Тамара Андреевна проснулась от детского плача. Четыре утра. Матвей опять расплакался. Она лежала минуту, прислушиваясь — может, Ира встанет к сыну. Но из соседней комнаты доносился только храп Тимофея. Плач становился громче.
Поднялась, накинула халат. В детской Матвей стоял в кроватке, размазывая слезы по щекам. Увидев бабушку, протянул ручки.
— Тише, тише, мой хороший. Баба здесь.
Взяла на руки, прижала к себе. Мальчик затих, уткнулся носом в плечо. От него пахло молоком и детской присыпкой. Тамара Андреевна покачивала внука, тихо напевая колыбельную. Та самая, которую пела когда-то Тимофею.
В дверях появилась заспанная Аня. Шесть лет, старшая внучка. Волосы торчали во все стороны, пижама сбилась.
— Баб, а мама где?
— Спит мама. Иди ко мне.
Аня подошла, прижалась к бабушкиному боку. Тамара Андреевна одной рукой держала Матвея, другой обнимала внучку. Так и стояли втроем посреди детской.
Утром, когда дети уже завтракали на кухне, появилась Ира. В шелковом халате, с маской для сна на лбу. Села за стол, зевнула.
— Мам, налейте кофе.
Тамара Андреевна молча налила. Поставила чашку перед невесткой.
— Опять Матвей ночью плакал? — спросила Ира, помешивая сахар.
— Плакал.
— Надо к врачу его сводить. Может, животик болит.
— Своди.
Ира посмотрела на свекровь с удивлением.
— Ну мам, вы же знаете, я не могу. У меня токсикоз.
Третья беременность. Два месяца как объявила. Тамара Андреевна тогда чуть чашку не выронила. Снова? Они с Матвеем-то едва справляются, а тут третий.
— Токсикоз у тебя уже полгода, — сказала она.
— Что вы имеете в виду?
— То, что с Матвеем ты тоже не вставала. И с Аней. Всегда токсикоз, усталость, головная боль.
Ира надулась.
— Вы несправедливы. Я делаю что могу.
Тимофей вошел на кухню, галстук в руке.
— Мам, завяжешь? И рубашку погладь, пожалуйста. Эта мятая.
Тамара Андреевна посмотрела на сына. Тридцать два года. Взрослый мужчина. А галстук завязать не может. Или не хочет.
— Попроси жену.
— Мам, ну ты же знаешь, Ира плохо себя чувствует.
— А я хорошо?
Тимофей удивленно поднял брови.
— Ты что, заболела?
— Нет. Просто устала.
— От чего? — Ира фыркнула. — Сидите дома целыми днями.
Тамара Андреевна почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Сидит дома. Она, которая встает в четыре утра к их детям. Готовит на всю семью. Стирает, убирает, водит Аню в садик. А они...
— Знаете что, — сказала она спокойно. — Разбирайтесь сами.
Встала из-за стола, ушла к себе в комнату. Села на кровать, посмотрела в окно. На улице весна. Апрель. Ей шестьдесят лет. Из них последние семь она живет не своей жизнью.
Сначала было не так. Когда Тимофей привел Иру знакомиться, девушка понравилась. Милая, вежливая. Тамара Андреевна обрадовалась — наконец-то сын остепенится. Свадьбу сыграли через полгода. Потом забеременела Ира, родилась Аня.
Первые проблемы начались сразу после родов. Ира отказывалась вставать к ребенку ночью — устала, не высыпается, молоко пропадет. Тимофей работал, ему тоже вставать было некогда. Тамара Андреевна взяла ночные дежурства на себя. Временно, думала. Пока невестка не окрепнет.
Временное стало постоянным. Ира так и не начала вставать к дочери. Готовить тоже — невкусно получается, лучше уж свекровь. Убирать — спина болит после родов. Гулять с ребенком — холодно, жарко, ветрено.
Тимофей не видел проблемы. Мама же дома, пенсионерка, чем ей еще заниматься? И Тамара Андреевна занималась. Растила внучку, вела хозяйство, обслуживала сына с невесткой.
Потом родился Матвей. История повторилась. Только теперь детей было двое, а сил у Тамары Андреевны — меньше. Спина болела от постоянного ношения малыша. Колени ныли. Давление скакало.
А теперь третий. Она представила — еще один младенец, еще бессонные ночи, подгузники, кормления. И так до самой смерти. Пока не упадет.
Вечером, когда дети спали, а Тимофей с Ирой смотрели телевизор, Тамара Андреевна вышла к ним.
— Нам нужно поговорить.
— Что случилось? — Тимофей оторвался от экрана.
— Я больше не могу так жить.
— Как — так?
— Быть вашей прислугой. Няней, кухаркой, уборщицей. У меня есть своя жизнь.
Ира закатила глаза.
— Мам, ну что вы драматизируете? Мы же семья. Помогаем друг другу.
— Помогаете? И в чем же ваша помощь?
— Мы вас содержим! — выпалил Тимофей. — Живете с нами, едите за наш счет!
Тамара Андреевна посмотрела на сына. Содержат. Она, которая вложила в эту квартиру свою долю после продажи отцовской. Которая отдает всю пенсию на продукты. Которая экономит на себе, чтобы внукам игрушки покупать.
— Квартира наполовину моя, — напомнила она. — И пенсию я всю вам отдаю.
— Ну и что? Это копейки! — Ира встала с дивана. — Мы вам дали семью, внуков! А вы жалуетесь!
— Я не жалуюсь. Я предупреждаю. Найдите няню для детей. Или вставайте к ним сами. Я больше не буду.
— Мам, ты с ума сошла? — Тимофей тоже встал. — Куда ты денешься? Будешь одна в своей комнате сидеть?
Тамара Андреевна помолчала. Потом сказала то, о чем думала последний месяц.
— Я продам свою долю и съеду.
Повисла тишина. Ира открыла рот, закрыла. Тимофей побледнел.
— Ты... ты не можешь!
— Могу. И сделаю, если ничего не изменится.
Развернулась и ушла к себе. За спиной слышала, как Ира что-то возмущенно говорит, Тимофей пытается ее успокоить. Закрыла дверь, легла на кровать.
На следующий день все было как обычно. Матвей плакал ночью — Тамара Андреевна не встала. Плач становился громче, истеричнее. Через полчаса услышала, как ругаясь, встает Ира. Потом крик Тимофея — где соска, где подгузники.
Утром они смотрели на нее как на врага. Молчали демонстративно. Аня, чувствуя напряжение, тоже притихла.
— Баб, ты на маму злишься?
— Нет, солнышко. Просто устала.
День прошел в холодной войне. Ира демонстративно пыталась готовить — сожгла яичницу. Тимофей пытался помочь — разбил тарелку. Дети капризничали без привычного распорядка.
К вечеру Тамара Андреевна не выдержала, приготовила ужин. Но предупредила — последний раз.
— Завтра иду к риелтору.