Это началось три месяца назад. Обычный апрельский вечер, пахнущий сырой землей и скорым дождем. Мы с Ильей, моим мужем, пили чай на нашей маленькой, но уютной кухне. За окном сгущались синие сумерки, свет фонаря выхватывал из темноты мокрые ветки старой липы. Мы были женаты пять лет, и эти годы были самым счастливым временем в моей жизни. Наша двухкомнатная квартира, которую мы с такой любовью обустраивали, казалась мне настоящей крепостью, тихой гаванью в этом огромном, шумном мире. Каждая вещь здесь была на своем месте, каждая чашка, каждая книга на полке. Это был наш мир, упорядоченный и предсказуемый.
— Слушай, Кать, — начал Илья, осторожно помешивая ложечкой в чашке. Он всегда так делал, когда ему предстоял непростой разговор. — Тут такое дело… У Алины проблемы.
Алина — его младшая сестра. Девушка яркая, порывистая, всегда живущая одним днем. Я видела ее всего несколько раз на семейных праздниках, и она оставила у меня смешанное впечатление. С одной стороны — обаятельная хохотушка, душа компании. С другой — что-то в ее взгляде было такое… оценивающее, холодное.
— Что случилось? — спросила я, напрягшись.
— Да как обычно. С работы уволили, с квартиры съезжать надо, хозяйка требует денег. В общем, полный завал. Она звонила, почти плакала.
Я молчала, догадываясь, к чему он клонит. Сердце неприятно екнуло. Наша тихая гавань, наша крепость… Я почувствовала, как по ее стенам пошла первая, едва заметная трещина.
— Я подумал, может, она поживет у нас? — наконец выдавил он, не глядя мне в глаза. — Буквально на пару месяцев, пока не найдет новую работу и жилье. У нас же есть свободная комната.
Свободная комната… Это была не свободная комната. Это был мой кабинет. Мое личное пространство, где я работала, где стояли мои мольберты, краски, незаконченные эскизы. Место, где я могла побыть одна, собраться с мыслями. Я работала дизайнером на фрилансе, и этот уголок был для меня не просто комнатой, а мастерской, источником вдохновения и дохода.
— Илья, ты же знаешь, я там работаю, — тихо сказала я.
— Катюш, ну я понимаю, — он наконец поднял на меня свои виноватые глаза. — Но куда ей деваться? На улицу? Она же моя сестра. Я не могу ее бросить. Мы просто перенесем твои вещи в гостиную, временно. Она обещает, что это ненадолго. Два-три месяца, не больше. Она тихая, мешать не будет.
Я смотрела на него. На его умоляющее лицо, на то, как он переживал за сестру. Я любила его. И эта любовь всегда заставляла меня идти на уступки, отодвигать свои желания на второй план. Разве я могла отказать? Сказать «нет, твою сестру я в наш дом не пущу»? Это было бы эгоистично, жестоко.
— Хорошо, — выдохнула я. — Пусть приезжает.
Он просиял, вскочил со стула, обнял меня и закружил по кухне.
— Спасибо, котенок! Спасибо! Ты у меня самая лучшая, самая понимающая! Я знал, что ты не откажешь!
Он не знал. Он просто был уверен. А я в тот вечер, глядя на его счастливое лицо, впервые почувствовала себя не частью нашего «мы», а кем-то посторонним, чье мнение можно было просто продавить. В тот вечер я собственными руками открыла двери нашей крепости, не подозревая, какого троянского коня впускаю внутрь.
Алина въехала на следующий день. С двумя огромными чемоданами и десятком коробок, которые едва поместились в коридоре. Она щебетала, смеялась, благодарила меня, называла «сестренкой», обнимала так крепко, что становилось трудно дышать. От нее пахло дорогими духами, сладкими и удушливыми, которые, казалось, мгновенно заполнили все пространство нашей квартиры, вытесняя привычный запах кофе и свежей выпечки.
— Катюша, прости за беспорядок, я мигом все разберу! — щебетала она, затаскивая коробки в мой бывший кабинет. — Ты просто ангел, что приютила меня!
Первые дни были сносными. Я с грустью упаковала свои рабочие принадлежности, перетащила стол в угол гостиной. Работать стало неуютно. Постоянно кто-то ходил мимо, работал телевизор, Алина громко разговаривала по телефону. Моя сосредоточенность улетучилась. Но я терпела. Это же временно, — говорила я себе. Нужно войти в положение.
А потом начались мелочи. Сначала я заметила, что из ванной пропадают мои дорогие кремы и маски. Не то чтобы я была жадной, но это были профессиональные средства, которые стоили немалых денег. Спросить было неловко. Может, показалось?
Потом — еда. Я готовила ужин на двоих, а когда мы с Ильей садились за стол, половины уже не было. Алина, мило улыбаясь, говорила:
— Ой, Катюш, у тебя так вкусно пахло, я не удержалась и перекусила! Ты же не против?
Что я могла ответить? Что я против? Что рассчитывала продукты? Это было бы мелочно. Я молча улыбалась и шла готовить что-то еще. Илья этого не замечал или делал вид, что не замечает. Для него все было прекрасно: любимая жена и любимая сестра под одной крышей, что может быть лучше?
Однажды утром я не нашла свою любимую шелковую блузку, которую собиралась надеть на важную встречу. Перерыла весь шкаф — ее не было. Вечером я увидела эту блузку на Алине. Она сидела в ней на диване, поджав ноги, и ела чипсы. На груди красовалось жирное пятно.
— Алина, это же моя блузка, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Она посмотрела на меня удивленно, потом на блузку.
— Ой, правда? А я думала, это какая-то старая, ты ее не носишь. Она в шкафу так одиноко висела. Прости, я ее постираю.
Она не постирала. Блузка так и осталась лежать скомканным комком в корзине для грязного белья, и я знала, что пятно оттуда уже не вывести. Я ничего не сказала Илье. Зачем? Чтобы он сказал, что я придираюсь к мелочам? Что это всего лишь вещь? Но для меня это была не просто вещь. Это было нарушение моих личных границ. Вторжение на мою территорию.
С каждым днем этого вторжения становилось все больше. Алина совершенно не участвовала в быте. Она не мыла за собой посуду, оставляя чашки и тарелки по всей квартире. Не убирала в своей комнате. Когда я заглянула туда однажды в поисках нашего общего пылесоса, то застыла на пороге. Одежда была разбросана по полу, на столе громоздились пустые упаковки от еды, кровать была не заправлена. Воздух был спертый и тяжелый.
Я попыталась поговорить с Ильей.
— Илья, послушай, Алина совсем не помогает по дому. Я устала убирать за всеми.
Он вздохнул, отрываясь от телефона.
— Кать, ну не начинай. У нее сейчас сложный период. Она ищет работу, нервничает. Тебе что, трудно тарелку за ней помыть? Мы же семья.
Семья? А я кто в этой семье? Обслуживающий персонал?
Мои эскизы, которые я оставляла на столе в гостиной, постоянно оказывались залиты чаем или измяты. Когда я спросила об этом Алину, она сделала невинные глаза.
— Ой, я, наверное, нечаянно задела. Прости, Катюш, я такая неловкая!
Она всегда была «нечаянно» и «неловкая». Нечаянно удалила из памяти телевизора все наши подписки на киносервисы. Нечаянно вылила на мой ноутбук стакан воды, из-за чего он перестал включаться. К счастью, мастер в сервисе смог его починить и восстановить данные, но это стоило мне трех дней простоя в работе и крупной суммы денег. Илья, конечно, отдал мне деньги, но при этом посмотрел с укором. Мол, сама оставила ноутбук без присмотра. А Алина плакала и говорила, что она ужасная, что она все портит и что ей лучше уйти жить на вокзал. Илья тут же бросался ее утешать, а я оставалась в роли злой мегеры, которая довела бедную девочку до слез.
Прошло два месяца. Потом три. О новой работе и переезде Алина даже не заговаривала. На все мои осторожные вопросы Илья отвечал одно: «Она ищет, просто сейчас трудно найти что-то хорошее». Но я видела, что она не ищет. Дни напролет она сидела дома, смотрела сериалы, болтала с подругами по телефону и ходила по магазинам, возвращаясь с новыми вещами. Откуда у нее были деньги, я не знала.
Подозрения нарастали во мне, как снежный ком. Я чувствовала, что происходит что-то неправильное, но не могла ухватить суть. Я стала нервной, раздражительной. Наша тихая гавань превратилась в поле битвы, где я вела невидимую войну за свое пространство, за свою жизнь. А мой муж, мой союзник, моя опора, перешел на сторону противника, даже не заметив этого.
Однажды вечером я вернулась с тяжелой встречи с заказчиком. Я была вымотана и мечтала только об одном — принять горячую ванну и лечь спать. Зайдя в квартиру, я услышала голоса из кухни. Это были Илья и Алина. Они тихо разговаривали. Я замерла в коридоре, не решаясь войти.
— …она просто с ума сходит из-за каждой мелочи, — говорила Алина тихим, жалобным голосом. — Сегодня опять придиралась, что я музыку громко слушаю. Я же почти шепотом включила! Мне кажется, у нее нервное истощение. Может, ей к врачу сходить? Я за тебя волнуюсь, Илюш. Она тебя совсем изводит.
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось где-то в горле. Кровь бросилась в лицо. Так вот оно что. Я — истеричка. Я его извожу. А она — заботливая сестра, которая волнуется за брата.
— Да нет, она просто устала, — неуверенно ответил Илья. — Много работы.
— Работы? Илюш, ну какая у нее работа? Картинки рисовать? Ты целыми днями в офисе пашешь, чтобы нас всех содержать, а она из-за испачканной кофточки истерику закатывает. Ты достоин лучшего. Более спокойной, заботливой женщины.
Я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Воздуха не хватало. Она не просто жила за наш счет и разрушала мой быт. Она целенаправленно разрушала наш брак. Капала яд Илье в уши, день за днем, выставляя меня монстром. И он… он ее слушал. Он не прервал ее, не защитил меня. Он просто неуверенно оправдывался.
В тот момент что-то внутри меня сломалось. Или, наоборот, стало на место. Вся моя любовь, всепрощение, желание быть «понимающей» женой — все это рассыпалось в прах. Осталась только холодная, звенящая ярость.
Я не стала входить на кухню. Тихо прошла в спальню, закрыла дверь и села на кровать. Я сидела в темноте очень долго. Я больше не сомневалась в себе. Я не была сумасшедшей. Я не была истеричкой. Я была человеком, чью доброту приняли за слабость и решили растоптать.
И я решила, что больше не позволю этого делать.
На следующий день я начала действовать. Я знала, что мне нужны не эмоции, а доказательства. Что-то такое, что Илья не сможет списать на «сложный период» и мою «усталость». Ответ пришел сам собой. У меня был крупный проект — разработка фирменного стиля для одной большой компании. Я работала над ним почти месяц, и через два дня мне нужно было отправлять финальный макет заказчику. Это был мой шанс не только заработать хорошие деньги, но и получить крупного постоянного клиента. Все файлы проекта хранились на моем рабочем компьютере в гостиной.
Вечером я сказала, что иду на встречу с подругой. Илья и Алина оставались дома. Перед уходом я сделала то, о чем никогда бы не подумала раньше: я включила на компьютере программу, которая вела лог всех действий. Каждое открытие файла, каждое удаление. Мне было противно от самой себя, от того, во что превратилась моя жизнь, но я знала, что это необходимо.
Я не пошла к подруге. Я просто сидела два часа в кофейне за углом, тупо глядя в окно. Внутри все было холодным и пустым. Когда я вернулась, в квартире было тихо. Илья смотрел футбол в спальне, Алина сидела в своей комнате. Я подошла к своему рабочему столу. Сердце колотилось так, что отдавало в висках. Я разбудила компьютер и открыла папку с проектом.
Она была пуста.
Папка. Была. Пуста.
Все. Все мои наработки за месяц. Десятки файлов, эскизов, правок. Все было стерто. Я кликала мышкой снова и снова, заходя в корзину. Корзина тоже была пуста.
— Что-то случилось? — раздался за спиной голос Ильи. Он вышел из спальни.
— Мой проект… — прошептала я, не в силах оторвать взгляд от пустого экрана. — Все файлы исчезли.
— Как исчезли? — он подошел ближе, заглядывая мне через плечо. — Может, ты их в другую папку сохранила?
— Нет, Илья! Они были здесь! Их кто-то удалил!
В этот момент из своей комнаты вышла Алина. На ее лице было написано самое искреннее сочувствие.
— Ой, Катюша, какой ужас! Может, это вирус какой-то? Сейчас же столько всякой гадости в интернете ходит.
Илья тут же ухватился за эту версию.
— Точно! Наверное, вирус! Кать, ну что ты сразу паникуешь? Не надо никого обвинять.
Он смотрел на меня с упреком. Он уже защищал ее, заранее. Он даже не допускал мысли, что его ангельская сестричка способна на такое.
И тогда я поняла, что момент настал.
— Нет, Илья. Это был не вирус, — сказала я ровным, ледяным голосом, который испугал меня саму. — Иди сюда. И ты, Алина, тоже подойди. Посмотрите.
Я открыла лог программы. Столбцы текста, время, названия действий. Я нашла нужную строчку. В девятнадцать часов сорок три минуты, через пятнадцать минут после моего ухода, была открыта папка «Проект_X». Затем — выделение всех файлов. Затем — команда «Shift+Delete». Безвозвратное удаление. В девятнадцать часов сорок пять минут компьютер был переведен в спящий режим.
— В это время в квартире был только один человек, который умеет пользоваться компьютером, — я медленно повернулась к Алине. Ее лицо стало белым как полотно. Сочувственная маска слетела, обнажив страх и злобу.
— Это не я! — взвизгнула она. — Я не подходила к твоему компьютеру! Ты все это подстроила! Ты меня ненавидишь и хочешь выжить из дома!
— Зачем, Алина? — спросила я тихо. — Зачем ты это сделала?
— Да потому что ты его у меня отняла! — выкрикнула она, и в ее голосе зазвенели слезы ярости. — Он всегда был моим братом! Моим! А потом появилась ты, и все стало твоим! Дом, его внимание, его жизнь! Ты мне ничего не оставила! Я хотела, чтобы ты провалила эту свою дурацкую работу! Чтобы он увидел, какая ты на самом деле никчемная!
Илья стоял между нами и молчал. Он смотрел то на меня, то на сестру, и я видела, как на его лице неверие сменяется ужасом, а потом — осознанием. Он наконец-то все понял. Всю глубину ее ненависти и всю чудовищность моего положения в последние месяцы.
Он медленно повернулся к сестре. Его лицо было серым.
— Собирай вещи, — сказал он глухо. — Чтобы к утру тебя здесь не было.
Алина зарыдала, бросилась к нему, стала цепляться за его руки.
— Илюша, прости! Я не хотела! Я не знаю, что на меня нашло! Не выгоняй меня!
Но он, не глядя на нее, высвободил свои руки и вышел из комнаты. Я слышала, как он закрылся в спальне. Алина посмотрела на меня с такой ненавистью, что мне стало физически холодно. Потом развернулась и ушла в свою комнату, громко хлопнув дверью.
Я осталась одна в гостиной, перед пустым экраном монитора. Я добилась своего. Зло было наказано. Но я не чувствовала ни удовлетворения, ни радости. Только опустошение.
Ночь была долгой и тихой. Я слышала, как Алина швыряла вещи в чемоданы за стеной. Илья из спальни не выходил. Я постелила себе на диване в гостиной. Спать я не могла. Под утро, когда за окном начало светать, я услышала, как щелкнул замок входной двери. Это ушла Алина.
Я встала и подошла к комнате, которая три месяца была ее. Дверь была приоткрыта. Комната была пуста. Почти. На полу валялись какие-то бумажки, фантики. И картонная коробка из-под обуви, которую она, видимо, забыла в спешке.
Что-то заставило меня подойти и заглянуть в нее. Наверное, простое любопытство. Внутри лежал не мусор. Там лежала пачка писем, перевязанных ленточкой. И несколько моих вещей, которые я считала пропавшими: та самая шелковая блузка, пара сережек и серебряный браслет — подарок Ильи на нашу первую годовщину. У меня перехватило дыхание. Она не просто портила вещи, она их воровала.
Я развязала ленточку и достала письма. Это были ее письма к матери. Я начала читать, и волосы на моей голове зашевелились. Она писала матери, что у нас с Ильей большие трудности. Что я потеряла работу, а Илье урезали зарплату. Что мы едва сводим концы с концами, но гордость не позволяет нам просить помощи. И просила у матери денег. Для нас. Якобы, чтобы втайне от нас оплачивать счета или покупать продукты. Судя по письмам, мать, простая пенсионерка из другого города, ежемесячно высылала ей по десять-пятнадцать тысяч, отрывая от своей скромной пенсии. Вот откуда у Алины были деньги на новые вещи и развлечения. Она обманывала не только нас. Она обманывала и собственную мать, паразитируя на ее любви к сыну.
Я вышла из комнаты, держа в руках коробку с доказательствами. Дверь спальни открылась, оттуда вышел Илья. У него были красные, воспаленные глаза. Он не спал, как и я.
Он посмотрел на коробку в моих руках, потом на меня. В его взгляде было столько боли и стыда.
— Катя, прости меня, — прошептал он. — Я был таким слепцом.
Я молча протянула ему коробку. Он заглянул внутрь, увидел мои вещи, потом достал письма. Он читал их долго, и с каждой строчкой его лицо становилось все более каменистым. Когда он дочитал последнее письмо, он медленно опустил руки.
Я смотрела на него, на мужчину, которого любила больше жизни, и понимала, что между нами теперь лежит не просто обида. Между нами легла пропасть. Пропасть его слепоты, его малодушия, его предательства. Он не защитил меня. Он не верил мне. Он позволил своей сестре разрушать нашу жизнь, наш дом, меня.
Он хотел что-то сказать, шагнул ко мне, но я подняла руку, останавливая его. Внутри меня больше не было ни ярости, ни боли. Только холодная, звенящая тишина и абсолютная ясность. Я знала, что мне нужно было сказать. Знала, что другого пути нет. Я посмотрела ему прямо в глаза, и мой голос прозвучал спокойно, но твердо, как приговор.
— Либо твоя сестра съезжает от нас завтра, либо съезжаешь ты, — спокойно сказала я мужу. А потом добавила, глядя на пустой коридор, куда она ушла всего час назад: — Она уже съехала. Теперь твоя очередь принять решение.
Он стоял посреди комнаты, разрушенной и оскверненной. Я видела в его глазах отчаяние, но меня это уже не трогало. Все чувства были выжжены. Я сделала свой выбор. Я выбрала себя. Я развернулась и ушла на кухню, чтобы сварить себе кофе. Впервые за три месяца я чувствовала, что воздух в моей квартире снова становится чистым. Я не знала, что будет дальше, останется он или уйдет. Но я знала одно: моя крепость, моя тихая гавань будет восстановлена. Даже если мне придется защищать ее в одиночку.