй план, я брала только самые срочные проекты, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Всё моё время, все мысли были посвящены Биму. Каждый раз, когда я вставляла чек в терминал оплаты в ветеринарной клинике, моё сердце сжималось от цифр. Но потом я видела, как Бим виляет хвостом, как пытается лизнуть мне руку, и понимала, что всё делаю правильно.
Вадим вёл себя странно. Он стал раздражительным. Не то чтобы он открыто злился, нет. Это было что-то другое. Он вздыхал, когда я в очередной раз варила для Бима специальный диетический бульон. Он хмурился, когда я ставила будильник на три часа ночи, чтобы дать щенку лекарство. Он перестал спрашивать, как у Бима дела. Вместо этого он всё чаще заводил разговоры о деньгах.
Это было медленное, ядовитое нагнетание. Сначала — намёками. «Представляешь, у Сидоровых на работе сын в платный вуз поступает, бешеные деньги. Хорошо, что мы с тобой такие ответственные, копим». Потом — прямее. «Слушай, Ань, я тут прикинул наши расходы за месяц... Картина, конечно, удручающая. Твои траты на... лечение... съедают огромную дыру в бюджете». Я пыталась возражать: «Вадим, я же плачу из своих. Это деньги, которые оставил мне папа. Они никак не влияют на наш общий бюджет». Он делал обиженное лицо. «Ну как это не влияют? Могли бы лежать на депозите, приносить доход. Или могли бы вложить их в ремонт на даче у мамы. Ей ведь так нужен свежий воздух, а там всё старое, разваливается».
Давление нарастало с каждым днём. Его звонки матери стали чаще и дольше. После них он выходил из комнаты с мрачным лицом. «Опять у мамы давление подскочило. Врачи говорят, из-за нервов. Ей нужен полный покой, никаких волнений. Санаторий в этом году просто необходим, иначе совсем слежет». Он смотрел на меня с укором, будто это я была виновата в плохом самочувствии его матери. Будто мои ночные бдения у постели больного щенка как-то влияли на давление Тамары Ивановны за тысячу километров от нас.
Однажды вечером он подошёл ко мне, когда я сидела на полу и гладила Бима, который только что вернулся с очередной капельницы. Щенок был слаб, но жив. Он положил голову мне на колени и тихо дышал. Вадим постоял надо мной, скрестив руки на груди. «Знаешь, — начал он вкрадчивым, почти заговорщицким тоном, — я тут говорил с одним человеком, он разбирается в ветеринарии. Он сказал, что в таких случаях... иногда гуманнее... отпустить». Я замерла. В ушах зазвенело. «Что? Что ты сказал?» — прошептала я, не веря своим ушам. «Ну, подумай сама, Аня. Ты его мучаешь. Бесконечные уколы, процедуры. Он же страдает. А так — раз, и всё. Безболезненно. И прекратить эти бессмысленные траты».
Я вскочила, отшатнувшись от него, как от прокажённого. В его глазах я не увидела ни капли сочувствия. Только холодный, трезвый расчёт. Он говорил не о живом существе, которое я люблю больше жизни, а о проблемном активе, от которого нужно поскорее избавиться. В тот вечер между нами пролегла трещина. Я кричала, плакала, обвиняла его в жестокости. Он защищался, говорил, что я его не понимаю, что он думает о нашем будущем, о нашей семье. О какой семье он говорил? О той, где жизнь маленького верного друга можно просто «отпустить», чтобы сэкономить деньги?
Мы почти перестали разговаривать. Я ушла с головой в заботу о Биме. Лечение давало результаты. Медленно, со скрипом, но мой мальчик шёл на поправку. Он уже начал понемногу есть сам, пытался играть. Каждая такая маленькая победа была для меня дороже всего на свете. А Вадим всё больше отдалялся. Он часто задерживался на работе, а дома сразу утыкался в телефон или ноутбук.
Однажды мне срочно понадобилась копия нашего свидетельства о браке для какого-то документа. Я знала, что Вадим хранит все важные бумаги в ящике своего письменного стола. Его не было дома, и я, не видя в этом ничего дурного, открыла ящик. Свидетельство лежало сверху. А под ним — папка с банковскими выписками. Я не собиралась их смотреть. Правда. Но мой взгляд случайно зацепился за одну строчку. «Перевод средств. Получатель: Тамара Ивановна В.». Сумма была с пятью нулями. Я застыла. Это было гораздо больше, чем те деньги «на уколы», о которых говорил Вадим.
Я вытащила все листы. Переводы были регулярными, почти каждый месяц. И суммы росли. Я видела переводы на счёт какой-то туристической фирмы. Платёж за «косметологические услуги» в элитной клинике. Оплату счетов из дорогих бутиков одежды. У меня закружилась голова. Больной, слабой женщине, которой нужен покой и санаторий, покупают турпутевки и оплачивают услуги косметолога?
Мои руки дрожали. Я начала сопоставлять даты. Вот, крупный перевод Тамаре Ивановне. А за три дня до этого Вадим устроил мне скандал, что я купила Биму дорогие витамины. Вот оплата очередного «курса лечения» для мамы. А накануне он вздыхал, что мы уже никогда не накопим на новую машину, потому что все деньги «уходят в пасть собаке». Пазл начал складываться. Омерзительный, уродливый пазл.
Дело было не в общем бюджете. Дело было в том, что мои траты на Бима стали конкурировать с тратами на его маму. Мои деньги, которые я была готова отдать за жизнь моего друга, он мысленно уже давно распределил на развлечения и хотелки своей якобы больной родительницы. И злился он не потому, что переживал за нас. Он злился, что финансовый поток, который он так умело контролировал, оказался под угрозой.
Внутри всё похолодело. Я сидела на полу посреди комнаты, разложив перед собой эти проклятые бумажки, и чувствовала себя самой глупой и обманутой женщиной на свете. Я смотрела на дверь, ожидая его возвращения, и понимала, что больше не могу жить в этой лжи. Мне нужен был только один, последний толчок. И я его получила.
На следующий день была назначена решающая консультация в ветеринарной клинике. Врачи должны были оценить динамику лечения и сказать, нужна ли последняя, самая сложная и дорогостоящая операция. Я ехала туда с замиранием сердца. Бим сидел в переноске на соседнем сиденье и тихо поскуливал. Я гладила его через решётку и шептала, что всё будет хорошо. Вадим настоял на том, чтобы поехать со мной. Сказал: «Я должен тебя поддержать». Теперь я понимала истинную причину его «поддержки». Он ехал контролировать расходы.
Клиника встретила нас привычным запахом медикаментов и тихими, тревожными разговорами в очереди. Мы сидели молча. Я смотрела на других владельцев — на их лицах было то же самое выражение надежды и страха, которое, наверное, было и у меня. Вадим же нервно листал ленту в смартфоне, его нога дёргалась в нетерпении. Нас вызвали. Доктор, пожилой седовласый мужчина с добрыми глазами, долго осматривал Бима, изучал свежие анализы. Потом он улыбнулся. Впервые за всё время нашего знакомства я увидела на его лице искреннюю, тёплую улыбку. «Есть! — сказал он. — Мы победили. Динамика отличная. Организм молодой, справляется. Теперь, чтобы закрепить результат и исключить рецидивы, нам нужна финальная операция. Она сложная, да. Но после неё ваш парень будет жить долгой и полноценной жизнью. Шанс почти стопроцентный».
У меня хлынули слёзы. Но это были слёзы счастья. Я была готова на всё. «Да, доктор! Да! Конечно, мы согласны! Когда? Сколько?» — лепетала я, доставая из сумки кошелёк. И тут я почувствовала на своём плече руку Вадима. Она была тяжёлой и холодной, как камень. «Аня, можно тебя на два слова?» — сказал он ледяным тоном.
Он вывел меня в коридор. Его лицо исказилось. Маска заботливого мужа слетела, и под ней оказалось уродливое, злое, жадное лицо чужого мне человека. «Ты в своём уме? — прошипел он, стараясь говорить тихо, но от злости его голос срывался. — Ещё одна операция? Ты слышала, сколько это стоит? Ты последние штаны с себя снимешь ради этой шавки?» Я смотрела на него и молчала. Весь мир сузился до его перекошенного рта и ненависти в глазах. Люди в коридоре начали на нас оборачиваться. Вадима это не смутило. Его прорвало. Он схватил меня за локоть и закричал уже во весь голос, не стесняясь никого. «Хватит тратить деньги на своего больного щенка! Лучше бы моей маме помогла! У неё сердце больное, ей покой нужен! А ты всё на собаку спускаешь! Все деньги! Моя мать страдает из-за твоего эгоизма!»
Он орал это в лицо мне, в уши молоденькой медсестре, высунувшейся из кабинета, в уши пожилой паре с котом в переноске. В этот момент я не почувствовала ни унижения, ни стыда. Только оглушающую, холодную ясность. Вот он. Конец. Последний гвоздь в крышку гроба нашей семьи. Я спокойно, очень медленно высвободила свою руку из его захвата. Я посмотрела ему прямо в глаза. В них плескалась ярость и паника от того, что он теряет контроль.
Мой голос прозвучал на удивление ровно и спокойно, хотя внутри всё бушевало. «Моей маме, Вадим? Твоей маме, которая прямо сейчас, судя по выпискам с твоего счёта, нежится на спа-процедурах в заграничном отеле? Или которой ты на прошлой неделе перевёл сумму, равную стоимости этой операции, просто так, "на мелкие расходы"?» В коридоре повисла звенящая тишина. Было слышно только, как тикают настенные часы. Лицо Вадима из красного стало мертвенно-бледным. Он открыл рот, как выброшенная на берег рыба, но не смог произнести ни звука. «Это мои деньги, — продолжила я так же тихо, но отчётливо. — Деньги моего отца. И я буду решать, спасать на них верного друга или оплачивать круизы твоей лицемерной и абсолютно здоровой матери».
Я развернулась, вошла обратно в кабинет, оставив его стоять посреди коридора под презрительными и удивлёнными взглядами посторонних людей. «Доктор, — сказала я, и мой голос наконец дрогнул. — Оформляйте. Мы делаем операцию».
Я вышла из клиники, как в тумане. Оплатила счёт, договорилась о дате операции, забрала переноску с ничего не понимающим Бимом. Вадима нигде не было. Я села в такси и поехала домой. В квартиру, которая внезапно стала чужой. Стены давили, воздух казался спёртым. Каждый предмет напоминал о нём, о нашей прошлой жизни, которая оказалась сплошным фарсом.
Я не плакала. Слёз не было. Была только выжженная пустыня внутри и твёрдое, ясное решение. Я достала большую дорожную сумку и начала молча собирать вещи. Свои и Бима. Его миски, игрушки, поводок. Мою одежду, ноутбук, документы. Я действовала как автомат. Когда я уже застёгивала сумку, дверь открылась. Вошёл Вадим. Он был раздавлен. Попытался подойти, что-то сказать. «Аня, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Я был не в себе. Перенервничал». Но я смотрела сквозь него. Его слова были для меня пустым звуком, жужжанием назойливой мухи.
И тут в кармане завибрировал мой телефон. Незнакомый номер. Я машинально ответила, включив громкую связь. «Алло, это Анна? Жена Вадима?» — раздался в трубке приятный женский голос. «Да», — ответила я. «Меня зовут Марина, я соседка Тамары Ивановны по даче. Вы извините за беспокойство, просто моя мама с ней дружит... ну, дружила. Она очень просила вам позвонить. Тамара Ивановна всем рассказывает, как вы с сыном её на лечение в лучший европейский кардиологический центр отправили. Мама моя так за неё радовалась. А вчера случайно увидела её дочку от первого брака в соцсетях... и там фотографии. Тамара Ивановна вовсе не в кардиоцентре. Она в круизе по Средиземноморью. С новым кавалером». Женщина на том конце провода замолчала, а я медленно повернула голову к Вадиму. Он стоял белый как полотно. «Спасибо, Марина. Большое вам спасибо, вы мне очень помогли», — сказала я и отключилась.
Тишина в комнате стала оглушительной. И в этой тишине Вадим сломался. Он опустился на стул и закрыл лицо руками. И всё рассказал. Про долги от старого неудачного бизнеса, о которых я не знала. Про то, как он начал тянуть деньги из нашего бюджета, прикрываясь болезнью матери. Мать была в курсе и с удовольствием подыгрывала, получая свою долю на красивую жизнь. Моё наследство должно было стать для них главной удачей, способом закрыть все дыры и жить дальше на широкую ногу. А больной щенок спутал им все карты. Он стал непредвиденной статьёй расходов, конкурентом, которого нужно было устранить. Любым путём.
Я ушла в тот же вечер. С одной сумкой и переноской с Бимом. Сняла маленькую однокомнатную квартирку на окраине города. Первые несколько недель были самыми сложными. Операция Бима прошла успешно. Период реабилитации был долгим, но мы справились. Я работала по ночам, чтобы оплачивать аренду и счета. Днём мы с Бимом гуляли в парке, и я смотрела, как он, ещё немного прихрамывая, снова гоняется за бабочками. Я чувствовала невероятное облегчение. Словно я много лет носила на плечах тяжёлый рюкзак с камнями и наконец-то его сбросила.
Да, я жила скромнее. У меня не было новой мебели и красивой посуды. Но в моей квартире было светло и легко дышалось. Она была наполнена не молчаливым укором и ложью, а тихим сопением моего выздоравливающего друга. Развод был быстрым. Я предоставила адвокату все выписки и запись того телефонного разговора, которую я предусмотрительно сделала. Вадим не спорил. Он потерял всё: работу (его репутация после скандала в их небольшом городке, где жила его мать, была уничтожена), уважение, семью.
Последний раз он позвонил мне спустя пару месяцев. Говорил, что мать выгнала своего кавалера, который тоже оказался обманщиком, и теперь требует денег с него. Что он по уши в долгах и не знает, как жить. Он плакал в трубку и просил прощения. Я слушала его молча. Мне не было его жаль. Я ничего не чувствовала. «Ты всё разрушил сам, Вадим, — сказала я спокойно. — Ты променял живое на мёртвое. Променял любовь на деньги и ложь. А я выбрала верность. Пусть это и верность маленькой собаке». Я повесила трубку и заблокировала его номер.
В этот момент в комнату вбежал Бим. Абсолютно здоровый, весёлый, с блестящей шерстью. Он подскочил ко мне и ткнулся мокрым носом в ладонь. Я обняла его крепко-крепко, уткнувшись лицом в его тёплую шею. Он был моим спасением. Именно он, сам того не зная, вскрыл весь этот гнойник и вывел меня из мрака на свет. И глядя в его преданные, любящие глаза, я поняла, что папа был прав. Он не предал. И я его не предала. Мы спасли друг друга. И это было самое правильное решение в моей жизни.