Мы сидели на моей тесной кухне, пили дешевое вино из кружек и смеялись. Я, Катька и Светка. Классический девичий вечер, пропитанный запахом пиццы и какой-то беспричинной тоской, которая всегда приходит осенними вечерами. За окном лил дождь, смывая с города остатки летнего тепла.
— А давайте погадаем! — неожиданно предложила Катька, ее глаза азартно блеснули в тусклом свете. — На суженого-ряженого. Помните, как в детстве? Два зеркала, две свечи, все дела.
— Ой, да брось, — лениво отмахнулась Светка. — В двадцать первом веке живем. Зайди в приложение для знакомств, вот тебе и все суженые.
Но я почему-то зацепилась за эту идею. Не потому, что верила в гадания. Скорее, от скуки. От какой-то внутренней пустоты, которая образовалась во мне три недели назад и никак не хотела зарастать.
Три недели назад не стало Семы.
Сема был моим другом. Нет, не так. Он был больше, чем друг. Он был моей тенью, моей тихой гаванью, моей жилеткой, в которую можно было плакать после очередного неудачного романа. Он был тем самым парнем, который приедет в три часа ночи с аспирином и куриным бульоном, если ты заболеешь. Который будет часами слушать твое нытье, молча глядя на тебя своими серьезными, грустными глазами.
Он был безнадежно, отчаянно и тайно в меня влюблен. Я это знала. Знали все. Кроме него, как ему, наверное, казалось. Он никогда не говорил об этом. Он просто был рядом. Всегда. Его любовь была тихой, нетребовательной, она грела, как старый плед, к которому так привыкаешь, что перестаешь замечать.
А три недели назад его сбила машина. Насмерть. Пьяный урод на джипе, вылетевший на встречку. Я помню похороны, как в тумане. Помню лицо его матери, серое, как асфальт. Помню тяжелые комья земли, глухо бьющие по крышке гроба. И помню эту сосущую пустоту внутри. Мир стал тише. В нем не хватало одного молчаливого, обожающего взгляда.
— Давайте, — неожиданно для самой себя сказала я. — А чего нет? Просто посмеемся.
Мы нашли два старых зеркала, оставшихся от бабушки. Поставили их друг напротив друга, создавая бесконечный, уходящий в темноту коридор. По бокам зажгли две тонкие церковные свечи. Выключили свет.
— Ну, давай, ворожея, — хихикнула Катька. — Говори заклинание.
Я села перед зеркалами. Пламя свечей дрожало, отражаясь в темной глубине.
— Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный, — прошептала я, с трудом сдерживая смех.
Я смотрела вглубь зеркального коридора. Сначала там не было ничего, кроме пляшущих огоньков. Но потом… потом в самой дальней точке, там, где отражения становились совсем крошечными, что-то появилось. Темное пятно, которое начало расти, двигаться на меня, поглощая огоньки свечей один за другим.
Подруги за моей спиной замолчали. На кухне стало холодно. По-настоящему холодно, так, что пар пошел изо рта. А фигура в зеркале становилась все ближе, все четче.
Это был мужчина. Высокий, худой. Он был одет в… боже, он был одет в тот самый костюм, в котором мы хоронили Сему. И он был изуродован. Одна сторона его лица была вдавлена, словно от страшного удара, рука неестественно вывернута. Но он улыбался. Улыбался мне. И в его глазах, темных, как два колодца, плескалась такая всепоглощающая, такая жуткая любовь, что у меня застыла кровь в жилах.
— Сема… — прошептала я, и мой шепот утонул в тишине.
Одна из свечей с треском погасла. Фигура в зеркале сделала еще один шаг, и я увидел, как по его разбитому лицу текут слезы.
— Невеста… — прохрипел он, и этот звук, казалось, шел не из зеркала, а раздавался прямо у меня в голове.
И тут Катька заорала. Она вскочила, опрокинув стул, и включила свет.
Зеркальный коридор исчез. В зеркале отражалась только наша маленькая кухня и три перепуганные до смерти девчонки.
Мы списали все на игру воображения, на дешевое вино, на нервы. Подруги быстро собрались и ушли, оставив меня одну в гулкой тишине. Я убрала зеркала подальше в кладовку, вымыла посуду, пытаясь дурацкими, бытовыми действиями вытеснить из головы этот жуткий образ.
Но уснуть я не смогла. Я лежала в кровати, вслушиваясь в каждый шорох. Мне казалось, что в квартире я не одна. Казалось, что в темном углу комнаты кто-то стоит и смотрит на меня. И пахло. Едва уловимо, но так знакомо. Пахло его одеколоном. Тем самым, терпким, с нотками сандала, который я подарила ему на последний день рождения.
Я зажгла ночник и просидела так до самого рассвета, не смыкая глаз.
На следующий день я чувствовала себя разбитой. Пыталась работать, но не могла сосредоточиться. Образ Семы, изуродованного, но улыбающегося, стоял у меня перед глазами.
Вечером, возвращаясь домой, я проходила мимо витрины магазина. И на долю секунды, в отражении, я увидела его. Он стоял прямо за моей спиной, положив мне руки на плечи, и улыбался. Я резко обернулась. За мной не было никого.
Это стало повторяться. Он появлялся в любом отражении. В зеркале в ванной. В темном экране выключенного телевизора. В луже на асфальте. Он просто стоял и смотрел на меня своим полным обожания и боли взглядом. Он не говорил ни слова. Но я чувствовала его присутствие постоянно.
Квартира перестала быть моим убежищем. Она стала его царством. По ночам я слышала его шаги в коридоре. Тихие, шаркающие. Иногда я просыпалась от холода и видела, что одеяло с меня стянуто на пол. А на прикроватной тумбочке лежала какая-нибудь мелочь, которую он мне когда-то дарил: засушенный цветок, смешной брелок, билет в кино с нашего последнего совместного похода. Его подарки. Его знаки внимания.
Я перестала спать. Я похудела, под глазами залегли темные круги. Я понимала, что схожу с ума. Что мое горе, смешанное с чувством вины, породило эту жуткую галлюцинацию.
Я даже пошла к психологу. Милая женщина в очках долго слушала меня, кивала, а потом прописала сильные успокоительные и посоветовала «отпустить прошлое».
Я пыталась. Честно. Я спрятала все его фотографии, все его подарки. Я старалась не думать о нем. Но он не уходил. Он становился все настойчивее.
Однажды ко мне в гости зашел мой коллега, Андрей. Он давно оказывал мне знаки внимания, и я, в отчаянной попытке вернуться к нормальной жизни, согласилась поужинать с ним у меня дома.
Вечер проходил на удивление хорошо. Мы сидели на кухне, пили вино, разговаривали. Я впервые за много недель почувствовала себя… нормально. Почти счастливой.
А потом Андрей пошел в ванную. И через минуту оттуда раздался его крик. Я бросилась туда. Он стоял перед зеркалом, бледный как полотно, и смотрел на свое отражение.
— Там… там на зеркале, — пролепетал он, указывая дрожащей рукой.
Я посмотрела. На запотевшем стекле была надпись, выведенная словно пальцем. Одно слово. «МОЯ».
Андрей ушел в тот же вечер, бормоча что-то про срочные дела. Больше он мне не звонил. А я осталась одна. И я поняла, что это была не галлюцинация. Что это все реально. И что он не просто приходит ко мне. Он ревнует. Он считает меня своей.
Той ночью он впервые пришел ко мне в спальню. Я проснулась от ощущения ледяного холода и тяжести на своей половине кровати. Я открыла глаза. Он лежал рядом со мной, на боку, подперев голову рукой, и смотрел на меня. Такой же, как в зеркале. Разбитый, мертвый, но с той же жуткой, любящей улыбкой.
Я не могла закричать. Ужас парализовал мои голосовые связки.
— Я же всегда хотел быть с тобой, — прошелестел его голос у меня в голове. — Ты ведь знаешь. А теперь мы вместе. Навсегда.
Он протянул свою холодную, неживую руку и коснулся моей щеки. Его прикосновение было похоже на удар тока. Я потеряла сознание.
Я поняла, что должна искать помощи. Но не у врачей. У тех, кто знает о таких вещах. Катька, мучаясь от чувства вины за то гадание, нашла мне адрес какой-то старухи на окраине города. Ведуньи, знахарки — кто ее знает.
Я приехала к ней в маленький, вросший в землю домик. Меня встретила сухая, как щепка, старуха с невероятно ясными, пронзительными глазами. Она выслушала мой сбивчивый рассказ, не перебивая.
— Дверь ты ему открыла, девка, — сказала она, когда я закончила. — Не в дом, а в мир наш. Зеркало — оно не игрушка. Это окно. А ты его распахнула настежь. Да еще и в тот момент, когда душа его неприкаянная рядом была.
— Но что мне делать? — взмолилась я. — Как его прогнать?
— Прогнать? — усмехнулась старуха. — Он не черт из табакерки, чтоб его святой водой брызгать. Он к тебе не злобой привязан, а любовью. А любовь — она посильнее любого проклятия будет. Он не причинит тебе вреда. Он просто хочет быть с тобой. Он считает тебя своей невестой. И он будет с тобой. До самой твоей смерти. А потом заберет тебя с собой.
От ее слов у меня потемнело в глазах.
— Неужели нет никакого способа?
Старуха долго молчала.
— Способ всегда есть, — сказала она наконец. — Дверь, которую открыли, можно и закрыть. Но для этого нужно вернуться туда, где все началось. К тому самому зеркалу. Ты должна снова провести обряд. Но на этот раз ты должна не звать. Ты должна отказать.
— Отказать?
— Он считает, что вы обручены. Ты должна разорвать эту помолвку. Ты должна посмотреть ему в глаза и сказать, что никогда не будешь его. Сказать это так, чтобы он поверил. Не со злобой, не со страхом. А с… жалостью. Ты должна отпустить его. Сама.
Я ушла от нее в полном смятении. Снова смотреть в то зеркало? Снова вызывать его? Это было выше моих сил.
Но той ночью он пришел снова. И на этот раз он принес мне подарок. Он положил мне на подушку маленькое, ржавое, погнутое колечко, которое он, видимо, нашел где-то на кладбище. Обручальное.
Я поняла, что выбора у меня нет.
Я позвонила Катьке и Светке. Я умоляла их прийти, быть со мной. Они боялись, но не смогли мне отказать.
Мы снова собрались на моей кухне. Я достала из кладовки те самые зеркала. Руки у меня дрожали так, что я едва могла их удержать. Мы снова зажгли свечи. Снова выключили свет.
Я села перед зеркалами.
— Сема, я знаю, что ты здесь, — прошептала я в темную, бесконечную глубину. — Приди. Нам нужно поговорить.
Он появился почти сразу. Такой же, как и в первую ночь. Разбитый, мертвый, но с глазами, полными любви. Он медленно шел ко мне по зеркальному коридору.
— Невеста моя, — прошелестел его голос в моей голове. — Ты позвала меня.
— Я позвала, чтобы проститься, — сказала я, и мой голос дрожал, но я заставила себя смотреть ему прямо в глаза. — Сема, я все знаю. Я знаю, как сильно ты меня любил. И прости. Прости, что я не видела. Прости, что не ценила. Ты был самым лучшим, самым верным другом.
По его изуродованному лицу снова потекли слезы. Он подошел совсем близко. Я видела его отражение прямо перед собой.
— Но я не могу быть твоей, — продолжала я, и каждое слово давалось мне с неимоверным трудом. — Твоя любовь… она стала для меня тюрьмой. Ты не даешь мне жить. Ты пугаешь меня. Это не любовь, Сема. Это эгоизм. Настоящая любовь — она отпускает.
Он замер. Улыбка исчезла с его лица. В его глазах появилась растерянность. А потом — боль. Настоящая, человеческая боль.
— Я не люблю тебя, Сема, — сказала я самую страшную, самую жестокую, но самую необходимую ложь. — Я никогда тебя не любила. Ты был просто другом. Удобным, верным псом. А люблю я живых. Я хочу жить. Хочу семью, детей. С живым человеком. А ты — мертв. Уходи. Уходи и никогда не возвращайся. Я не твоя невеста. И никогда ею не буду.
Я сказала это, и в этот момент зеркало передо мной с оглушительным треском лопнуло, осыпавшись на пол тысячей мелких, как слезы, осколков. Свечи погасли. На кухне воцарилась абсолютная темнота и тишина.
Когда мы включили свет, на полу лежали лишь осколки. Его не было. И впервые за много недель я почувствовала, что в квартире я одна.
С тех пор прошло несколько лет. Я продала ту квартиру. Переехала в другой город. Я вышла замуж, у меня родился сын. Я назвала его Семеном.
Я живу обычной, счастливой жизнью. Но я знаю, что за это счастье была заплачена страшная цена. Цена жестокости, которая спасла мне жизнь.
Иногда, по ночам, когда муж и сын уже спят, я подхожу к зеркалу. Я смотрю в свое отражение и долго, пристально вглядываюсь в свои собственные глаза.
Он больше никогда не появлялся. Но я знаю, что он все еще там, по ту сторону. Не в зеркале. А во мне. В моей памяти. И я знаю, что он все слышал. И все понял.
Он отпустил меня.
Потому что он действительно меня любил.
Так же вы можете подписаться на мой Рутуб канал: https://rutube.ru/u/dmitryray/
Или поддержать меня на Бусти: https://boosty.to/dmitry_ray
#мистика #страшныеистории #ужасы #призрак