— Пап, ты вообще себя слышишь? Ты что, правда собрался отдать шлифмашинку дяде Коле? Это же твой инструмент! Ты его двадцать лет выбирал! — Алина стояла на крыльце, сжимая косяк двери так, будто он был для нее единственной опорой.
Ее лицо, обычно мягкое и улыбчивое, сейчас было искажено неподдельной болью и злостью.
Федор Владимирович, высокий, чуть сутулый мужчина с сединой в густых волосах, не обернулся.
Он медленно, с какой-то торжественной грустью провел пальцами по полированной деревянной ручке рубанка.
— Он не "дяде Коле", Алиночка. Он моему брату, а брату надо помогать. У него ремонт, а хорошего инструмента нет. Купит какую-нибудь дешевую ерунду, будет мучиться потом...
— Пусть мучится или купит нормальный! Это же твой рабочий инструмент, память! Ты им всю дачу построил! — голос Алины дрогнул.
Из дома вышла Светлана Анатольевна. Женщина с усталым, но твердым лицом, вытерла руки о полотенце.
Ее взгляд скользнул по разложенным инструментам во дворе, а потом перешел на мужа и на дочь. В ее глазах читалась усталость.
— Федор, Алина права. Зачем это? Наконец-то купили нормальную машину, гараж организовали, все разложили по полочкам. Идиллию, что ли, нарушить захотел?
Федор Владимирович наконец поднял на жену и дочь глаза. В его взгляде не было злобы.
Была какая-то отстраненная, театральная печаль, словно он играл роль мудрого патриарха из старого фильма.
— Какая идиллия, Света? Я ничего не нарушаю, я… делюсь. Настоящее богатство не в вещах, а в добрых делах. В памяти, которую ты оставишь.
— Какую память? Память о том, что ты, старый дурак, все раздал и умер в одной майке? — Светлана Анатольевна резко бросила полотенце на перила крыльца. — Ты что строишь из себя благородного Робин Гуда, который бедным раздает добро, нажитое непосильным трудом? Только бедные-то все наши родственники, которые последние пару лет только тем и занимались, что свои проблемы решали. А мы копили. Мы с тобой на двух работах вкалывали, Алина на подработках во время сессии находилась. Это же наш общий труд!
— Именно поэтому я и имею моральное право ими распорядиться! — голос Федора Владимировича зазвенел, в нем впервые появились нотки раздражения. — Я глава семьи и хочу, чтобы обо мне вспоминали с теплотой. Не как о скряге, который складывал каждую копейку в сундук, а как о щедром человеке.
— Скряга? — Алина смерила отца уничтожающим взглядом. — Пап, ты кто угодно, но не скряга. Ты нас в Турцию возил, мне за обучение в институте платил, маме шубу купил. Это скряжничество? Это нормальная жизнь! А это… — она махнула рукой в сторону инструментов, — это позерство! Ты хочешь, чтобы тебя хвалили. Сейчас позвонишь дяде Коле, он тебя пять минут поит чаем и десять минут рассказывает, какой ты прекрасный человек, а ты потом месяц ходишь и светишься. Цена этому свечению — твой инструмент. А завтра что? Мотоцикл отдашь?
Федор Владимирович помрачнел. Он, действительно, уже об этом подумывал. Его старенький, ухоженный "Урал", который он ласково называл "Коньком-Горбунком", уже был обещан племяннику, студенту-первокурснику, который "так мечтал о крутом байке".
— Мотоцикл… — начал он с натугой. — Сашке он нужнее. Мне уже не гонять, а парню — в самый раз. Пусть пользуется, пока молодой.
Во дворе повисла гробовая тишина. Светлана Анатольевна побледнела, а Алина непроизвольно приоткрыла рот от удивления.
— Ты… ты уже пообещал ему? Мотоцикл? Федор, ты с ума сошел? — голос жены стал тихим и опасным. — Это не просто вещь. Мы на нем по Золотому кольцу ездили. Помнишь? Дождь, мы промокли до нитки, смеялись как дети… Это наша память. Не та, которую ты для кого-то устраиваешь, а настоящая! Ты что, собрался раздать все наши воспоминания по родственникам?
— Я создаю новые! — упрямо сказал Федор. — Для Сашки поездка на мотоцикле станет воспоминанием на всю жизнь.
— Для Сашки воспоминанием станет то, как он его разобьет! — вспылила Алина. — Он же девчонок катать будет, а не в походы ездить! Папочка, опомнись!
Но Федор Владимирович уже вошел в раж. Ему нравилась роль человека, поднявшегося над материальным, святого бессребреника.
Его не слушали, не понимали, а значит, он был прав, он был выше бытовых мелочей.
— Вы просто не видите дальше своего носа! — провозгласил он, поднимая голову. — Вы цепляетесь за железки, а я даю людям возможность, помогаю! Машину, например, я отдам сестре Свете. У нее старый "Жигуль" вот-вот развалится, а на новую нет денег...
Машина была куплена десять лет назад ценой невероятных усилий. Светлана Анатольевна медленно опустилась со ступенек крыльца.
Женщина подошла к мужу вплотную и посмотрела ему прямо в глаза с пустотой и горьким разочарованием.
— Хорошо, Федор. Ты хочешь быть благородным? Будь им!
— Ну наконец-то ты меня поняла, — просиял Федор Владимирович.
— Абсолютно, — ледяным тоном ответила женщина. — Раздавай все. Но начни с себя. Отдай почку двоюродному брату Вадиму, у него, кажется, с этим проблемы. Отдай свою дачу тетке Тамаре, она в своем доме мерзнет, а сам иди ночевать в подвал. Будь святым и благородным. А мы с Алиной другие, мы цепляемся за "железки" и будем жить в нашем уютном, теплом раю, но одни!
Она развернулась и пошла обратно в дом. Ее плечи были прямыми, но Алина, знавшая мать как себя, увидела, как они мелко задрожали.
Федор Владимирович стоял, как громом пораженный. Он ожидал сопротивления, скандала, даже слез, но не этого холодного сарказма.
Мужчина хотел раздавать вещи, а не себя. Вещи были безопасным способом повысить свою самооценку в глазах других.
Предложение Светланы было настоящим, безвозмездным самоотречением, и оно пугало его до дрожи. Алина подошла к рубанку и взяла его в руки.
— Ты знаешь, папа, почему мама так сказала? — тихо спросила она. — Потому что ты раздаешь не свое. Ты раздаешь наше. Этот рубанок — я помню, как ты строгал им доски для моей деревянной лошадки. Помню запах стружек. Для дяди Коли это будет просто кусок железа на один ремонт. Для меня — кусок моего детства. Мотоцикл — это мамины руки, обнявшие тебя за талию, и ее смех. Для Сашки — это просто крутой моцик...
Она положила рубанок на место и ушла следом за матерью. Федор Владимирович остался один в центре двора.
Через пару минут он зашел в гараж и подошел к мотоциклу, стоявшему под навесом.
Осторожно и с какой-то неуверенностью мужчина провел по нему рукой. Со стороны улицы послышался сигнал.
Ко двору на своих "Жигулях" подъехал дядя Коля, брат Федора. Он весело вылез из машины, потирая руки.
— Ну что, Федя, я за шлифмашинкой! Здорово, что отдаешь ее мне! Я уж было хотел китайскую брать, а она, говорят, ломается почти сразу, а у тебя вещи на века! — он похлопал Федора по плечу и потянулся к шлифмашинке.
— Да, забирай! — довольно улыбнулся мужчина. — Может, еще что-то нужно?
— Слушай, — замялся дядя Коля, — можешь дать бензопилу, а то моя сломалась? У тебя же вроде две было?
— Да, точно! — замешкался Федор Владимирович и побежал в гараж.
Спустя пару минут он вернулся с почти что новенькой бензопилой. Счастливый, мужчина протянул ее брату.
За всем тем, что творилось во дворе, из окна дома наблюдали две пары растерянных глаз.
— Вот паразит! Все разбазаривает! — Светлана Анатольевна не выдержала и постучала в окно.
Взгляды мужчин тут же устремились в ее сторону. Женщина открыла окно и закричала на весь двор.
— Коля, отдай-ка нам свой мотоблок! Ты же им не пользуешься все равно...
Дядя Коля густо покраснел, стал ловить ртом воздух, а потом решительно выпалил:
— Нет, мне он нужен.
— А нам шлифмашинка нужна, не забудь вернуть! — прокричала Светлана Анатольевна. — Бензопилу, кстати, тоже!
— Мне их Федя подарил, — процедил мужчина и посмотрел на брата, ожидая поддержки.
— Ну да, — слегка замялся Федор Владимирович. — Я подарил...
— Да? А ты не забыл, на какие деньги это все куплено? Половина - моя! — повысила голос женщина. — Я ничего не дарила, отдавай половину стоимости за инструменты!
Дядя Коля растерялся. Он никак не ожидал, что сноха начнет требовать с него денег.
Мужчина избрал хитрую позицию — бесплатно получать все, что пришлось бы покупать.
Податливый Федор Владимирович, который в шестьдесят два года решил стать "самой щедростью", побледнел.
— Света, ты чего? — нахмурился мужчина. — Я машинку и пилу Коле подарил. У нас еще есть.
— Половину стоимости - и они его! — решительно заявила Светлана Анатольевна.
Федор Владимирович занервничал. Он не ожидал, что жена будет такой упертой.
— Ну тебя, — махнул рукой мужчина. — Коля, забирай!
— Я сейчас тебе заберу! — крикнула женщина и, отпрянув от окна, выскочила на крыльцо.
Увидев брата мужа с пилой и машинкой, она рванула к нему, по пути схватив полено.
— Верни все на место! — потребовала Светлана Анатольевна. — Я своего разрешения не давала! Ты, муженек, сначала докажи, что все это куплено на твои деньги! А вообще, если сейчас что-то отдашь Кольке, то собирай свои вещи и чеши жить на дачу!
— С чего это вдруг? — оторопел Федор Владимирович. — Это и мой дом тоже! Я тут столько сделал...
— А инструменты куплены и на мои деньги тоже, и тебя это почему-то не волнует! — парировала в ответ женщина.
Дядя Коля, видя, что ситуация накаляется, плюнул на землю и, бросив инструменты, зашагал к своим "Жигулям".
— Коля, — окликнул его Федор, но жена так на него посмотрела, что он прикусил язык.
Когда родственник скрылся с глаз, Светлана Анатольевна поставила мужу ультиматум.
— Еще раз что-то кому-то отдашь, выпну на дачу! Дом этот записан на меня, и все остальное меня не интересует! Понял?
Федор Владимирович поджал губы и злобно кивнул, думая над тем, как ее обмануть.
Он не хотел в глазах родственников выглядеть жадным и не держащим своего слова.
Однако мужчина также знал, что Светлана Анатольевна сдержит свое слово и выгонит его на дачу.
Приближающиеся холода совсем не располагали к тому, чтобы перебираться в холод.