Ключ скрипнул в замке с той особой, знакомой до боли усталостью, с какой он это делал вот уже тридцать пять лет. Анна Ивановна зашла в прихожую, с наслаждением скидывая нарядные, но невыносимо тесные туфли. Впервые за много лет она пришла с работы не затемно. Впервые у нее не было работы.
– Поздравляем с выходом на пенсию, – торжественно сказали ей на заводе, вручая цветы и большую красную папку с надписью “Ветеран труда”. Папка сейчас лежала на тумбочке, такая же ненужная и неуместная, как и она сама в этой тишине.
Тишина была обманчивой. Анна прислушалась. Из - за двери комнаты внучки доносился приглушенный грохот какой - то музыки, из спальни сына и невестки – звук телевизора. Они все были дома. Сердце Анны Ивановны сжалось от странной, необъяснимой тревоги. Раньше она заставала квартиру пустой, успевала приготовить ужин, прибраться, погладить белье – вписаться в общий ритм, не мешая. Теперь этот ритм был нарушен. Ее присутствием.
Она повесила пальто и на цыпочках прошла на кухню. Хотелось сделать чаю, просто посидеть, осмыслить новый этап. Возможно, она сможет больше помогать по дому, проводить время с Катюшей, читать книги, до которых никогда не доходили руки…
Мысли прервались на полуслове. Она открыла холодильник и замерла. На дверце, на уровне глаз, прилепленный на розовый стикер, красовался аккуратный почерк: “Ира. Не трогать!”.
Анна моргнула. Она медленно провела взглядом по полкам. Еще один стикер, на полке с молочными продуктами: “Сережа и Ира”. И еще один, на верхней, где обычно стояли ее скромные банки с соленьями и кастрюлька с супом: “Катя. Руки прочь!”.
У матери закружилась голова. Она потянулась было к кувшину с водой, но рука повисла в воздухе. А где же ее полка? Она опустила взгляд. Внизу, в самом углу, стояла ее кастрюля, прикрытая тарелкой. Без всякой бумажки. Как что - то само собой разумеющееся. Как что - то неважное.
В горле встал ком. Глупо. Так глупо обижаться на какие - то бумажки. Наверное, Ирочка просто пошутила. Невестка всегда такая, практичная, любит порядок.
– Анна Ивановна, ты уже дома? – раздался сзади голос невестки.
Анна вздрогнула и резко закрыла холодильник, словно пойманная на месте преступления.
Ирина стояла на пороге, красивая, подтянутая, в дорогом домашнем халате. Ее взгляд скользнул по холодильнику, потом по лицу свекрови.
– Я тут… немного систематизировала пространство, – сказала Ирина, подходя и открывая дверцу с видом полководца, осматривающего владения, – а то жарко, продукты быстрее портятся, чтоб никто чужое по ошибке не взял. Ты же не против? У тебя там свое все внизу помещается.
– Да… нет, конечно, – прошептала Анна Ивановна, – я только чай хотела…
– Подожди, пожалуйста, минутку, — Ирина ловко проскользнула между ней и плитой, доставая с полки банку с дорогим кофе, – я быстро. Сережа с работы скоро, усталый.
Анна молча отошла к столу и села на стул, чувствуя себя гостьей, которая пришла не вовремя. Она смотрела, как невестка грациозно двигается по ее кухне в квартире, полученной ею тридцать пять лет назад, и сердце ныло тупой, непонятной болью.
В этот момент в кухню ворвалась Катя. Шестнадцать лет, взгляд исподлобья, наушник в одном ухе.
– Мам, ты не видела, где мой черный топ? – бросила она, не глядя на бабушку.
– В шкафу, доченька, где ему быть?
– Его нет! Кто - то опять все переложил!
– Катюша, я постирала его и… – начала Анна, но внучка перебила ее, наконец - то повернувшись.
– Опять?! Я же говорила, не трогать мои вещи! У меня там все систематизировано! – сказала она словами матери, – теперь я ничего найти не могу!
– Я просто хотела помочь, – тихо сказала Анна Ивановна, и голос ее дрогнул.
- Помочь можно, но спрашивать надо! – фыркнула Катя и выскочила из кухни, хлопнув дверью.
Ирина виновато вздохнула, помешивая кофе.
– Ну что поделать, переходный возраст. Сама помнишь. Не принимай близко к сердцу.
Но Анна принимала. Каждое слово, каждый взгляд впивался в ее доброе, доверчивое сердце тысячью мелких иголок. Она всегда старалась помочь. Всегда. Погладить Кате блузку, пока та спит, подсунуть Сереже денег на такси, когда он задерживался, купить Ирочке дорогой крем, который та случайно обмолвилась в разговоре. Анна Ивановна любила их. Они были ее семьей. Ее крепостью. Крепостью, стены которой внезапно начали обрушивать камни на нее.
Вечером, когда Сергей пришел с работы, напряжение не спало. Он молча поел, кивнул на робкие вопросы матери о делах, уставше пробормотав:
– Нормально, мам, все нормально. И ушел в гостиную, к телевизору.
Анна осталась одна на кухне, домывая посуду. Она мыла тарелку за тарелкой, и слезы тихо капали в раковину, смешиваясь с пеной. Мать вспоминала, как переехала в эту квартиру с мужем, как они впопыхах делали первый ремонт, как радовались каждой новой вещице. Квартира была оформлена пополам – ей и сыну. После смерти мужа, его часть оформили на двоих. Это была ее доля. Ее кров. Ее стены.
Но сейчас эти стены, обставленные новой, чужой мебелью, украшенные чужими постерами, словно сжимались, выталкивая ее. Она мешала. Своим присутствием, своими старыми вещами, своей заботой, которая никому здесь была не нужна.
Она вышла в коридор и заглянула в гостиную. Сережа сидел, уткнувшись в телефон. Ирина что - то живо ему рассказывала, положив ногу на ногу. Катя в своей комнате громко смеялась, разговаривая с кем - то по видеосвязи.
Они были вместе. Они были семьей. А она стояла в дверях, словно призрак, бесшумный и невидимый. Лишний элемент в идеальной картинке их жизни.
Анна Ивановна повернулась и пошла в свою комнату. Ее комнату. В которой теперь стоял Катин спортивный уголок, а ее комод был сдвинут в угол и заставлен коробками с невесткиными вещами.
– На время, мам, просто места не хватает, – смущенно улыбнулся сын, когда принес эти коробки в спальню матери.
Анна Ивановна присела на кровать и закрыла лицо руками. Тихие, горькие рыдания наконец вырвались наружу. Она была у себя дома. В самой страшной точке на земле – там, где ты никому не нужен.
*****
Наступила теплая, золотая осень. Солнце, уже не палящее, а ласковое, заглядывало в окна квартиры, подсвечивая пылинки, танцующие в воздухе. За окном горела багрянцем и золотом листва, и казалось, весь мир замер в прекрасном, умиротворенном ожидании. Но внутри Анны Ивановны была только пустота, холодная и звонкая, как промерзший колодец.
Прошла неделя. Неделя унизительного прозябания на своей же территории. Она старалась быть тише воды, ниже травы. Вставала рано, пока все спали, чтобы успеть приготовить завтрак и убраться на кухне. Потом запиралась в своей комнате, боясь лишний раз выйти и “мешать”.
Однажды, вынося мусор, она вернулась и не нашла на привычном месте свои домашние тапочки. Обычные, стоптанные, но такие удобные.
– Ирочка, ты не видела мои тапочки? – робко спросила Анна невестку, которая смотрела сериал в гостиной.
Ирина на секунду оторвала взгляд от телевизора:
– А, мам, знаешь, они такие старые уже… Я их выбросила. Не обижайся, я тебе новые куплю. Потом… Такие, войлочные, модные.
Анна онемела. Выбросила. Без спроса. Как какую-то ветошь?
– Но… но они были такие удобные, мягкие, – сдавленно выдавила свекровь Ирины.
– Да перестань, они уже расползались по швам. Захламляют только прихожую. Сыпется с них что - то, – Ирина махнула рукой и снова уткнулась в экран.
Вечером того же дня разгорелся настоящий скандал. Катя, разбирая свои вещи, вынесла в коридор старую шкатулку Анны Ивановны, где та хранила памятные безделушки: билетики в кино с мужем, засохший цветок, первый зубик Сережи.
– Ба, это же твое? Забери, пожалуйста, у меня места нет. И пахнет нафталином, – бросила она, морща нос.
Анна вздрогнула, как от удара:
–Катюша, это же память… Там…
– Какая память? Старый хлам. Выбросишь? Или мне выкинуть? А шкатулку я заберу.
Из спальни вышла Ирина:
– Опять что-то случилось? Ой, мама, ну правда, сколько можно хранить эти старые бумажки, гнильё? – невестка взяла шкатулку и заглянула внутрь, – смотри, моль заведется. Катя права. Давай мы тебе купим красивую коробку для рукоделия, а это…
Она не договорила, но жест был красноречив – по направлению к мусорному ведру.
В дверях появился Сергей. Лицо его было усталым и раздраженным:
– Чего визжите тут все? Опять что? Из - за чего шум?
– Сережа, они хотят выбросить шкатулку с памятью о твоем отце, – голос Анны дрожал, в глазах стояли слезы.
– Сереж, ну? Сейчас засохшие цветы, билеты, дальше что? В старости твоя мать устроит нам здесь цирк бесплатный, — рассерженно произнесла Ирина, – о, Господи! Когда все это кончится?
Сергей поморщился, избегая взгляда матери:
– Мам, ну чего ты? Какие - то старые билетики… И правда, зачем тебе это? Место занимает. Выкинь и не нервничай.
Он повернулся и ушел на кухню за водой. Слова Сергея прозвучали как приговор. Он не встал на ее защиту. Он отмахнулся. Его мать, ее память, ее боль – все это было для него просто “старыми билетиками”, которые “занимают место”.
В ту ночь Анна Ивановна не спала. Она сидела на кровати, сжимая в руках ту самую шкатулку, словно это был якорь, удерживающий ее от падения в бездну. Она вспоминала.
Вспоминала, как они с Иваном, молодыми и “безусыми”, бежали под дождем в кинотеатр, смеясь и споря о чем - то неважном. Как он нес ее на руках через лужу, а она кричала от восторга и страха. Вспоминала маленького Сереженьку, как он засыпал, крепко вцепившись ручонкой в ее палец. “Спи, мой мальчик, мама рядом”, – шептала она, и сердце разрывалось от любви. Вспоминала себя в новом платье, сшитом своими руками, и как Иван смотрел на нее, восхищенно и нежно, и говорил: “Ты у меня самая красивая, Аннушка”.
Где та Аннушка? Куда она подевалась? Осталась только эта старая, никому не нужная женщина, которой указывают, где ей стоять, что ей хранить, а что – выбросить на помойку.
Утром, после очередного замечания Ирины о “захламленности” ее комнаты, чаша терпения переполнилась. Тихая, покладистая Анна Ивановна вдруг взорвалась. Не криком, а тихим, ледяным отчаянием.
– Я понимаю, что я здесь лишняя! – выдохнула она, глядя на сына, который молча ковырял вилкой омлет, – я мешаю вам жить. Я не нужна.
Сергей даже не поднял глаз:
– Мам, ты опять? Не заводись, пожалуйста. У всех нервы. На работе проблемы, тут ты со своими…
Он не закончил. Катя, проходя мимо, бросила через плечо:
– Ба, да перестань ты устраивать драмы! Просто сиди себе тихо и все!
Анна посмотрела на них – на сына, отвернувшегося от нее, на невестку, с интересом наблюдающую за сценой, на внучку, для которой она была источником раздражения. И поняла все. Окончательно и бесповоротно.
Не сказав больше ни слова, она повернулась и ушла в свою комнату. Дрожащими руками она достала с антресолей старый, пыльный чемодан. Тот самый, с которым когда - то приехала в эту квартиру молодой, полной сил женщиной. Она стала бездумно складывать внутрь самое необходимое. Руки сами находили вещи, будто ум ее уже отключился, оставив лишь одно жгучее желание – уйти. Вырваться.
Мать вышла из комнаты с чемоданом. Никто не вышел ее остановить. В прихожей царила тишина. Они, должно быть, с облегчением выдохнули.
Дверь закрылась за ней с тихим щелчком. Анна шла по солнечному осеннему двору, не чувствуя под ногами земли. Куда? Не знала. Было все равно. Лишь бы подальше.
Целый день она бродила по городу, как тень. К вечеру ноги сами принесли ее на вокзал. Здесь было шумно, многолюдно и безлико. Она нашла свободную скамью в углу зала ожидания, прижала к ногам свой жалкий чемодан и закрыла глаза. От усталости, горя и безысходности ее вырубило.
Анне Ивановне приснился сон. Она снова была молодой. Шла по полю, полному полевых цветов. И с ней рядом был Иван. Он был здоров, полон сил, и глаза его смеялись.
– Ваня, – сказала она во сне, – мне так тяжело.
Иван обнял ее, и от его прикосновения стало тепло и спокойно. “Аннушка, моя хорошая, – сказал он тихо, и голос его был таким же, каким она помнила все эти годы, – ты еще будешь счастлива. Я точно знаю. Ты просто должна дойти”. “Куда дойти?” – спросила Анна, но он только улыбнулся и стал медленно таять, превращаясь в солнечный свет.
Анна Ивановна проснулась от грубого толчка в бок. Над ней стоял вокзальный охранник. —Бабка, не засиживайся! Проходные места не занимай!
Глаза Анны промокли от слез, но на душе было странно светло. Сон был таким явственным. Как наяву.
Она поднялась, отряхнулась и побрела к выходу. Первые лучи утреннего солнца золотили мостовую. Анна Ивановна вышла на привокзальную площадь, вся в слезах, с одним чемоданом на весь свет, и посмотрела по сторонам, пытаясь сообразить куда же ей идти дальше….
«Секретики» канала.
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)