Людмила Сергеевна Власова стояла посреди своей просторной гостиной и чувствовала, как внутри нарастает странное спокойствие — то самое, которое приходит в момент окончательных решений. За огромными панорамными окнами на двадцатом этаже расстилался вечерний город с мерцающими огнями, но сейчас весь ее мир сосредоточился в этой комнате, где разворачивалась семейная драма.
Напротив нее, в массивном кожаном кресле цвета бордо, восседала Галина Ивановна Власова — семидесятилетняя женщина с седыми волосами, уложенными в безупречную прическу, и пронизывающими серыми глазами. На ней был дорогой темно-синий костюм от известного дизайнера, а на шее поблескивала нитка жемчуга. Каждая деталь ее внешности говорила о привычке к власти и безоговорочному повиновению.
Рядом с матерью стоял Олег Власов — сорокадвухлетний мужчина среднего роста с начинающей лысиной и мягкими чертами лица, которые сейчас исказило выражение крайней решимости. Он был одет в строгий серый костюм, но держался не как успешный бизнесмен, а как провинившийся школьник перед строгой учительницей.
— Людмила, ты окончательно обнаглела, — ледяным тоном произнесла Галина Ивановна, не поднимаясь с кресла. — Я даю тебе последний шанс исправить свою ошибку.
Людмила, женщина тридцати восьми лет с темными волосами до плеч и выразительными карими глазами, была одета в простую белую блузку и темные брюки. В ее облике не было ничего вызывающего, но осанка выдавала внутреннюю силу.
— Какую именно ошибку, Галина Ивановна? — спокойно спросила она.
— Ты прекрасно знаешь какую. Отказываешься переписать эту квартиру на меня.
— Квартира принадлежит мне по праву наследования от моих родителей.
— Твоих родителей больше нет, а я — живая. И я мать твоего мужа.
В гостиной повисла напряженная тишина. Только тиканье старинных часов на камине отсчитывало секунды этого противостояния двух женщин разных поколений.
— Мама права, — вмешался Олег, нервно поправляя галстук. — Тебе не нужна такая большая квартира. А маме в ее возрасте важно иметь надежное жилье.
— У твоей мамы есть собственная квартира, — ответила Людмила.
— Двухкомнатная! — возмутилась Галина Ивановна. — В старом доме! А здесь пять комнат, евроремонт, элитный район!
— Это моя квартира.
— Была твоя. А теперь ты жена моего сына, и все твое имущество должно принадлежать семье.
— Семье или вам лично?
— Мне! — гневно воскликнула пожилая женщина, наконец поднимаясь с кресла. — Я глава этой семьи! Я принимаю решения!
Людмила внимательно посмотрела на свекровь. За пятнадцать лет брака она хорошо изучила этого человека — его привычку командовать, неспособность принимать отказ и железную уверенность в собственной правоте.
— Галина Ивановна, эта квартира — единственное, что осталось у меня от родителей. Я не собираюсь ее отдавать.
— Не собираешься? — опасно тихо переспросила свекровь. — А ты подумала о последствиях?
— О каких последствиях?
— О том, что произойдет с твоим браком, если ты будешь упорствовать.
Людмила перевела взгляд на мужа. Олег избегал смотреть ей в глаза, сосредоточенно изучая узор на ковре.
— Олег, это твоя позиция? — спросила она.
— Люда, ну пойми... — начал он, но мать резко его перебила.
— Олег ничего не должен объяснять! Он мой сын, и его долг — поддерживать мать!
— А его долг перед женой?
— Какой долг? — фыркнула Галина Ивановна. — Он тебя одел, обул, крышу над головой дал!
— Крышу дала я сама. Эта квартира моя.
— Была твоя! А теперь ты должна подумать о семье!
— Я думаю о семье пятнадцать лет. Но переписывать квартиру не буду.
Галина Ивановна подошла ближе. В ее глазах появился знакомый блеск — такой же, какой бывал у нее перед особо жестокими решениями.
— Людмила, я тебя в последний раз предупреждаю. Либо ты завтра идешь к нотариусу и переписываешь квартиру на меня, либо...
— Либо что?
— Либо останешься без семьи.
— Это угроза?
— Это реальность. Олег, скажи ей!
Муж наконец поднял глаза на жену. В них читались растерянность и какая-то жалкая мольба.
— Люда, может, правда стоит подумать? Мама же не навсегда... Она пожила бы здесь, а потом...
— А потом что, Олег?
— Потом... ну... посмотрим...
— Посмотрим, — повторила Людмила. — Понятно.
— Людмила! — резко окликнула ее Галина Ивановна. — Я жду ответа!
— Мой ответ — нет.
— Тогда у тебя есть десять минут, чтобы встать передо мной на колени и попросить прощения за свое неуважение к старшим!
— Что? — не поверила своим ушам Людмила.
— Ты прекрасно расслышала. На колени, и проси прощения!
— Галина Ивановна, вы шутите?
— Я никогда не шучу! На колени!
Людмила обвела взглядом гостиную — эту комнату, где провела столько вечеров с родителями, где принимала решение о замужестве, где мечтала о детях. Здесь были ее корни, ее история, ее жизнь.
— Олег, — тихо сказала она, — ты действительно хочешь, чтобы я встала на колени перед твоей матерью?
— Люда, ну... может, просто извинись... — пробормотал он.
— На коленях извинись! — уточнила Галина Ивановна.
— И тогда вы оставите меня в покое?
— Нет! Тогда ты переписываешь квартиру и благодаришь меня за то, что я тебя прощаю!
— Понятно.
Людмила медленно прошла к центру комнаты. Галина Ивановна торжествующе улыбнулась, а Олег облегченно выдохнул.
— Наконец-то ты образумилась, — удовлетворенно произнесла свекровь.
— Да, — кивнула Людмила. — Я действительно образумилась.
Она остановилась в двух шагах от Галины Ивановны и посмотрела ей прямо в глаза.
— Только не так, как вы ожидаете.
— Что ты имеешь в виду?
— Имею в виду, что никогда в жизни не встану перед вами на колени.
— Тогда собирай вещи и убирайся из этого дома! — взорвалась Галина Ивановна.
— Из какого дома? — спокойно переспросила Людмила.
— Из этого! Из нашего семейного дома!
— Галина Ивановна, это МОЙ дом. МОЯ квартира. И если кому-то здесь нужно собирать вещи, то это вам.
— Как ты смеешь?! — побледнела пожилая женщина.
— Смею потому, что это моя собственность. И я имею право решать, кто здесь живет.
Олег растерянно переглядывался между женой и матерью:
— Люда, ты что говоришь? Мы же семья!
— Семья? — усмехнулась Людмила. — Олег, когда твоя мать требует, чтобы я встала перед ней на колени — это семейные отношения?
— Мама просто... она волнуется за свое будущее...
— За свое будущее? А за мое будущее кто волнуется?
— Ну... я волнуюсь...
— Правда? Тогда почему ты поддерживаешь требование отдать мою квартиру?
— Потому что мама права! — выкрикнул Олег. — Ей нужно достойное жилье!
— А мне не нужно?
— Тебе куда угодно можно! Ты молодая!
— А, понятно. То есть я должна отдать свою квартиру и идти снимать комнату в коммуналке?
— Не в коммуналке, конечно, но... можем что-нибудь приличное снять...
— На чьи деньги?
— На мои, естественно.
— И сколько ты зарабатываешь, Олег?
Муж замялся:
— Ну... сейчас не очень много... бизнес стоит...
— Сколько именно?
— Тысяч тридцать...
— В месяц? — уточнила Людмила.
— В месяц, — неуверенно подтвердил Олег.
— А я зарабатываю восемьдесят тысяч. И ты предлагаешь мне отдать квартиру стоимостью двадцать миллионов, чтобы потом снимать жилье на твои тридцать тысяч?
— Ну... как-нибудь выкрутимся...
— Олег, — медленно произнесла Людмила, — а ты вообще работаешь?
— Конечно работаю!
— Где?
— У мамы... в ее фирме...
— То есть мама тебя содержит?
— Не содержит, а даю мне работу!
Галина Ивановна вмешалась в разговор:
— Хватит этих расспросов! Олег — мой сын, и я о нем забочусь! А ты должна заботиться о своей свекрови!
— Заботиться — это одно. А отдавать квартиру — совсем другое.
— Для нормальной женщины это одно и то же!
— Для нормальной женщины забота о свекрови не означает лишение себя крыши над головой.
— Ты не лишишься крыши! Ты будешь жить с нами!
— Где именно?
— Здесь же, в этой квартире!
— Которая уже будет не моя, а ваша?
— Ну и что с того?
— А то, что в любой момент вы сможете выгнать меня на улицу.
— Не выгоню, если будешь послушной.
— Вот именно. Если буду послушной.
Людмила прошла к окну и посмотрела на город. Внизу, далеко под ногами, двигались крошечные фигурки людей, ехали машины, горели окна в домах. Жизнь продолжалась, и каждый из этих людей имел право на собственную судьбу.
— Галина Ивановна, — сказала она, не оборачиваясь, — а что будет, если я не переписую квартиру?
— Останешься без мужа.
— И что дальше?
— Дальше будешь жить одна и жалеть о своем упрямстве.
— А если не буду жалеть?
— Будешь! Все женщины жалеют, когда остаются без семьи!
Людмила повернулась:
— А вы откуда знаете? У вас есть опыт жизни без семьи?
— У меня есть опыт жизни! — гневно ответила Галина Ивановна.
— Какой именно? Вы всю жизнь командовали мужчинами?
— Я всю жизнь заботилась о семье!
— О своей семье. А теперь хотите, чтобы я пожертвовала своими интересами ради ваших.
— Олег тоже моя семья! А раз он твой муж, то и ты обязана...
— Что я обязана?
— Подчиняться главе семьи!
— А кто глава семьи, вы или Олег?
Галина Ивановна и ее сын переглянулись.
— Я, конечно, — ответила пожилая женщина.
— Понятно. То есть Олег тоже мне не муж, а еще один ваш подопечный?
— Олег мой сын! И он будет слушаться меня всегда!
— А меня он тоже должен слушаться?
— Нет! Ты должна слушаться его! А он — меня!
— Интересная схема, — усмехнулась Людмила. — Получается, я в этой семье на последнем месте?
— На том месте, которое положено жене!
— И какое это место?
— Обслуживать семью и выполнять указания старших!
— А что я получаю взамен?
— Крышу над головой и семью!
— Крышу я имею свою. А семьей вы называете отношения, где меня заставляют вставать на колени?
— Заставляю за дело! За неуважение к старшим!
— Галина Ивановна, а в чем именно проявилось мое неуважение?
— В том, что отказываешься выполнить разумную просьбу!
— Требование отдать квартиру — это разумная просьба?
— Разумная! Тебе она не нужна!
— Кто это решил?
— Я решила!
— А мое мнение не интересует?
— Твое мнение должно совпадать с мнением старших!
Людмила снова подошла к центру комнаты:
— Олег, это действительно твоя позиция?
— Люда, ну пойми... мама всю жизнь для меня жертвовала...
— И теперь я должна жертвовать?
— Ну... в семье все друг для друга жертвуют...
— Все? А что жертвуете вы с мамой?
— Как что? Мама дает мне работу...
— Работу дает мама. А что жертвует она?
— Она... она заботится обо мне...
— О тебе заботится. А обо мне кто заботится?
— Ну... я забочусь...
— Как именно ты обо мне заботишься?
— Я же... я рядом с тобой...
— Рядом со мной ты находишься в моей квартире, которую теперь хотите отобрать.
— Не отобрать, а переписать на маму!
— В чем разница?
— Ну... мама же не выгонит тебя...
— А если выгонит?
— Не выгонит же!
— Олег, твоя мать только что требовала, чтобы я встала перед ней на колени. Ты думаешь, такой человек не способен выгнать меня из собственной квартиры?
— Мама добрая... просто характер у нее сложный...
— Добрая, — повторила Людмила. — И поэтому требует мою квартиру.
— Не твою, а семейную!
— Олег, квартира записана на мое имя. Я получила ее по наследству от родителей. Как она может быть семейной?
— Ну... мы же женаты... значит, все общее...
— Общее — это то, что приобретено в браке. А эта квартира досталась мне до замужества.
— Но пятнадцать лет брака же что-то значат! — воскликнул Олег.
— Значат. Но не настолько, чтобы я отдавала единственное, что связывает меня с родителями.
— Твои родители мертвы! — резко бросила Галина Ивановна. — А мы живые! И нам нужно где-то жить!
— У вас есть где жить. У каждого своя квартира.
— Моя квартира старая! Требует ремонта!
— Сделайте ремонт.
— На какие деньги?
— На те же, на которые собираетесь содержать меня после того, как отберете мою квартиру.
Галина Ивановна сжала губы в тонкую линию:
— Людмила, я тебе в последний раз говорю — на колени!
— А я вам в последний раз отвечаю — никогда.
— Тогда ты больше не жена моему сыну!
— Это вы за него решаете?
— Да! Я его мать!
— Олег, — обратилась Людмила к мужу, — ты сам можешь говорить или мама будет отвечать за тебя?
— Люда, ну зачем так... — пробормотал он.
— Отвечай прямо. Ты считаешь, что я должна отдать квартиру твоей матери?
— Ну... было бы правильно...
— А встать на колени?
— Ну это... может, не обязательно...
— Олег! — резко окрикнула его мать. — Ты поддерживаешь меня или нет?
— Поддерживаю, мама...
— Тогда скажи жене, что она должна встать на колени!
— Люда, — жалобно произнес Олег, — ну встань... для мира в семье...
Людмила внимательно посмотрела на мужа. Этот сорокадвухлетний мужчина, который не мог принять самостоятельное решение, который пятнадцать лет прятался за материнскую юбку, требовал от нее унижения.
— Хорошо, — неожиданно сказала она.
— Хорошо? — удивилась Галина Ивановна.
— Да. Я готова встать на колени.
— Наконец-то! — торжествующе воскликнула пожилая женщина.
— Но не перед вами.
— А перед кем?
— Перед памятью своих родителей. За то, что пятнадцать лет терпела унижения в их доме.
— Что?! — взвилась Галина Ивановна.
— Вы прекрасно расслышали. Я встану на колени перед портретами родителей и попрошу у них прощения за то, что позволила превратить их дом в место, где меня заставляют унижаться.
Людмила прошла к камину, где стояли фотографии ее родителей в серебряных рамках. Мама и папа смотрели с портретов добрыми, любящими глазами.
— Прости меня, мама, — тихо сказала Людмила, опускаясь на одно колено. — Прости, что я позволила этим людям поселиться в нашем доме и диктовать здесь свои условия.
— Ты что делаешь?! — закричала Галина Ивановна.
— Прощу прощения у людей, которые действительно меня любили, — ответила Людмила, не поднимая глаз от портретов. — Папа, прости меня за то, что я забыла твои слова о том, что нужно уметь постоять за себя.
— Вставай немедленно! — требовала свекровь.
— Прости меня, мама, за то, что я предала твою память, позволив чужим людям распоряжаться твоим домом.
Людмила поднялась и повернулась к Галине Ивановне и Олегу:
— Теперь я встала на колени. Но не перед вами, а перед теми, кто заслужил мое уважение.
— Ты издеваешься! — задыхалась от ярости пожилая женщина.
— Нет. Я просто поняла, что пятнадцать лет жила неправильно.
— Как неправильно?
— Позволяла чужим людям командовать в своем доме.
— Мы не чужие! Мы семья!
— Семья не требует унижений. Семья не отбирает крышу над головой. Семья не заставляет вставать на колени.
— Тогда что такое семья по-твоему? — спросил Олег.
— Семья — это когда люди заботятся друг о друге, не требуя взамен жертв. Когда поддерживают, а не унижают. Когда защищают, а не нападают.
— Мы тебя не унижали! — возмутилась Галина Ивановна.
— Требование встать на колени — это не унижение?
— Это воспитание уважения к старшим!
— К старшим нужно относиться с уважением, если они этого заслуживают.
— А я не заслуживаю?
— Люди, которые требуют отдать им чужую собственность, уважения не заслуживают.
— Чужую? Ты моя невестка!
— Была невесткой. До того момента, как вы потребовали от меня встать на колени.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать, что наши отношения закончены.
— Людмила! — взорвался Олег. — Ты не можешь так просто разорвать отношения!
— Могу. Это мое право.
— А как же наш брак?
— А что с ним?
— Мы же пятнадцать лет вместе!
— Вместе, но не равноправно.
— Как это?
— Все пятнадцать лет вы с матерью принимали решения за меня. Определяли, что мне делать, как себя вести, на что тратить деньги.
— Мы заботились о тебе!
— Вы заботились о себе. А я обеспечивала ваш комфорт.
— Это неправда!
— Правда. И самое печальное, что я это поняла только сегодня.
Людмила прошла к дивану и села:
— Знаете, что меня больше всего поражает во всей этой истории?
— Что? — настороженно спросила Галина Ивановна.
— То, что вы искренне считаете себя правыми.
— Потому что мы правы!
— Вы считаете правильным требовать от женщины отдать единственную собственность?
— Если это нужно семье — то да!
— А спросить мое мнение?
— Твое мнение не важно! Важно мнение главы семьи!
— И кто глава семьи?
— Я!
— Понятно. То есть в возрасте тридцати восьми лет я должна подчиняться семидесятилетней женщине, которая не имеет ко мне никакого отношения?
— Имею! Я мать твоего мужа!
— А мой муж где? Почему он не может сам принимать решения?
— Потому что я лучше знаю, что ему нужно!
— В сорок два года он не способен понимать, что ему нужно?
— Олег доверяет мне!
— Олег зависит от вас. Это разные вещи.
— Не зависит!
— Где он работает?
— В моей фирме.
— Кто ему платит зарплату?
— Я.
— Кто решает его бытовые вопросы?
— Я... но это потому, что я забочусь!
— Это потому, что он не умеет быть самостоятельным.
Людмила встала:
— Галина Ивановна, Олег, у меня есть предложение.
— Какое? — осторожно спросил муж.
— Давайте расстанемся по-хорошему.
— Как это? — не понял Олег.
— Очень просто. Вы забираете свои вещи и уходите из моей квартиры. Навсегда.
— Куда уходим? — растерянно спросил он.
— Куда хотите. У каждого из вас есть собственное жилье.
— Но мы же муж и жена!
— Были мужем и женой. До сегодняшнего вечера.
— Людмила! — вскрикнула Галина Ивановна. — Ты не можешь разрушить семью из-за каприза!
— Из-за какого каприза?
— Из-за нежелания поделиться квартирой!
— Поделиться? — усмехнулась Людмила. — Вы требовали переписать ее на ваше имя. Это не называется "поделиться".
— Ну... можно было бы и поделиться...
— Как именно?
— Ну... оформить на двоих... или на троих...
— Зачем мне делить собственную квартиру с людьми, которые требуют от меня встать на колени?
— Мы больше не требуем!
— Не требуете сейчас. А что будет завтра?
— Ничего не будет!
— Галина Ивановна, полчаса назад вы были уверены, что имеете право командовать мной. Что изменилось?
— Я поняла, что была не права...
— За полчаса поняли то, чего не понимали пятнадцать лет?
— Поняла!
— Неубедительно.
Людмила подошла к окну. В отражении стекла она видела двух растерянных людей, которые впервые в жизни столкнулись с отпором.
— Знаете, что самое грустное в этой ситуации? — сказала она, не оборачиваясь.
— Что? — тихо спросил Олег.
— То, что вы до сих пор не понимаете, в чем ваша ошибка.
— А в чем?
— В том, что вы привыкли считать меня своей собственностью.
— Мы не считали!
— Считали. Иначе не требовали бы распоряжаться моим имуществом.
— Но ведь в семье все общее!
— В семье общими бывают доходы, планы, заботы. Но не наследство от родителей.
— А почему?
— Потому что это связь с прошлым. С людьми, которых больше нет.
— Но они же мертвы!
— А я живая. И у меня есть право сохранить память о них.
Людмила повернулась к ним:
— Олег, ответь честно на один вопрос.
— Какой?
— Если бы твоя мать попросила тебя выбрать между ней и мной — кого бы ты выбрал?
Олег замялся, переглядываясь с матерью:
— Ну... это сложный вопрос...
— Не сложный. Очень простой.
— Люда, ну зачем такие крайности...
— Отвечай прямо. Кого бы выбрал?
— Я бы... я бы попытался всех помирить...
— А если бы не получилось?
— Получилось бы!
— Олег, кого бы ты выбрал — мать или жену?
Долгая пауза. Галина Ивановна пристально смотрела на сына, а тот мучительно подбирал слова.
— Наверное... маму, — наконец выдавил он.
— Почему?
— Потому что она меня родила... воспитала... она же мать...
— Понятно, — кивнула Людмила. — Спасибо за честность.
— Люда, но это не значит, что я тебя не люблю!
— Значит именно это, Олег.
— Нет! Я люблю и тебя, и маму!
— Любить можно по-разному. А выбирать приходится конкретно.
— Но зачем выбирать? Можно же всем вместе!
— Можно, если все уважают друг друга. А когда одна сторона требует от другой встать на колени — совместная жизнь невозможна.
Галина Ивановна подошла ближе:
— Людмила, хорошо, я извиняюсь за резкие слова...
— За какие именно?
— За то, что потребовала встать на колени...
— И что дальше?
— Дальше мы живем мирно, как раньше.
— Как раньше — это как?
— Ну... как семья...
— Семья, где я отдаю вам свою квартиру?
— Не отдаешь... делишься...
— Галина Ивановна, полчаса назад вы требовали переписать квартиру на ваше имя. Теперь готовы на компромисс?
— Готова!
— А через месяц что потребуете?
— Ничего не потребую!
— Не поверю. Люди не меняются так быстро.
— А что тебе нужно, чтобы поверить?
— Ничего. Поздно уже.
— Почему поздно?
— Потому что некоторые слова нельзя взять обратно. А некоторые поступки нельзя простить.
— Какие поступки?
— Требование встать на колени. Попытку отнять наследство родителей. Унижение в собственном доме.
— Но я же извиняюсь!
— Извинения не отменяют того, что произошло.
— А что отменяет?
— Ничего. Некоторые вещи необратимы.
Людмила прошла к шкафу и достала два больших чемодана:
— Вот ваши вещи. Собирайте и уходите.
— Сейчас? — опешил Олег.
— Прямо сейчас.
— Но уже поздно... куда мы пойдем?
— К маме. У нее есть квартира.
— Но там тесно!
— Зато там вас никто не заставит вставать на колени.
— Люда, ну это же глупость! — воскликнул Олег. — Из-за одной ссоры разрушать пятнадцать лет!
— Это не ссора, Олег. Это момент истины.
— Какой истины?
— Истины о том, кем вы меня считаете.
— Мы тебя любим!
— Вы меня используете. Это разные вещи.
— Не используем!
— Тогда объясни — что ты делал в этой квартире пятнадцать лет?
— Как что? Жил! Мы же семья!
— Ты работал?
— Работал... у мамы...
— За зарплату в тридцать тысяч при том, что коммунальные платежи за эту квартиру составляют двадцать тысяч?
— Ну... ты доплачивала...
— Я оплачивала все. Коммунальные платежи, продукты, одежду, отпуск.
— Но я же тоже вкладывался!
— Во что именно ты вкладывался?
— Ну... покупал иногда продукты...
— На мои деньги. Я давала тебе наличные на хозяйственные расходы.
— Но я же выбирал что покупать!
— Олег, ты серьезно считаешь выбор сосисок в магазине своим вкладом в семейный бюджет?
— Не только сосисок...
— А что еще?
— Ну... разные вещи...
— Какие именно?
Олег замолчал, понимая, что попал в тупик.
— Вот именно, — кивнула Людмила. — Пятнадцать лет ты жил на мои деньги в моей квартире и считал это нормальным.
— А что ненормального? Мужчины часто не зарабатывают...
— Часто зарабатывают мало. Но не часто вообще не пытаются зарабатывать.
— Я пытался!
— Когда?
— Всегда пытался!
— Олег, за пятнадцать лет ты сменил две работы. Обе у мамы. И не задержался ни на одной больше года.
— У меня не складывалось с коллегами!
— Со всеми коллегами мира у тебя не складывается?
— Не со всеми, но...
— Но проще работать у мамы за символическую зарплату и жить на деньги жены?
— Не символическую!
— Тридцать тысяч рублей в Москве — символическая зарплата для сорокадвухлетнего мужчины.
— Зато у мамы спокойно!
— Спокойно, — повторила Людмила. — А мне спокойно было тянуть на себе двух взрослых людей?
— Ты же не жаловалась!
— Жаловалась. Много раз. Но вы не слушали.
— Когда жаловалась? — вмешалась Галина Ивановна.
— Каждый раз, когда говорила, что устала. Что хочу, чтобы Олег нашел нормальную работу. Что не могу одна тянуть весь бюджет.
— Мы думали, ты просто кокетничаешь!
— Кокетничаю? — изумилась Людмила. — Когда человек говорит, что устал работать за троих — это кокетство?
— Ну... женщины часто преувеличивают...
— А мужчины часто преуменьшают свою ответственность.
— Какую ответственность? — не понял Олег.
— Ответственность за семью. За жену. За собственную жизнь.
— Я ответственный!
— Тогда скажи честно — сколько денег ты потратил на эту семью за последний год?
— Ну... не считал...
— Примерно.
— Тысяч сто... может, больше...
— Олег, твоя зарплата — тридцать тысяч в месяц, триста шестьдесят в год. Из них сто потратил на семью?
— Ну... может, не сто... тысяч пятьдесят...
— А остальные двести десять тысяч куда дел?
— На свои нужды... одежда, транспорт...
— То есть на семью ты тратишь пятьдесят тысяч в год, а на себя — двести десять?
— Примерно...
— А я трачу на семью восемьсот тысяч в год, а на себя — сто тысяч.
— Но у тебя зарплата больше!
— И что с того? Это означает, что я должна содержать всех?
— Ну... кто больше зарабатывает, тот больше тратит на семью...
— А кто меньше зарабатывает, тот вообще может не тратиться?
— Я же трачусь! Пятьдесят тысяч в год!
— Это четыре тысячи в месяц. Меньше, чем стоит один поход в ресторан.
— Но я же еще по дому помогаю!
— Как именно помогаешь?
— Ну... посуду иногда мою...
— Иногда. После моих просьб. И то не всю.
— А еще мусор выношу!
— Когда я напомню. И не каждый раз.
— А еще... еще продукты покупаю!
— На мои деньги и по моему списку.
— Но я же хожу в магазин!
— Олег, ты серьезно считаешь поход в магазин подвигом?
— Не подвигом, но... это же помощь...
— Помощь — это когда делаешь что-то сложное или неприятное. А ты делаешь то, что любая домохозяйка делает каждый день.
— Я не домохозяйка!
— Правда? А кто ты?
— Я... я муж... кормилец семьи...
— Кормилец? — рассмеялась Людмила. — На тридцать тысяч в месяц?
— Ну... не основной кормилец...
— Не кормилец вообще. Ты иждивенец.
— Это обидно!
— Но честно.
Галина Ивановна решила вмешаться:
— Людмила, хватит унижать моего сына!
— Я не унижаю. Я говорю правду.
— Ты говоришь гадости!
— Правда иногда бывает неприятной.
— А ты подумала, что будет с Олегом без тебя?
— Подумала. Он найдет работу и научится жить самостоятельно.
— А если не найдет?
— Найдет. У него не будет выбора.
— А если не сможет жить самостоятельно?
— Тогда будет жить с мамой.
— А если я не смогу его содержать?
— Тогда он точно найдет работу.
— А если не найдет?
— Галина Ивановна, в стране миллионы мужчин работают и содержат семьи. Почему ваш сын не может?
— Он особенный!
— Чем особенный?
— У него тонкая душевная организация!
— Настолько тонкая, что не позволяет зарабатывать деньги?
— Он не приспособлен к грубому миру!
— А я приспособлена?
— Ты женщина, у вас это лучше получается!
— У женщин что лучше получается — работать в грубом мире?
— Ну... вы более гибкие... приспосабливаетесь...
— А мужчины что — не приспосабливаются?
— Мужчинам это труднее!
— Галина Ивановна, вы это серьезно говорите?
— Совершенно серьезно!
— То есть, по-вашему, женщины сильнее мужчин?
— Не сильнее, а... более выносливые...
— Более выносливые, но должны подчиняться мужчинам?
— Должны поддерживать!
— А мужчины должны что делать?
— Должны... должны быть главами семьи!
— Как можно быть главой семьи, не обеспечивая эту семью?
— Обеспечение — не единственная обязанность мужа!
— А какие еще обязанности?
— Защищать... принимать решения...
— От чего защищать и какие решения принимать?
Галина Ивановна замолчала, понимая, что снова попала в ловушку.
— Вот именно, — кивнула Людмила. — У вашего сына нет никаких обязанностей, кроме права жить за чужой счет.
— Это неправда!
— Тогда назовите хотя бы одну проблему, которую он решил за пятнадцать лет брака.
— Он... он был рядом, когда тебе было трудно...
— Рядом — это не решение проблемы.
— А что такое решение проблемы?
— Решение проблемы — это конкретные действия, которые эту проблему устраняют.
— А моральная поддержка?
— Моральную поддержку оказывают друзья. А от мужа ждут конкретной помощи.
— Какой помощи?
— Финансовой, бытовой, организационной.
— Олег помогает!
— Чем именно он помогал?
— Он... — Галина Ивановна растерялась, — он просто был рядом...
— Быть рядом — это не помощь. Это присутствие.
Людмила взглянула на часы:
— У вас есть полчаса, чтобы собрать вещи.
— А потом что? — спросил Олег.
— Потом вы уходите.
— А если мы не уйдем?
— Тогда я вызову службу, которая поможет вам уйти.
— Ты не можешь выгнать мужа из дома!
— Из своего дома могу выгнать кого угодно.
— Но я же прописан здесь!
— Это не дает тебе права распоряжаться моей собственностью.
— А права мужа?
— Каких прав?
— Права на семейное имущество!
— Олег, эта квартира не семейное имущество. Она была моей до брака и остается моей.
— Но я здесь прописан! Имею право жить!
— Имел право, пока не потребовал, чтобы я встала на колени перед твоей матерью.
— Не я требовал, а мама!
— А ты поддержал ее требование.
— Я хотел мира в семье!
— За мой счет. За счет моего унижения.
— Ну хорошо, я был неправ! Но ведь можно же простить!
— Некоторые вещи не прощаются, Олег.
— Почему?
— Потому что они показывают истинную сущность человека.
— А какая у меня сущность?
— Сущность человека, который готов унизить жену ради спокойствия мамы.
— Но я же раскаиваюсь!
— Сейчас раскаиваешься. А через неделю снова будешь поддерживать маму против меня.
— Не буду!
— Будешь. Потому что за сорок два года ты не научился говорить матери "нет".
— Научусь!
— Поздно, Олег. Некоторые вещи нужно учить в детстве.
Галина Ивановна подошла к сыну:
— Олежек, не унижайся перед ней! Пойдем отсюда с достоинством!
— Мам, но куда мы пойдем?
— Ко мне. Переживем как-нибудь.
— А деньги где брать?
— Найдем работу!
— Какую работу? Мне сорок два года!
— Ну и что? Люди и в семьдесят работают!
— Но я же не умею ничего!
— Научишься! Ты же не инвалид!
Людмила слушала этот диалог с удивлением. Впервые за пятнадцать лет Галина Ивановна говорила сыну правильные вещи.
— Галина Ивановна, — сказала она, — вы правы. Олег действительно может работать и содержать себя.
— Конечно может! — гордо ответила пожилая женщина. — Мой сын не хуже других!
— Тогда почему пятнадцать лет назад вы не говорили ему этого?
— А что говорила?
— Говорили, что он особенный и не должен работать на плохих местах.
— Но ведь действительно не должен!
— Почему?
— Потому что он достоин лучшего!
— А я не достойна лучшего?
— Ты... ты женщина... у вас другие потребности...
— Какие именно другие?
— Ну... вы более неприхотливые...
— То есть женщины могут работать где угодно, а мужчины — только на престижных местах?
— Ну... не только на престижных, но...
— Но обязательно с хорошей зарплатой и без усилий?
— Не без усилий...
— Тогда почему Олег пятнадцать лет не прикладывал усилий для поиска работы?
— Прикладывал! Он искал!
— Искал работу мечты. А реальную работу — нет.
— А что такое реальная работа?
— Та, которая приносит достаточно денег для содержания семьи.
— Но ведь должна же быть работа по душе!
— Должна. Но сначала нужно научиться работать вообще.
— А как научиться?
— Устроиться на любую работу и получить опыт.
— На любую? — ужаснулась Галина Ивановна.
— На любую. Как делают миллионы людей.
— Но ведь Олег же образованный человек!
— Образование не освобождает от необходимости работать.
— Но он же не может работать грузчиком!
— Почему не может?
— У него больная спина!
— А у меня здоровая? Я же тоже работаю.
— Ты сидячую работу выбрала!
— Я выбрала работу, которая приносит деньги. А не искала оправдания безделью.
— Олег не бездельник!
— Тогда кто он?
— Он... он пока не нашел себя...
— За сорок два года не нашел?
— Некоторым людям нужно больше времени!
— Сколько именно времени? До пенсии?
— Ну... может быть, скоро найдет...
— А если не найдет?
— Найдет обязательно!
— На основании чего вы так думаете?
— Он же способный мальчик!
— Мальчик? Ему сорок два года.
— Ну... мужчина... способный мужчина...
— К чему способный?
— Ко всему! У него золотые руки!
— Тогда почему он не работает руками?
— А где такая работа?
— Везде. Слесарь, электрик, сантехник, мастер по ремонту...
— Но это же рабочие специальности!
— И что с того?
— Олег же интеллигентный человек!
— Интеллигентные люди не работают руками?
— Ну... не совсем так...
— А как тогда?
Галина Ивановна замолчала, понимая, что снова попала в логическую ловушку.
— Галина Ивановна, — мягко сказала Людмила, — проблема не в том, что Олег не может работать. Проблема в том, что вы не позволяли ему взрослеть.
— Как это не позволяла?
— Решали за него все вопросы. Давали готовые ответы. Оберегали от трудностей.
— Я заботилась!
— Забота и гиперопека — разные вещи.
— А в чем разница?
— Забота помогает человеку стать самостоятельным. А гиперопека делает его зависимым.
— Олег не зависимый!
— Где он работает?
— У меня...
— Кто решает его бытовые вопросы?
— Я...
— Кто планирует его жизнь?
— Я... но это потому, что я лучше разбираюсь...
— Вы лучше разбираетесь в его жизни, чем он сам?
— Конечно! У меня опыт!
— А у него нет опыта, потому что вы не позволяли ему его получить.
— Я не запрещала!
— Запрещали. Каждый раз, когда решали за него проблемы, которые он мог решить сам.
— Но я же хотела как лучше!
— Хотели. Но получилось как всегда — несамостоятельный сорокадвухлетний мужчина, который не может содержать семью.
— Он может! Просто пока не нашел подходящее место!
— Подходящего места не существует.
— Почему?
— Потому что любая работа требует усилий, ответственности, дисциплины. А Олег к этому не привык.
— Привыкнет!
— Привыкнет, если захочет. Но пока он живет за мой счет, у него нет мотивации меняться.
Людмила взглянула на часы:
— Время истекает. Собирайте вещи.
— А если мы все-таки останемся? — спросил Олег.
— Не останетесь.
— Но ведь я же твой муж! Имею права!
— Какие права?
— Право жить в семье!
— Семьи больше нет, Олег.
— Как нет? Мы же не разводились!
— Семья — это не штамп в паспорте. Это отношения между людьми.
— А у нас отношений больше нет?
— У нас больше нет уважения друг к другу.
— А любовь?
— Любовь без уважения превращается в привычку.
— А что плохого в привычке?
— То, что она мешает развиваться.
— А зачем развиваться?
Этот вопрос повис в воздухе. Людмила посмотрела на мужа с удивлением.
— Ты серьезно не понимаешь, зачем развиваться?
— Ну... можно же жить и так... спокойно... размеренно...
— За чужой счет жить спокойно?
— Не за чужой... мы же семья...
— Олег, семья — это когда все вкладываются. А не когда один работает, а другой пользуется результатами.
— Но я же тоже вкладываюсь!
— Во что?
— В... в атмосферу... создаю уют...
— Какой уют ты создаешь?
— Ну... я же дома... поддерживаю тебя морально...
— Как поддерживаешь?
— Разговариваю с тобой... интересуюсь делами...
— Когда в последний раз интересовался моими делами?
Олег задумался:
— Ну... недавно... спрашивал, как дела на работе...
— Что именно спрашивал?
— Спрашивал... как дела...
— И что я отвечала?
— Говорила, что все нормально...
— А дальше что?
— Дальше... ну... мы говорили о других вещах...
— О каких других?
— О... о том, что на ужин... о планах на выходные...
— То есть о твоих потребностях.
— Не только о моих...
— Олег, когда ты в последний раз спросил, не устала ли я? Не нужна ли помощь?
— Ну... я же вижу, что ты справляешься...
— А если не справляюсь?
— Тогда попросишь помощи.
— Попрошу у кого?
— У меня.
— И что ты сделаешь?
— Помогу, конечно!
— Как именно поможешь?
— Ну... что скажешь, то и сделаю...
— А сам ничего не видишь?
— Что должен видеть?
— То, что жена работает на двух работах, чтобы содержать семью.
— Но ты же не жалуешься!
— Не жалуюсь, потому что бесполезно.
— Почему бесполезно?
— Потому что ты все равно ничего не изменишь.
— Изменю! Если скажешь, что именно!
— Олег, если в сорок два года мужчина не понимает, что нужно работать и содержать семью, то объяснения уже не помогут.
— Но я же понимаю!
— Тогда почему не работаешь?
— Работаю! У мамы работаю!
— За тридцать тысяч в месяц это не работа, а имитация.
— Почему имитация?
— Потому что зарплата не покрывает даже коммунальные платежи.
— Но я же стараюсь!
— Стараешься создавать видимость работы. А не работать по-настоящему.
— А что такое работать по-настоящему?
— Зарабатывать достаточно денег для содержания семьи.
— А сколько это?
— Минимум сто тысяч в месяц на двоих.
— Где я возьму сто тысяч?
— Там же, где берут миллионы мужчин.
— А где они берут?
— Работают. По-настоящему работают.
— Но я не умею так работать!
— Учись.
— А если не получится?
— Получится, если захочешь.
— А если не захочу?
Людмила остановилась:
— Ты сейчас серьезно спросил — а если не захочу работать?
— Ну... а вдруг не захочу...
— Тогда останешься без семьи.
— Но ведь так нельзя!
— Почему нельзя?
— Ну... семья же должна поддерживать...
— Поддерживать — да. Содержать тунеядца — нет.
— Я не тунеядец!
— Тогда кто?
— Я... я временно безработный...
— Пятнадцать лет временно?
— Ну... не совсем безработный... я же у мамы работаю...
— За символическую зарплату.
— Но работаю же!
— Олег, давай я тебе объясню разницу между работой и имитацией работы.
— Объясняй.
— Работа — это когда ты приносишь пользу и получаешь за это достойную оплату.
— А имитация?
— Имитация — это когда создаешь видимость занятости, а на самом деле живешь на содержании.
— Но я же не на содержании!
— На чьи деньги ты живешь?
— На свои!
— Тридцать тысяч в месяц покрывают твои расходы?
— Ну... не все...
— А остальное откуда?
— Ты доплачиваешь...
— То есть ты на моем содержании.
— Не на содержании, а... мы вместе тратим...
— Вместе тратим мои деньги.
— Не только твои...
— В основном мои. На восемьдесят процентов мои.
— Ну... может быть...
— Точно мои. И это называется жить на содержании.
Галина Ивановна вмешалась в разговор:
— Людмила, хватит мучить моего сына!
— Я не мучаю. Я пытаюсь объяснить ему реальность.
— Какую реальность?
— Реальность взрослой жизни, где каждый отвечает за себя.
— А семья на что?
— Семья — для взаимной поддержки равноправных партнеров.
— А не равноправных поддерживать нельзя?
— Можно. Если они больны или стары. Но не если они просто ленивы.
— Олег не ленивый!
— Тогда почему не работает?
— Не может найти подходящую работу!
— За пятнадцать лет не нашел?
— Рынок труда сложный!
— Для всех сложный. Но миллионы людей работают.
— Олег особенный!
— Чем особенный? — терпеливо повторила Людмила.
— У него тонкая душа!
— Тонкая душа мешает зарабатывать деньги?
— Мешает работать на неинтересной работе!
— А интересная работа где?
— Ну... надо искать...
— Пятнадцать лет искать?
— А что делать?
— Работать на неинтересной работе, пока не найдешь интересную.
— Но это же унизительно!
— Что унизительно — честно зарабатывать деньги?
— Унизительно работать не по специальности!
— А жить за счет жены не унизительно?
— Это не за счет жены, а... семейный бюджет...
— Семейный бюджет формируется из доходов всех членов семьи.
— Олег тоже вносит свой вклад!
— Десять процентов от общего дохода — это не вклад, а символический жест.
— Но все же вносит!
— Галина Ивановна, если в ресторане один человек заплатит за ужин девяносто процентов, а второй — десять, кто кого угощает?
— Ну... первый угощает второго...
— Точно. И в нашей семье я угощаю Олега жизнью за свой счет.
— Но вы же супруги!
— Супруги должны быть партнерами, а не кормильцем и иждивенцем.
— А если один зарабатывает больше?
— Тогда он тратит больше. Но оба должны стараться зарабатывать максимум возможного.
— Олег старается!
— Нет, не старается. Иначе за пятнадцать лет нашел бы способ зарабатывать больше.
— А может, он не может зарабатывать больше?
— Может. Но не хочет напрягаться.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, потому что живу с ним пятнадцать лет.
Людмила подошла к шкафу и начала складывать мужские вещи в чемодан:
— Все. Разговор окончен. Собирайтесь.
— Людмила! — отчаянно воскликнул Олег. — Неужели ты действительно хочешь разрушить семью?
— Не разрушить. Освободиться от иллюзии семьи.
— Какой иллюзии?
— Иллюзии, что мы равноправные партнеры.
— А мы не равноправные?
— Олег, равноправие предполагает равную ответственность. У тебя есть ответственность за эту семью?
— Есть!
— Какая именно?
— Я... я создаю уют... поддерживаю морально...
— Это не ответственность, а присутствие.
— А что такое ответственность?
— Ответственность — это когда от твоих действий зависит благополучие семьи.
— А разве не зависит?
— Нет. Если ты завтра исчезнешь, семейный бюджет не изменится.
— Но я же не исчезну!
— А если исчезну я?
Олег задумался:
— Тогда... тогда будет сложно...
— Сложно? Вы останетесь без средств к существованию.
— Ну... найдем выход...
— Какой выход?
— Устроимся на работу...
— Вы же пятнадцать лет не могли устроиться!
— Тогда не было необходимости...
— Не было необходимости работать?
— Была необходимость, но... не такая острая...
— А теперь будет острая?
— Конечно будет!
— Вот именно. Острая необходимость заставит вас работать. А наличие кормилицы позволяло бездельничать.
— Мы не бездельничали!
— Что вы делали?
— Ну... я работал у мамы...
— За символическую зарплату.
— А мама вела хозяйство!
— Мама вела хозяйство в своей квартире. А здесь хозяйство вела я.
— Но мама же иногда готовила!
— Иногда. Когда у нее было настроение.
— А убиралась!
— Убиралась там, где сама намусорила.
— Но все же помогала!
— Помощь — это когда облегчают твой труд. А когда создают дополнительную работу — это обуза.
— Мама не обуза!
— Олег, за пятнадцать лет твоя мать ни разу не купила продукты на свои деньги. Ни разу не оплатила коммунальные услуги. Ни разу не потратилась на ремонт квартиры.
— Но она же пенсионерка!
— Работающая пенсионерка. С доходом выше прожиточного минимума.
— А что она должна была делать?
— Участвовать в семейных расходах пропорционально доходу.
— А сколько это?
— Минимум двадцать тысяч в месяц.
— Но у нее же пенсия маленькая!
— У нее пенсия плюс доходы от бизнеса. В сумме около пятидесяти тысяч.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. И знаю, что она могла бы участвовать в расходах, но предпочитала тратить деньги на себя.
— А что плохого в том, чтобы тратить на себя?
— Ничего плохого, если ты живешь один. Но если живешь в семье, нужно думать об общих расходах.
— Но мы же не просили ее тратиться!
— Не просили, потому что я покрывала все расходы.
— Ну и хорошо!
— Хорошо для вас. Плохо для меня.
— Почему плохо?
— Потому что я работала за троих, а получала благодарность за одного.
— Мы благодарили!
— Словами благодарили. А по факту требовали все больше.
— Мы не требовали!
— Требовали. Постоянно требовали.
— Чего требовали?
— Лучшей еды, более дорогих вещей, отпусков, развлечений.
— Но это же естественно!
— Естественно, если каждый участвует в оплате по своим возможностям.
— А мы не участвовали?
— Вы участвовали на десять процентов от необходимого.
Людмила закрыла чемодан и поставила его к двери:
— Олег, Галина Ивановна, у вас есть последний шанс уйти по-хорошему.
— А если мы не уйдем? — спросила пожилая женщина.
— Уйдете. У вас нет выбора.
— Это угроза?
— Это констатация факта.
— А если мы подадим в суд?
— На что подадите?
— На раздел имущества!
— Подавайте. Квартира не является совместно нажитым имуществом.
— А другое имущество?
— Какое другое?
— Ну... мебель... техника...
— Забирайте свою мебель и технику.
— А которая была куплена в браке?
— Покупалась на мои деньги. У меня есть все чеки.
— Но ведь мы же семья были!
— Были. И что?
— А семейные вещи как делить?
— Берите все, что хотите. Кроме подарков от моих родителей.
— Все? — обрадовался Олег.
— Все. Мне ничего от вас не нужно.
— Даже телевизор можно взять?
— Забирайте телевизор.
— А холодильник?
— И холодильник.
— А мебель?
— Всю мебель, которую покупали вместе.
— А машину? — робко спросил Олег.
— Какую машину?
— Твою машину...
— Моя машина остается со мной.
— Но мы же ездили на ней вместе!
— Ездили на моей машине на мой бензин.
— Но я же иногда водил!
— Иногда. Это не дает тебе права на владение.
— А если я найду работу? — вдруг спросил Олег.
— Что если найдешь?
— Тогда мы сможем жить вместе?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я больше не хочу с тобой жить.
— Но ведь если я буду зарабатывать...
— Олег, дело не только в деньгах.
— А в чем еще?
— В уважении. В равноправии. В способности быть партнером.
— А я не способен?
— Пока не способен.
— А если стану способен?
— Может быть, станешь. Но уже с другой женщиной.
— Я не хочу другую женщину!
— Тогда оставайся один. Учись быть самостоятельным.
— А ты?
— А я буду жить своей жизнью.
— Без мужа?
— Без иждивенца.
— А если встретишь другого мужчину?
— Встречу — познакомлюсь.
— А если он окажется таким же, как я?
— Не окажется. Теперь я знаю, на что обращать внимание.
— На что именно?
— На способность мужчины содержать себя и участвовать в содержании семьи.
— А любовь?
— Любовь без уважения долго не живет.
— А у нас не было уважения?
— С моей стороны было. С вашей — нет.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что люди, которые требуют встать на колени, не испытывают уважения.
Олег опустил голову:
— Люда, я действительно был не прав...
— Был.
— И я действительно раскаиваюсь...
— Раскаиваешься сейчас. Когда понял, что теряешь содержание.
— Не только поэтому!
— В основном поэтому.
— А что нужно сделать, чтобы ты поверила в искренность?
— Ничего. Уже поздно.
— Но ведь люди прощают!
— Прощаю. Но не возвращаюсь.
— В чем разница?
— Прощение — это когда не держишь зла. А возвращение — это когда готов снова доверять.
— А ты не готова доверять?
— Не готова.
— Почему?
— Потому что доверие восстанавливается годами. А у нас нет этих лет.
— Почему нет?
— Потому что я не хочу их тратить.
— А на что хочешь потратить?
— На себя. На свою жизнь. На свое развитие.
— А семья?
— Семья будет. С человеком, который будет мне равным партнером.
— А я не могу стать равным партнером?
— Можешь. Но не со мной.
— Почему?
— Потому что между нами слишком много обид и разочарований.
— А их нельзя забыть?
— Забыть можно. Но нельзя сделать так, чтобы их не было.
— А что, если я кардинально изменюсь?
— Тогда найдешь женщину, которая оценит новую версию тебя.
— А тебе будет не жалко?
— Не будет. Я буду рада, что ты наконец повзрослел.
— Но не со мной...
— Не со мной.
Олег взял чемодан:
— Хорошо. Я понял.
— Понял что именно?
— Что я потерял лучшую женщину в своей жизни из-за собственной глупости.
— Не из-за глупости. Из-за инфантильности.
— В чем разница?
— Глупость можно исправить знаниями. А инфантильность — только жизненным опытом.
— И сколько нужно опыта?
— Несколько лет самостоятельной жизни.
— А потом?
— Потом станешь нормальным взрослым мужчиной.
— А мы сможем встречаться?
— Нет.
— А общаться?
— Незачем.
— А если у нас будут общие знакомые?
— Будем вежливо здороваться.
— И все?
— И все.
Галина Ивановна взяла свою сумку:
— Людмила, а что если через год мы все-таки придем?
— Не приходите.
— А если очень захотим поговорить?
— Говорить не о чем.
— А если захотим извиниться?
— Извинения приняты заранее.
— А если захотим доказать, что изменились?
— Доказывайте другим людям.
— А тебе не интересно, что с нами будет?
— Честно? Не очень.
— Почему?
— Потому что я потратила на вас пятнадцать лет жизни. Этого достаточно.
— А если мы будем очень скучать?
— Это ваши проблемы.
— Ты жестокая стала...
— Не жестокая. Реалистичная.
— А любовь что, совсем прошла?
— Любовь превратилась в усталость.
— А жалость?
— Жалость осталась. Но я не позволю ей управлять моей жизнью.
— А что будешь делать?
— Жить. Работать. Радоваться.
— Без нас?
— Без вас мне будет легче радоваться.
— Почему?
— Потому что не нужно будет работать за троих.
Олег и Галина Ивановна медленно направились к двери. На пороге Олег обернулся:
— Люда, а что если я действительно найду хорошую работу?
— Будет замечательно. Для тебя.
— А для тебя?
— Для меня это не будет иметь значения.
— Совсем?
— Совсем.
— А если я стану успешным?
— Стань. Это пойдет тебе на пользу.
— А ты узнаешь об этом?
— Возможно.
— И что подумаешь?
— Подумаю, что жаль было тратить на тебя пятнадцать лет, когда ты мог стать успешным гораздо раньше.
— А сожалеть не будешь?
— О чем сожалеть?
— О том, что упустила успешного мужчину.
— Олег, я не упускала успешного мужчину. Я освобождалась от неуспешного.
— А если я стану успешным?
— Повторяю: будет замечательно. Для твоей будущей жены.
— А ты не пожалеешь?
— Не пожалею.
— Точно?
— Точно.
Дверь закрылась. Людмила осталась одна в своей квартире.
Она подошла к окну и посмотрела вниз. Олег и Галина Ивановна стояли у подъезда с чемоданами, о чем-то спорили. Потом поймали такси и уехали.
Людмила села в кресло и впервые за пятнадцать лет почувствовала настоящее спокойствие. Никто не требовал ужина. Никто не включал громко телевизор. Никто не оставлял грязную посуду в раковине.
Она взяла книгу и открыла на закладке. Читала до глубокой ночи, не думая о том, что завтра нужно рано вставать и готовить завтрак для двоих взрослых людей.
А утром проснулась от солнца, а не от требований подать кофе в постель.