Золотое начало сентября обнимало землю ласковым, но уже прохладным солнцем. Воздух, прозрачный и звенящий, словно тонкое стекло, был напоен ароматом прелой листвы, дымком и сладковатым дыханием перезрелых яблок. Небо, бездонное и синее, уходило ввысь, и по нему неспешно плыли разрозненные стада облаков, отбрасывая на поля и деревенские крыши быстротечные тени. Казалось, сама природа замерла в этом прекрасном, мимолетном моменте – между жарким летом и дождливой осенью.
Но для Анны красота этого дня была чуждой и колющей. Она сидела на скамье во дворе, у порога своего дома, но не видела ни багряных кистей рябины, ни ажурной паутины, серебрящейся в косых лучах. Она смотрела внутрь себя, и там была пустота, густая и липкая, как смола.
Ей было тридцать лет, а чувствовала она себя глубокой, безнадежной старухой. Вдовой. Это слово отдавалось в висках тяжким, монотонным звоном. Анна Васильевна Круглова. Тридцать лет. Вдова.
Из открытого окна доносились приглушенные голоса мальчиков. Алексей, двенадцатилетний, старался быть взрослым и спокойным, но в его интонациях проскальзывала металлическая дрожь. Восьмилетний Павел спрашивал что-то шепотом, и у Анны сжималось сердце от этого испуганного шепота. Её дети остались без отца. Геннадия не стало весной, в самую страду, когда земля, наконец, освободилась от снега и ждала рук пахаря.
Он пахал новый участок, взятый в аренду, мечтая о будущем расширении хозяйства. Раздался оглушительный хлопок, короткий, сухой, не похожий на выхлоп трактора. И всё. Война, закончившаяся задолго до его рождения, безжалостно и случайно выдернула его из мира живых, подкинув свою железную смерть из прошлого.
Анна тосковала. Горько, безутешно. Хотя их жизнь с Геннадием и не была сказкой. Он появился на пороге ее дома, вернее, бабушкиной старенькой избенки, когда ей только исполнилось восемнадцать и она осталась совсем одна на всем белом свете. Ей было страшно и одиноко. А он – серьезный, крепкий, на двенадцать лет старше, с уверенным взглядом и планами на будущее. Он обещал заботиться, носить на руках, звезду с неба обещал. Звезд с неба ей было не нужно, ей нужна была крепкая рука, опора, свой угол и тихое счастье.
Она согласилась. Родила ему двоих сыновей. Но “носить на руках” оказалось красивой метафорой. Реальность была иной: крепкий дом, который надо было содержать в идеальной чистоте, потому что Геннадий был хозяйственным до педантичности. Большое подворье: корова, свиньи, куры, гуси. И – его мать, парализованная, прикованная к креслу, с острым языком и вечно недовольным взглядом. Свекровь буквально издевалась над ней, то суп пересолен, то пол плохо вымыт, то смотрит не так. А Геннадий лишь отмахивался:
— Старая она, больная, не обращай внимания.
Да, как же не обращать внимания? С самого утра, едва Геннадий уезжал в поле, свекровь стучала об пол клюкой, что есть силы:
— Анна! Ан - на, лентяйка, быстро ко мне! Только спать да жрать умеешь. К работе не приучила тебя бабка! Выгоню вон из дома.
Двадцатилетняя ( тогда ещё) Анна бросает любую работу и, ступая по холодному полу босыми ногами, несется в комнату свекрови. Не дай бог замешкаться! Этим же вечером свекровь будет плакать и жаловаться Геннадию, который так посмотрит на жену, что кровь стынет в жилах.
Оставшись одна одинешенька после смерти бабушки, Анна не знала у кого просить защиты, к кому обратиться за помощью. Мужа своего и свекровь она боялась больше всего на свете. Так было первые несколько лет после свадьбы, а потом привыкла, смирилась со своей судьбой.
Муж был суров. Вспыльчив. Как стукнет кулаком по столу, так вся посуда звенит, а у Анны сердце уходило в пятки, и дети, как мышата, разбегались по своим углам. Боялись. Она боялась. Но он никогда не поднимал на них руку, нет. Его гнев был холодным, словно удар плетью. Он был хозяином. Безусловным и неоспоримым.
И при этом – да, семья ни в чем не нуждалась. Трактор, вполовину с его братом Сергеем, большой огород, лошадь кормилица. И главная обязанность Анны – каждые выходные вставать затемно, грузить телегу тем, что вырастили, и ехать на рынок в райцентр. Торговать. А вырученные деньги, до копейки, отдавать мужу. Он складывал их в старую металлическую коробку из-под чая и уносил. Куда? Она не спрашивала. Он сказал:
— Я коплю на будущее детей. На черный день.
Она верила.
Теперь черный день настал. Свекровь умерла еще до гибели Геннадия, и Анна почти ощущала горькую иронию: она осталась одна с детьми в этом большом, некогда шумном доме, который теперь давил своей пустотой.
Прошло почти полгода. Первое оцепенение, горечь похорон, слезы ночами в подушку – немного отступили, уступив место суровой, будничной реальности. Нужно было жить дальше. Кормить детей. Содержать хозяйство. Деньги, оставшиеся в доме, таяли на глазах. Нужно было решать вопрос с той самой “кубышкой”, о которой она знала.
Она знала, что Геннадий хранил все сбережения у своего брата Сергея, что жил прямо через дорогу. Почему? То ли не доверял ей, то ли так было удобнее – братья сообща вели дела, то ли считал, что у брата надежнее. Теперь ей нужно было эти деньги получить.
Дверь скрипнула и и на порог выскочил Павел:
– Мам, а мы картошку всю почистили! – мальчик замолк, увидев лицо матери, – мам, ты опять плачешь?
К брату присоединился Алексей. Он посмотрел на мать, потом через дорогу, на дом дяди Сергея:
– Мама, ты ведь к дяде Сереже собралась? За деньгами? – спросил он прямо, по - взрослому.
Анна глубоко вздохнула и кивнула:
– Надо, сынок. Надо зиму встречать. Дров купить, вам обувку новую, крупы. Денег, что отец накопил, нам с лихвой хватит.
– А если дядя Сережа не отдаст? – упрямо спросил Алексей, сжимая кулаки.
– Отдаст, – с надеждой, больше для себя, сказала Анна, – он же родной брат родного отца. Родная кровь. Не посмеет не отдать. Вот ты, сынок, разве посмел бы не отдать деньги семье своего брата?
– Никогда бы так не сделал, – пробурчал сын.
– Ну, вот, видишь! - обрадовалась мать, – и дядя Сережа так не сделает.
Анна улыбнулась ещё раз сыновьям и они исчезли за дверью, ведущей в дом. А мама нахмурилась. Сердце её было не на месте. Она то знала, что уже заводила разговор о деньгах с Сергеем, но тот только погладил Анну по плечу и вздохнул:
– Позже поговорим, Аннушка. Иди себе, иди!
Вдова ещё раз тяжело вздохнула, поднялась, отряхнула подол платья и пошла через пыльную проселочную дорогу. Каждый шаг давался с трудом. В памяти всплывали воспоминания. Как Геннадий, её покойный муж, суровый и молчаливый, требовал у неё отдать деньги, которые Анна зарабатывала во время торговли на рынке. Потом он долго пересчитывал, раскладывал, перекладывал, что - то записывал в свой блокнот и неустанно повторял:
— Каждая копейка на счету. На будущее детей, – а потом уносил железную коробку из-под чая к брату, – там надежнее, — говорил.
Воздух уже был по - осеннему колюч. Женщина перешла проселочную дорогу и подошла к аккуратному дому Сергея Ивановича. Сделала глубокий вдох и постучала. Калитку открыла жена Сергея, Людмила. Полная, румяная женщина с оценивающим взглядом:
– О, Аннушка! Что - то давно не заходишь. Заходи, –- голос ее был сладким, но в глазах не было тепла.
В горнице сидел за столом сам Сергей. Он был похож на покойного Геннадия, но как бы размытая, менее четкая копия. Та же крепость, но без той железной воли, что была у брата. Не поднимая глаз на Анну, брат покойного мужа продолжал еще некоторое время обедать, а когда наелся, посмотрел на жену покойного брата с немым вопросом.
– Здравствуйте, Сергей Иванович, Людмила, – тихо начала Анна, садясь на краешек стула по приглашению хозяйки.
– Что стряслось? Дети как? – спросил Сергей, отодвигая тарелку.
– Да ничего… Спасибо, живы - здоровы. Я… я по делу. Сергей Иванович, вы знаете, как нам сейчас тяжело. Одной с мальцами… Хозяйство содержать, зима на носу… Я пришла за деньгами. За теми, что Гена у вас хранил.
В комнате повисла тишина. Было слышно, как на улице каркает ворона. Сергей медленно потянулся за пачкой папирос, покрутил в руках папиросу, понюхал, прикурил. Выпустил струйку дыма. Брат Геннадия прищурился, и его взгляд стал колючим, изучающим.
– Какие деньги, Анна? –- спросил он спокойно. Слишком спокойно.
У Анны похолодело внутри:
– Ну как какие… Все, что мы с Геной заработали. Он же вам с Людмилой отдавал на хранение. В металлической коробке из-под чая. Вы же знаете.
Сергей покачал головой, делая еще одну затяжку:
– Не знаю я ничего про это. Не было у меня никаких денег твоего Гены. Он что, расписку мне оставлял? Свидетелей каких? Да… может быть он где - то в другом месте ваши деньги хранил, а тебе не сказал! В банке, например, а? – Сергей посмотрел прямо в глаза вдове.
– Он не доверял банкам с тех пор, как ваш покойный отец все сбережения потерял, – еле шевеля губами произнесла женщина.
– А тебе разве доверял? – усмехнулся Сергей, – если от жены деньги прятал, значит веры тебе не было, Анна. Вот и не сказал тебе правды. Отмахнулся, мол, у Сергея храню.
– Сергей Иванович, – голос Анны дрогнул, она чувствовала, как по спине бегут мурашки, – да мы же родня! Вы же брат ему! Он мне сам говорил: “Все у Сереги, в надежном месте”. О какой расписке речь?!
– Родня – родней, а деньги счет любят, – вступила Людмила, облокотившись на косяк двери, – ты, Ань, не фантазируй. Гена ничего нам не передавал. А может ты потратила их давно, а теперь к нам явилась? – всполошилась жена Сергея.
– Но как же так?! – в голосе Анны уже слышались слезы. Она пыталась сдержаться, но предательство и несправедливость сдавливали горло, – мы же все вместе! Он вам верил! Я теперь с детьми как… ни с чем! Как я зимовать буду? Как кормить их?!
Сергей посмотрел на нее тяжелым, каменным взглядом:
– А вот это, Анна, твои проблемы. Мало ли что он тебе наговорил. А я тебе вот что скажу: ты мне еще и должна.
Анна онемела. Она не поняла:
– Я? Должна? Вам? За что?
– За трактор, – холодно отрезал Сергей, – трактор мы с Генкой пополам покупали. И он его, получается, угробил. Теперь у меня пол трактора нет. И кому мне предъявлять - то? Мне его вдова должна возмещать ущерб. Так что иди, Анна, и не выдумывай тут про какие - то деньги. Их нет. А ты – в долгу перед нашей семьей. Я, конечно, не изверг, “давить” не буду. Племянники мои, все таки, там, – Сергей кивнул куда-то в сторону улицы, – отдашь частями, постепенно.
Он говорил мерно, уверенно, словно заучил эту речь. Людмила одобрительно молчала.
Мир для Анны перевернулся и рухнул. Она сидела, глядя на них, и не верила своим ушам. Это был сон, кошмар. Она пришла за своим, за кровным, за тем, что было заработано ее потом, ее бессонными ночами на рынке, ее сгорбленной спиной на огороде. А ей в лицо бросают вот это… эту чудовищную, беспощадную ложь…
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)