Любовь всегда была одним из важнейших явлений человеческой жизни в западной культуре. Наверное, ни для кого не будет открытием, что в современном мире это чувство стало достаточно утилитарным. Впрочем, как и любой аспект нашей жизни. Алгоритмы знакомств подбирают «совместимость» по фильтрам, уводя романтику и волю случая на второй план. Браки заключаются всё реже, а число одиночек и разводов неуклонно растёт. Не говоря уже о плачевной демографической ситуации в большинстве городов. Современное мышление всё чаще редуцирует любовь до биохимии и инстинкта, а медиапространство подменяет её романтическое измерение сексуализацией.
Старое понимание любви исчезает на наших глазах, теряя сакральность и переставая восприниматься как мистерия, формировавшая европейское мышление на протяжении веков. В это время человек, желающий сохранить её, нередко уходит в отрицание всего нового. Он стремится удержать хотя бы малую частичку традиции, дошедшей до нас в виде невзрачных обрывков прошлого. Однако я предлагаю радикально иной подход, более философский: поставить классический вопрос «что есть любовь», чтобы понять, что именно мы пытаемся сохранить. И, конечно, попытаться дать на него ответ.
Но для этого необходимо окунуться в античность и проследить, как именно развивалось представление об этом явлении на западе. Не зря существует термин «Платоническая любовь», явно указывающий на нечто возвышенное и столь прискорбно забытое в наши дни, что некоторые недалёкие люди всерьёз трактуют его как нечто плотское. Но что это значит на самом деле? Об этом далее и пойдёт речь.
Итак, сам термин отсылает к Платону — одному из важнейших мыслителей в истории западной философии, оказавшему неизмеримый вклад в развитие всей западно-европейской философии. Его влияние невозможно переоценить. Самые разные школы мысли так или иначе строились на фундаменте платонизма, вдохновляясь или споря с ним. Последователи продолжали развивать его идеи тысячи лет. Ранние христианские общины опирались на него при построении богословского учения, иногда даже причисляя его к прото-христианам. А в современном мире след платонизма виден невооружённым глазом в самых разных областях культуры. Философ Альфред Уайтхед даже написал знаменитую фразу: «Вся философия — лишь заметки на полях Платона», желая указать на его значимость.
Именно в контексте платонизма я решил написать этот текст, разобрав один из важнейших его трудов: диалог «Симпозий», или «Пир». В нём греческие мыслители обсуждают бога Эроса (Ἔρως) и его значение для их культуры. Сам диалог, как и многие другие произведения Платона, достаточно небольшой, всего около ста страниц. Тем не менее, без преувеличения, каждая глава наполнена удивительно глубокими мыслями, избегая излишней художественности.
Текст начинается с беседы Аполлодора, ученика Сократа, со своим приятелем. Они обсуждают историю пира с участием самого Сократа, которую некто пересказывал Аполлодору в детстве. Он, в свою очередь, пересказывает её спутнику. Таким образом, с самых первых строк Платон указывает на крайнюю важность описанного далее, как бы задавая тон актуальности и возводя рассказ в мифологический статус.
Рассказ Аполлодора начинается со встречи Сократа и Аристодема, направляющихся к поэту Агафону на пир. Все участники диалога неоднократно появлялись в других текстах Платона, и теперь читатель имеет возможность понаблюдать изнутри быт античной элиты. Прибыв к хозяину застолья, они присоединяются к обеду, восхваляя Диониса. Как водится, сначала обсуждают вино: кому сколько стоит выпить, кто сколько способен в себя вместить и тому подобное. Некоторое время потратив на это, они приходят к выводу, что каждый волен пить сколько сочтёт нужным, после чего начинается основная часть разговора.
Итак, гости предлагают начать беседу, и Эриксимах вызывается предложить тему. Он утверждает, что каждому из богов уже воспеты песни, но только не Эросу. Он единственный бог, о котором почти не говорят и которого не восхваляют. Именно ему и предлагается посвятить дальнейшую беседу.
Первым выступает ученик Сократа Федр, задавая тон дискуссии. Он воспевает статус Эроса, утверждая, что тот старший из богов, а потому один из важнейших. В мифах у Эроса нет родителей, он появился сразу после Хаоса вместе с Геей. Будучи самым древним, он становится виновником величайших благ. Любовь — первое благо в жизни человека, с самого рождения от матери к ребёнку. Потому Эрос и почитается богом любви, являясь истоком всех человеческих добродетелей.
Федр также подмечает, что именно ради любви люди способны на величайшие и самоотверженные подвиги. Бог, олицетворяющий это чувство, несомненно, благословляет на такие свершения. Так выходит, что Эрос не только бог любви, но и покровитель любящих и любимых, самый древний и могущественный из богов.
Эта первая речь обрисовывает общий характер всего диалога, задавая тему, но не раскрывая деталей. Потому следующим слово берёт Павсаний. Он считает, что Федр неудачно построил свою речь, предложив прославлять Эроса как единого. Павсаний утверждает, что Эроса без Афродиты не бывает, как и Афродиты без Эроса, поскольку любовь и красота — две стороны одного явления. Далее он подмечает, что Афродиты две: первая — Урания, дочь Урана, вторая — Пандемос, дочь Зевса и Дионы. Потому и Эросов должно быть двое: одного следует называть небесным, другого всенародным.
Исходя из этого, Павсаний подчёркивает, что Эрос сам по себе не хорош и не плох, его ценность зависит от ситуации. Низшая любовь направлена на тело и удовольствия, на людей без различия. Такая любовь мимолётна и не требует верности. Высшая же любовь обращена к душе и совместному стремлению к мудрости. Настоящая любовь это союз, основанный на поиске добродетели, а не на удовлетворении похоти. Эрос, рождённый от Афродиты Небесной, поднимает душу к благому и прекрасному.
Итак, здесь впервые возникает понимание дуальности любви. Патос (πάθος) — это страсть, отвлекающая нас от небесного Эроса и часто принимаемая за истинную любовь. Напротив, позднее именно возвышенная любовь войдёт в культуру под названием «платонической».
Однако спор лишь открывает путь к дальнейшему расширению концепции. По порядку должен был выступать Аристофан, но он уступает слово Эриксимаху. Тот начинает с согласия с Павсанием, но уточняет: два Эроса существуют не только в человеческой душе, но и во всём сущем. Это универсальный космический принцип. В отличие от Павсания, он говорит не только о человеческих законах, но и о природных процессах. Так, в медицине есть здоровый и нездоровый Эрос: один ведёт к гармонии, другой к болезни. Искусство врача состоит в умении управлять этими двумя Эросами и искать баланс. Такое деление существует повсюду. Эрос это сила, пронизывающая космос и связывающая всё сущее.
Речь Эриксимаха это натурфилософская интерпретация Эроса. В отличие от Федра и Павсания, он выводит любовь за пределы человеческих отношений, превращая её в универсальный принцип гармонии и меры. Для него Эрос не только бог или моральная категория, но и всеобщая сила, управляющая телом, природой и космосом. Этот взгляд на любовь позднее позаимствуют ранние христиане в эпоху патристики, указывая на интуитивное предвосхищение Платоном библейского учения.
Следующим в диалог вступает Аристофан. Он утверждает, что помимо всего озвученного, Эрос не только само олицетворение любви, но при этом ещё и самый человеколюбивый из богов. Чтобы доказать это, он рассказывает миф. Оратор утверждает, что исконно природа человека была не такой, как сейчас. Ранее существовало три пола людей вместо привычных двух. Помимо известных нам мужского и женского, существовало ещё и нечто среднее. Этот пол и по виду, и по имени был общий первым двум — андрогины. Теперь же его не существует, а имя его осталось в истории как нечто оскорбительное.
Аристофан рассказывает, что общий вид каждого человека был округлённым. Человек имел круглую спину и бока, у него было четыре руки, столько же ног, два лица на округлой шее, совершенно сходные. Голова у обоих лиц, расположенных в противоположную сторону, была одна, ушей было четыре, детородных члена два. Всё остальное несложно представить на основании этого.
Оратор заявляет, что мужской пол был порождением Солнца, а женский — Земли. Андрогины же являлись порождением Луны, так как она причастна и Солнцу, и Земле в равной степени. Однако однажды люди, будучи достаточно могущественными и дерзкими, возгордились и сочли себя способными противостоять богам. Разгневанный Зевс разделил людей пополам, дабы навечно ослабить их за неповиновение. Так рассечённый надвое человек стал одинок и вечно искал свою половину, дабы соединиться обратно воедино в акте любви.
Отныне люди были неполноценными половинками некогда великих предков, поплатившихся за свою дерзость. Так человек стал зависим от любви, желая вернуться к своей цельной форме духовно и физически, в единении со своей половиной, подобно некогда великим предкам. Разделённые женщины стали лесбиянками, мужчины — гомосексуалами, а андрогины — гетеросексуалами.
Каждый из нас является «маркою» человека, так как он, подобно камбале, рассечен надвое из единого, и каждый постоянно ищет свою «марку».
Так Аристофан утверждает, что любовь есть высшее благо, так как именно в акте любви человек возвращается к своей изначальной цельной форме. И именно Эрос, как бог любви, позволяет этому акту существовать. Таким образом, Эрос является самым человеколюбивым из богов, так как из милосердия дарует людям возможность соединиться обратно благодаря любви.
Зная этот миф, неудивительно вспоминать ученика Платона Аристотеля, описывавшего в своём монументальном трактате «Метафизика» идею, позднее названную холизмом: «Целое есть нечто большее, чем сумма частей». Так выходит, что эта концепция восходит к Платону, указывая на то, что два любящих друг друга человека неизбежно являются чем-то большим, чем две отдельные души. Эрос соединяет их в прежнюю единую форму, даруя возможность сформировать нечто высшее. Потому любящие люди всегда «больше», чем две отдельные части: это полноценное единое и неделимое. Небесный союз, скреплённый старшим и милосерднейшим из богов — самой любовью.
Тем не менее, следующим речь произносит Агафон. Он заявляет, что до этого момента все восхваляли не Эроса, а его дары. Потому всю свою речь он посвятил восхвалению образа самого Эроса. Так он говорит, что Эрос не старший из богов, а напротив — самый юный. Многократно мудрейший и справедливейший из богов. Благодаря нему устанавливается согласие между богами. Иными словами, он напоминает о ценности любви как таковой, а не только о её плодах. Сама любовь есть высший дар, ценимый не только своим следствием, но и важная сама по себе. И в последней речи этому слову Агафона будет уделено особое значение.
Наконец своё слово берёт сам Сократ. Но прежде чем приступить к рассказу об Эросе, он прибегает к своему излюбленному методу майевтики, расспрашивая и уточняя детали речи Агафона. Философ спрашивает: «Брат, взятый сам по себе, есть ли кому-нибудь брат или нет?». И так как брат не может быть братом без человека, которому он являлся бы братом, Сократ наводит слушателей на аналогичный вопрос в отношении любви: «Эрос есть ли к чему-нибудь любовь или ни к чему?». Так Агафон приходит к мысли: любви без получателя не бывает.
Далее Сократ через цепочку схожих наводящих вопросов приводит гостя к следующему: «Любовь направлена к тому, чем она обладает, или к тому, чего не имеет?». Агафон соглашается, подтверждая, что любовь всегда направлена к тому, чего нет у любящего, к тому, что он желает приобрести. Ведь даже имея любовь в данный момент к чему-то, человек желает сохранить её и в будущем. Но поскольку будущего ни у кого ещё нет, человек всегда направляет свою любовь к тому, чем не обладает.
Так Сократ подводит Агафона к согласию с мыслью, что любовь есть желание того, чего у неё нет и чем она не обладает. Следовательно, если любовь это желание красоты и блага, значит, сама она ими не обладает, а лишь стремится к ним. Любовь не является красотой, но стремится к ней. Любовь не является благом, но стремится к нему. Таким образом, Эрос — это стремление обрести желаемое, что не отменяет предыдущей речи, а лишь дополняет её.
Занимательно, что отсюда следует: сам Эрос должен быть некрасив, раз он стремится к красоте. В «Апология Сократа», где Платон описывает знаменитый суд над своим учителем, одним из обвинений было то, что Сократ «оскорбляет существующих богов и вводит новых». И не менее поразительно, что в «Пире» среди участников находится Аристофан. Тот самый поэт, который ранее высмеивал Сократа в своей комедии «Облака», сформировав у афинян предвзятое отношение к философу.
Тем не менее, закончив с распросом Агафона, Сократ начинает свой рассказ, пересказывая гостям миф, услышанный им некогда от жрицы Диотимы. Она считала, что Эрос вовсе не бог, а демон, ведь он сущность желающая. Он стремится к красоте, потому что сам не обладает ею. Жаждет блага, так как ему не достаёт благочестия. Он посредник между богами и смертными, передающий желания между ними.
Сама же любовь является стремлением к обладанию тем, чего любящий не имеет. Некрасивый любит красоту, желая обрести её. Красивый же стремится обладать красотой вечно, тем самым любя её и в будущем. К сожалению, люди смертны и не могут обладать всеми благами напрямую и безвременно. Потому любовь ищет бессмертия. Смертные продолжают род и любят своих детей, желая сохранить себя телесно. А для сохранения себя духовно они занимаются творчеством, лелея своё детище. Так любовь — это не совершенство само по себе, а стремление к совершенству. Интенция или внутренний импульс к порождению красоты.
Таким образом, любящий человек всегда стремится искать в объекте обожания то, чего ему недостаёт в самом себе. Любящий умиротворение природы стремится обрести умиротворение внутреннее. Желающий найти гармоничного и прекрасного любовного партнёра жаждет сам прийти к гармонии и красоте, пытаясь позаимствовать эти черты у возлюбленного.
Наконец, рассказ Диотимы доходит до знаменитой «лестницы любви». По Платону, любовь начинается с влечения к одному конкретному телу, с желания обладать его красотой. Однако в какой-то момент влюблённый понимает, что красота этого тела не уникальна, та же природа есть и в других телах. Так человек переходит от любви к одному телу к любви ко всем телам. Далее он открывает для себя красоту души. Влюблённый начинает ценить ум и добродетель больше, чем тело, отдавая предпочтение духовной красоте. Позднее он начинает замечать красоту вне человека: в искусстве, в природе и в целом в жизни. На следующем уровне он начинает любить мудрость, посвящая себя знаниям и наукам. И, наконец, на самой высшей ступени человек обретает возможность узреть то, ради чего весь этот путь и был пройден, саму идею Красоты. Красоту как таковую. Это и есть цель Эроса: не простое обладание прекрасным, а восхождение к неизменному — к эйдосу красоты. Так наиболее возвышенная любовь является стремлением к вечному.
Именно в этом моменте все предыдущие речи, озвученные в диалоге, сплетаются в единое целое. Человек как идея целен и совершенен, но во времени оказался разделён. И только через любовь способен раскрыть свой истинный потенциал, восходя к идее самой красоты. Как утверждалось ранее, Эрос не красив и не некрасив, не полон и не пуст. Он подобен стреле, выпущенной в небеса: её острие ранит сердце и пробуждает тоску по недостающему, а полёт соединяет мир смертных и богов. Именно благодаря любви человек может либо взойти к вечному и божественному, либо, утратив духовное стремление, пасть в область лишь телесного вожделения.
Так перед нами открываются два разных модуса любви. Патос — это страсть, аффект, то, что случается с душой: влюблённость, страдание, одержимость. Эрос же — возвышающий от телесного к вечному и прекрасному, даря возможность измениться и обрести недостающие черты. Человек любящий желает познать истину через объект обожания и обрести внутреннюю полноту.
Платонический Эрос действительно мощный инструмент самосовершенствования. В дальнейшем на этот концепт опирались многие мыслители. Даже Юнг неоднократно отсылал к Платону, конструируя свою глубинную психологию. Так, например, он явно опирался на «Симпозий», описывая архетипы анимы и анимуса, являющиеся проводниками к интеграции недостающих черт, характерных для противоположного пола. По Юнгу, человек ищет партнёра, неосознанно подмечая черты, необходимые ему самому для подлинной индивидуации. Что это, если не продолжение мифов Аристофана и Диотимы?
И, казалось бы, ответ на вопрос «что есть любовь?» дан. Диалог почти подошёл к концу, других речей о восхвалении Эроса в нём не будет. Но я всё же предлагаю дочитать его, подметив самый незаметный и важный момент, ловко спрятанный Платоном, который наверняка упустили многие читатели.
После рассказа Сократа воцаряется тишина. Слушатели поражены, и в этот момент в дом врывается Алкивиад, сильно пьяный, с венком на голове и в сопровождении флейтистки. Он шумно просит, чтобы его приняли на пир и позволили выпить вместе. Алкивиад едва держится на ногах, но ведёт себя уверенно и даже вызывающе. Он замечает Сократа, садится рядом и решает увенчать его, как победителя. Он объявляет, что Сократ заслуживает венец за победу в споре о любви, возлагая венок на его голову. Симпосий превращается в игру. Теперь предлагается произносить речи не в честь Эроса, а в честь Сократа.
В контексте нашей темы сама речь Алкивиада не столь важна, хотя для понимания фигуры Сократа и исторического контекста я рекомендовал бы прочитать последние десять глав диалога самостоятельно. Нам же важна сама суть этого акта. Новоприбывший гость проявляет нечто ранее не описанное, другой вид греческой любви: манию (μανία). Он восхваляет Сократа в глазах прочих присутствующих, словно одержимый влюблённый. Так перед нами открываются и другие виды любви. Внезапно оказывается, что их вовсе не два.
Итак, закончив с симпозием, мы всё-таки смогли сделать какие-то выводы о любви. Хотя всё же остаётся стойкое ощущение некоторой недосказанности. И она действительно присутствует. Всё это время «слоном в шкафу» была взятая за основу греческая традиция. Однако мы живём далеко не в древних Афинах, и, вероятно, что-то у нас всё-таки отличается. И это действительно так.
Замечательная книга швейцарского писателя и философа Дени де Ружмона — L’amour et l’Occident («Любовь и Запад») — как раз посвящена этой проблеме. В ней автор исследует постепенное угасание любви в современном мире и приходит к пониманию, что та самая страстная любовь, к которой мы так привыкли, далеко не вездесуща, а напротив, является сугубо порождением западной культуры.
Дело в том, что с приходом христианства Эрос как чувство, направленное на личное развитие и восхождение к платоновской мудрости, постепенно был вытеснен богословской концепцией. Имя ей — Агапэ (ἀγάπη), любовь как дар. В Новом Завете это слово стало центральным понятием, означающим любовь Бога к человеку и человека к ближнему.
В отличие от Эроса, Агапэ не нацелена на полноту, а напротив исходит из неё. Это не героическая попытка восхождения, а милосердный спуск. Такая любовь не зависит от достоинств или привлекательности объекта. Наоборот, она подразумевает готовность отказаться от себя ради другого, подобно Христу, добровольно нёсшему свой крест. Таким образом, если платоническая любовь во главу угла ставит единение из желания возвыситься и обрести то, чего не достаёт, новая альтернатива, в свою очередь, стремится отдать последнее даже заклятому врагу.
Неудивительно, что Агапэ заняла место платонической любви, противопоставив себя ей. Так, из стремления христиан возвести новый столп, Эрос постепенно скрестился с Патосом, всё более связываясь с телесным вожделением и утрачивая вектор к возвышенному. И если во времена зарождения этой дихотомии она была скорее этическим выбором, то со сменой эпох Эрос постепенно размывался. Отсюда возникает современное понимание Эроса как эротики — чего-то пошлого и низменного.
Однако и Агапэ в конечном счёте постепенно ушла в небытие вслед за Эросом, оставив европейскую культуру в полном неведении. Проект Просвещения стёр как мир идей, так и христианский рай, редуцировав всё до гормональных флуктуаций, неизбежно оставив выжженные сердца романтиков биться в агонии загибающейся традиции. Приход постмодерна и вовсе смыл все остатки хрупких философских концепций любви, не оставив нам ничего, кроме сухого вожделения.
Ключевым моментом в философии любви всё это время было то, что привычная нам любовь — это именно философия. Это не неотъемлемая часть человека, а скорее специально сконструированные практики. Ведь в других традициях представления о любви всегда были совершенно иными. И то, что Эрос и Агапэ постепенно уходят и из нашей жизни, вероятно, закономерный исход. Они родились в Европе как стихийное явление, и так же незаметно исчезли, словно никогда и не существовали.
Наверное, грустно осознавать, что в рамках западной культуры единственным ответом на поставленный вопрос «что такое любовь?» остаётся печальный ответ: то, чего больше не будет в этом мире. Но это не универсальная истина, а особый путь Европы, где Эрос и Агапэ возникли, расцвели и со временем исчерпали себя. Их уход не стоит воспринимать лишь как трагедию. Скорее это завершение цикла, оставившего нам богатое наследие. Ведь именно эти концепты воспитали в нас способность мыслить любовь как философию, а не только как инстинкт.
И потому смерть старых форм любви можно рассматривать как новое начало. Мы вправе создать нечто совершенно иное, вдохновляясь их образом, но не будучи их пленниками. Старое остаётся в традиции, как светлая память и источник для переосмысления. Новое же рождение открывает возможность дать свой собственный ответ: что же на самом деле такое любовь сегодня, и чем она в праве стать завтра.
Если статья была вам интересна, подписывайтесь на телеграм канал и читайте другие материалы!