"Я уже протягивал риелтору папку с документами на продажу своей единственной квартиры, как зазвонил телефон. И один невинный вопрос тестя: "Антох, а что там за огромный счет за свет пришел на Светкину квартиру?" - не просто остановил сделку. Он вскрыл чудовищную ложь, в которой я жил последние пять лет."
Моя воздушная фея с дорогими привычками
На экране высветилось "Тесть". Я улыбнулся, ожидая услышать, как обычно, бодрое: "Ну привет, зятек!".
- Да, Павел Андреевич, доброе утро! - бодро ответил я.
- Антох, привет! Не отвлекаю? - голос его и вправду был каким-то будничным, даже немного озадаченным. - Слушай, я что-то до Светки дозвониться не могу.
- Я тут за Светкину квартиру коммуналку платил, смотрю, сумма какая-то огромная пришла за свет. Вы что, квартирантов там сменили, что ли?
Я молчал. Папка с документами вдруг стала тяжелой, как камень. Уши заложило, и гулкий голос тестя доносился будто из-под воды.
Какой "Светкиной квартиры"? Какой "коммуналки"? Какие "квартиранты"?
Мой мозг отчаянно отказывался складывать эти простые слова в единое, чудовищное по своей сути, предложение. Я стоял посреди нашей крошечной однушки, в которой мы ютились последние пять лет, и мир вокруг меня начал медленно рассыпаться на пиксели.
В ушах гудело. Пять лет... Пять лет я пахал сисадмином днем и "компьютерным мастером" по ночам, пока Света, моя воздушная фея-дизайнер, "искала вдохновение". Я создавал ей условия, верил, что она - гений. А она... у нее все это время была своя квартира?
Она не говорила о деньгах, она говорила о "самореализации". Она не искала работу, она была "в поиске вдохновения". И я, влюбленный по уши, верил каждому ее слову. Я видел в ней непризнанного гения, которому просто нужно создать условия. И я создавал.
Днем я сидел в душном офисе, следя за тем, чтобы сотня компьютеров работала без сбоев. Слышал ровный гул серверов, вдыхал запах пластика и пыли.
А вечерами и на выходных мчался на подработки. "Компьютерный мастер на час". Я копался в чужих системных блоках, менял термопасту, чистил ноутбуки от пролитого чая и крошек печенья. Я уставал так, что порой засыпал прямо в маршрутке.
Но потом я приходил домой, и Света встречала меня своим фирменным печальным вздохом. Тот самый тихий, почти невесомый вздох, который означал, что мир снова оказался жесток к ее таланту. Она сидела на диване, окруженная красивыми эскизами, и жаловалась.
- Милый, представляешь, этот заказчик... он совершенно не понимает концепцию! Он хочет "побогаче". Ну что это за формулировка? Я чувствую себя такой опустошенной...
Я садился рядом, обнимал ее хрупкие плечи, вдыхал сладкий аромат ее духов, который я же и купил на деньги от трех починенных "старичков", и говорил:
- Плюнь на него, родная. Не твоего полета птица. Отдыхай. Все будет хорошо, я же рядом.
И она благодарно прижималась ко мне. А я чувствовал себя рыцарем. Защитником. Мужчиной, который оберегает свою прекрасную даму от грязи и пошлости этого мира.
Ее заказы были редкими, как летний снег. То она находила клиента, загоралась идеей, работала пару дней, а потом вдохновение ее покидало. То заказчик оказывался "токсичным". То ей просто нужно было "перезагрузиться".
Большая часть счетов, конечно, была на мне. Аренда, продукты, ее новые кисти и какой-то особенный французский холст, без которого творить было ну никак невозможно. Я не жаловался. Я просто брал еще одну подработку.
Нам становилось тесно. Мои инструменты занимали половину коридора, ее мольберт и рулоны ватмана - половину комнаты. Спали мы, по сути, на стройплощадке творческой мысли. И вот однажды вечером, после особенно тяжелого дня, я решился.
- Свет, а давай подумаем о своем жилье? Об ипотеке, - осторожно начал я, массируя уставшие плечи.
Глаза моей жены мгновенно наполнились слезами. Тот самый вздох, только теперь он был громче, трагичнее.
- Антоша... какая ипотека? Милый, как мы ее потянем? Ты и так работаешь на износ. А я... я же совсем без заказов. Я чувствую себя такой обузой, таким якорем на твоей шее...
Она закрыла лицо руками, и ее хрупкие плечи затряслись. В этот момент я почувствовал себя последним негодяем. Залез со своими приземленными идеями в ее тонкую душевную организацию.
Пару дней она ходила сама не своя. Задумчивая, печальная. А потом, одним вечером, подошла ко мне, села рядом и взяла за руку. Ее пальцы были холодными.
- Родной, я тут думала... Я нашла решение. Наверное...
Она говорила тихо, подбирая слова, словно боялась меня ранить. Идея была простой. У меня была однушка, та, в которой мы сейчас жили. Бабушкина. Та самая, в которой прошло мое детство, пахнущая пирогами и старыми книгами. Моя единственная "подушка безопасности".
- Если... если ее продать, - прошептала Света, не глядя мне в глаза, - то у нас будет отличный первый взнос. И платежи будут совсем маленькими. Я смогу тебе помогать, даже с моими небольшими заработками. Мы купим просторную двушку. У тебя будет свой кабинет для работы, а у меня - мастерская...
Она подняла на меня свои огромные, полные слез и надежды глаза.
Я колебался. Эта квартира была не просто бетоном и кирпичами. Это была память. Это была моя страховка от любых жизненных бурь. Но я смотрел на любимую женщину, на ее заплаканное лицо, на то, как дрожат ее губы, и понимал. Я - мужчина. Я должен решать проблемы. Я должен сделать ее счастливой.
- Хорошо, - сказал я. - Давай так и сделаем.
В тот вечер Свету будто подменили. Она порхала по нашей крохотной кухоньке, уже набрасывала в блокноте план нашей будущей квартиры, показывала мне какие-то картинки в телефоне. И смеялась. Не тихо и грустно, как обычно, а по-настоящему, заливисто. Я смотрел на нее, и вся моя усталость куда-то улетучилась. Ну и черт с ней, с этой однушкой, подумал я. Если за нее можно купить вот такой ее смех - то сделка выгодная.
Как же я ошибался...
Роковой звонок
- Антох, ты там? Алло? - его голос вернул меня в реальность.
Я сглотнул. Во рту пересохло.
- Да, да, Павел Андреевич, тут я. Задумался просто. Что... что вы сказали про свет?
Я цеплялся за эти слова, как утопающий за соломинку. Может, я ослышался? Может, он говорил о квартире своей сестры? Или просто ошибся номером? Любое, самое абсурдное объяснение сейчас казалось мне спасительным.
- Да говорю, счет за свет большой пришел на Светкину квартиру. Я ж ей каждый месяц коммуналку оплачиваю, как она просила. А тут смотрю - электричества намотало прилично. Вот и подумал, может, жильцы новые заехали, семья с детьми, а меня и не предупредили. Ты спроси у Светы, ладно?
Каждое его слово было гвоздем, который он методично, удар за ударом, вбивал в крышку моего гроба. "Каждый месяц оплачиваю". "Чтобы голова у нее не болела". "Светкина квартира".
- Хорошо, - выдавил я из себя. Голос был чужим, сиплым. - Я... я спрошу. Обязательно. Спасибо, что позвонили.
- Да не за что, сынок. Ну, давай, удачи вам там с вашими делами!
Он отключился. А я остался стоять посреди прихожей. В ушах звенела оглушительная тишина, которую нарушало только гулкое, тяжелое биение моего собственного сердца. Оно стучало где-то в горле, мешая дышать.
Папка с документами на продажу МОЕЙ квартиры выскользнула из ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на пол. Листы разлетелись веером, словно белые раненые птицы.
Я смотрел на них и ничего не чувствовал.
Светкина квартира.
Значит, пока я, как последний дурак, вкалывал на двух работах, чтобы обеспечить ей красивую жизнь... У нее была своя. Своя собственная квартира. И она не просто стояла пустая. Она ее сдавала. "Квартиранты сменились".
А деньги... куда шли деньги? Ответ был настолько очевидным, что мне стало дурно. Они шли ей в карман. На ее "творческие поиски". На ее дорогие холсты и краски. На ту самую "нестабильность", о которой она так горько плакала у меня на плече, и за которую я еще и доплачивал.
* * *
В голове, как в испорченном кинопроекторе, замелькали кадры последних лет. Но теперь они были другими. С них слезла позолота моей слепой любви, и я увидел их истинный, уродливый смысл.
Вот Света отказывается от очередного выгодного, на мой взгляд, заказа. "Антоша, ну это же безвкусица! Я не могу переступить через себя, я же художник!" А я киваю, восхищаясь ее принципиальностью. А ведь на самом деле ей просто не нужны были эти деньги. У нее был свой, стабильный, тайный доход.
Вот мы в магазине, и она с грустью смотрит на красивое платье. "Какое чудесное... но нет, милый, мы не можем себе этого позволить, нам же за квартиру платить". Я, конечно же, тут же покупал ей это платье. На деньги, которые откладывал на новые зимние ботинки для себя. А она принимала подарок с благодарной слезой в глазах. Как же виртуозно она играла свою роль!
А ее слезы... Боже, ее слезы, когда я заговорил об ипотеке! "Я чувствую себя такой обузой!" Какая же это была гениальная, какая чудовищная ложь! Она не обузой себя чувствовала. Она боялась, что я, узнав о ее квартире, перестану ее содержать. Что наш уютный мирок, где я - рабочая лошадка, а она - порхающая фея, рухнет.
И ведь не рухнул. Наоборот. Она провернула все еще гениальнее. Она не просто сохранила свой доход. Она решила его приумножить. За счет меня. За счет моей единственной квартиры.
Продать мою бабушкину квартиру, чтобы купить НАШУ общую. Гениально. Просто гениально. Взять мои деньги, вложить их в совместное имущество, и в случае чего... что? Разделить пополам?
Меня затрясло. Не от злости, нет. От холода. Ледяной, пронизывающий холод поднимался откуда-то изнутри, сковывая мышцы. Я вдруг понял, что совсем не знаю женщину, с которой прожил пять лет. Я жил с красивой маской, с продуманным до мелочей образом. А кто скрывался за ним? Расчетливая, холодная, циничная кукла.
* * *
Я услышал, как в замке поворачивается ключ. Дверь открылась, и на пороге появилась Света. Свежая, красивая, в новом легком плащике. В руках у нее был стаканчик с латте.
Конец спектакля
- Милый, ты еще не ушел? - пропела она, снимая туфли. - Я нам кофе взяла, вкусный, с карамелью! Отпраздновать наш первый шаг к мечте! Сегодня такой великий день!
Она поставила два бумажных стаканчика на тумбочку в прихожей. Сладкий, приторный запах карамели ударил мне в нос, и к горлу подкатила тошнота.
Я молча смотрел на нее. На ее новый бежевый плащик, который я не видел раньше. На ее идеальную укладку. На беззаботную, счастливую улыбку. Улыбку хищника, который уже почти загнал жертву в капкан.
Она заметила мой взгляд и разбросанные по полу документы. Улыбка дрогнула.
- Антош, что-то случилось? Ты почему папку уронил? Все в порядке?
Она шагнула ко мне, протянула руку, чтобы коснуться моего плеча. Я инстинктивно отстранился. Всего на полшага, но она это заметила. Ее рука замерла в воздухе.
- Что происходит? Ты меня пугаешь.
Я медленно наклонился и поднял с пола один лист. Договор. С адресом моей квартиры. Моей. Не нашей. Моей.
- Великий день, говоришь? - тихо спросил я. Голос был на удивление ровным. - Шаг к мечте? К чьей мечте, Свет? К твоей?
Она захлопала своими огромными, невинными глазами.
- К нашей, милый! О чем ты говоришь? Мы же все решили...
- Да, - кивнул я. - Мы все решили. Я решил продать свое единственное жилье, чтобы мы могли купить общее. Чтобы тебе, моя бедная, творческая девочка, было где "реализоваться". Чтобы ты не чувствовала себя "обузой". Я правильно все помню?
Она сглотнула, ее лицо начало бледнеть.
- Правильно... Антон, я не понимаю, к чему ты ведешь...
- Я тебе помогу понять. Мне твой папа звонил.
Вот оно. Эта фраза подействовала, как щелчок выключателя. Вся ее напускная воздушность, вся ее хрупкость исчезли в одну секунду. Я увидел перед собой совершенно другую женщину. Взгляд стал жестким, внимательным, оценивающим. Она больше не играла.
- Папа? И что он сказал? - в ее голосе появились холодные, стальные нотки.
- Да так, пустяк, - я криво усмехнулся. - Беспокоится о тебе. Говорит, за твою квартиру большой счет за свет пришел. Переживает, не сменились ли у вас квартиранты. Просил меня у тебя узнать.
Я смотрел ей прямо в глаза. Я видел, как в них пронеслись паника, отчаяние и ярость от того, что ее поймали. Она открыла рот, потом закрыла. Пыталась найти слова, выстроить новую ложь, но не могла.
Ее гениальный план, такой красивый и продуманный, рухнул из-за какой-то дурацкой квитанции за свет.
- Он... он, наверное, что-то перепутал, - наконец выдавила она. - У меня нет никакой квартиры...
- Конечно, перепутал, - спокойно согласился я.
Я больше не хотел ничего выяснять. Не хотел слушать ее оправдания. Мне было все равно. Я просто хотел, чтобы этот спектакль закончился.
Я аккуратно собрал все листы с пола, сложил их в папку. Выровнял края. Защелкнул замок. Потом поднял глаза на женщину, которую, как мне казалось, я любил больше жизни. Теперь я видел перед собой чужого, неприятного мне человека.
- Знаешь, Свет, а ведь он прав. Твой отец. Не стоит менять квартирантов, если они хорошо платят. Это нестабильно. А стабильность - это главное.
Я взял свою куртку.
- Ты куда? - ее голос сорвался на визг.
Я повернулся к ней, уже стоя в дверях.
- По делам. Эту продажу нужно отменить. Я, в отличие от некоторых, свою квартиру терять не собираюсь.
Я вышел из квартиры и закрыл за собой дверь, оставив ее одну. Одну с ее ложью, с ее двумя стаканчиками остывающего карамельного латте и с руинами нашей "общей мечты".
Я шел по улице, сам не зная куда. Холодный ветер бил в лицо. Пять лет моей жизни, моей веры, моей работы - всё было построено на лжи. Я не муж, я был просто удобным ресурсом.
Квартиру я спас. А вот веру в людей - кажется, потерял навсегда. А вера... Вера, наверное, как и любовь, не продается и не покупается. Она либо есть, либо ее убивают.
Мою убили сегодня, выстрелом в спину, из-за дурацкой квитанции за свет.
А как бы вы поступили на его месте? Можно ли простить такой обман, даже если любишь человека?
