**«Выселение с юмором, или Как клуша стала грозой»**
Маргарита Петровна Шелестова была женщиной не просто с характером — с *характером в кавычках, подчёркнутом красной ручкой и с восклицательным знаком*. Она родилась в эпоху, когда «женщина на кухне» считалась не унизительным стереотипом, а государственной программой. Она вышла замуж в 19, родила сына в 20, воспитала его в строгости и чистоте, а в 45 овдовела — и с тех пор её главной миссией стало: *держать всех в ежовых рукавицах*, особенно невестку.
Невестку звали Оля. Ольга Сергеевна, по паспорту. По свекровиному реестру — «эта», «она», «та, что не умеет жарить котлеты как надо», «та, что носки в стирку бросает не сложенными», «та, что думает, будто ей тут не квартира, а отель „Ритц“».
Оля была тихой, спокойной, с чувством юмора, которое пряталось глубоко внутри, как клад в затонувшем корабле. Она терпела. Терпела замечания про «неправильно развешенное бельё», терпела «ты опять что-то испортила в холодильнике?», терпела «у нас в доме так не принято», «у нас в доме так не говорят», «у нас в доме так не дышат».
Она терпела год. Потом два. Потом пять. Потом десять. Потом — уже просто по инерции, как человек, который забыл, что дверь можно открыть, а не только терпеть, как её ломают.
Сын, Игорь, был хорошим парнем. Мягким. Добрым. Но в вопросах «мама против жены» он всегда выбирал… ну, не маму, конечно. Он выбирал *никого*. Он выбирал «давайте не будем об этом», «Оля, ты же понимаешь, мама просто переживает», «мам, ну хватит уже, ей же неудобно». То есть, по сути — маму.
Оля научилась улыбаться сквозь зубы. Говорить «да, конечно, Маргарита Петровна» на любую тираду. Складывать носки треугольниками. Жарить котлеты с хрустящей корочкой. Вешать бельё строго по цветовой гамме и ветру. Она стала чемпионкой по смирению. Её внутренний голос иногда шептал: «А может, хватит?», но внешний отвечал: «Потерпи. Это твой дом. Твой муж. Твоя жизнь. Ну почти».
---
А потом однажды, в обычный вторник, когда Маргарита Петровна как раз читала лекцию о том, что «в старину женщины в 6 утра вставали, а не валялись до 8, как некоторые», в дверь позвонили.
— Иди открой, — бросила свекровь, не отрываясь от кастрюли. — Кто это ещё лезет в рабочий день? Небось, опять эти соц.опросы. Я им скажу, что у нас тут не цирк.
Оля пошла. За дверью стоял почтальон — пожилой, усталый, с сумкой, набитой, как чемодан эмигранта.
— Вам письмо. Официальное. С уведомлением. Подпись нужна.
Оля расписалась, взяла конверт. Тяжёлый. С гербом. С цифрами. С печатью.
— Ой, — сказала она. — Похоже, что-то важное.
— Ага, — кивнул почтальон. — У меня сегодня три таких разнёс. Люди плакали. Один даже упал. Вы держитесь.
Оля закрыла дверь. Подошла к кухне.
— Маргарита Петровна, вам письмо. Официальное.
— Что за письмо? От кого? — нахмурилась свекровь. — Я никому не пишу. И никто мне не должен писать. Разве что из налоговой… Ой, Господи, неужели опять эти дураки что-то напутали с льготами?
Она вытерла руки полотенцем, взяла конверт, разорвала его с таким видом, будто вскрывает письмо от Сталина.
Развернула. Прочитала первую строку.
Побледнела.
Прочитала вторую.
Посинела.
Прочитала третью.
— Это… это… — задохнулась она. — Это подделка! Клевета! Провокация!
— Что случилось? — спросила Оля, делая вид, что обеспокоена. Хотя внутри у неё запел хор ангелов.
— Это… это… — Маргарита Петровна дрожала. — Это письмо о выселении! Из *моей* квартиры!
— Ой, — сказала Оля. — Как это — из вашей? Вы же здесь живёте с Игорем с самого брака. А до этого — с покойным Петром Ивановичем. Это же ваша квартира?
— Моя! Моя! — закричала свекровь. — Я тут сорок лет живу! Я тут обои клеила! Я тут трубы меняла! Я тут…
Она вдруг замолчала. Взглянула на подпись внизу.
И ахнула.
— Не может быть… — прошептала она. — Это… это… *она*?!
Оля скромно опустила глаза.
— Кто — она? — спросил, входя на кухню, Игорь. — Мам, ты чего кричишь? Оля, что случилось?
— Случилось, — сказала Оля, — что Маргарита Петровна получила официальное уведомление о выселении из квартиры. Подписано мной. Как собственницей.
Тишина. Густая. Плотная. Как кисель в советской столовой.
— Как… *собственницей*? — выдавил Игорь.
— Ага, — кивнула Оля. — Я. Ольга Сергеевна Шелестова. Единственная собственница квартиры, расположенной по адресу: ул. Ленина, д. 17, кв. 42. Согласно выписке из ЕГРН, зарегистрированной вчера.
— Но… но… — запнулась свекровь. — Это же *моя* квартира! Я тут живу! Я…
— Вы — зарегистрированы как *временно проживающая*, — мягко сказала Оля. — Без права собственности. Без договора аренды. Без каких-либо юридических оснований для проживания. Кроме моего доброго отношения. Которое, как вы понимаете, имеет свойство заканчиваться.
— Ты… ты… — Маргарита Петровна задрожала. — Ты *купила* квартиру?! У кого?! У меня?! Когда?!
— Не купила, — улыбнулась Оля. — *Получила в дар*. От вашего сына. Месяц назад. Он подписал дарственную. Очень красиво подписал. С завитушками.
Игорь вдруг вспомнил.
— Ага… да… это… эээ… ты же просила меня подписать какие-то бумаги… я думал, это про кредит…
— Это был *договор дарения*, дорогой, — сказала Оля. — Ты подарил мне квартиру. Целиком. С балконом, с ванной, с кухней и… со всеми проживающими. Которых я могу выселить в любой момент. По закону. Через суд. Или без суда. Если они добровольно освободят помещение в течение 30 дней.
— Тридцать дней?! — взвизгнула свекровь. — Ты… ты… ты *клуша*! Ты… ты… *гадюка*!
— Клуша — это птица, — спокойно ответила Оля. — А гадюка — рептилия. Я, скорее, сова. Мудрая. Терпеливая. И очень точная в расчётах.
— Игорь! — завопила Маргарита Петровна. — Ты что, позволишь этой… этой… *домработнице с высшим образованием* выгнать меня на улицу?!
— Мам, — растерянно сказал Игорь, — я… я не знал… я подумал…
— Ты *ничего* не думал! — закричала свекровь. — Ты позволил этой… этой… *интриганке* обвести тебя вокруг пальца!
— Вообще-то, — заметила Оля, — он сам подписал. Я даже не уговаривала. Просто сказала: «Подпиши, а то мама опять будет ругаться, что я тапки не на место ставлю». Он подписал. С улыбкой.
Игорь покраснел.
— Я… я… мне казалось, это что-то про ремонт…
— Про *реконструкцию прав*, — поправила Оля. — Очень важный ремонт. Теперь я могу не только тапки ставить, куда хочу, но и решать, кто в квартире живёт, а кто — нет.
---
Следующие дни прошли в атмосфере холодной войны. Маргарита Петровна не разговаривала с Олей. Не смотрела на неё. Ела отдельно. Мыла посуду отдельно. Даже дышала отдельно — через нос, с презрением.
Она звонила юристам. Знакомым. Даже дальней родне в деревне — вдруг кто-то знает, как «эту выродка» остановить.
Но юристы разводили руками: «Дарственная — дело добровольное. Подписал — отвечай. Суд не поможет. Разве что докажете, что сын был недееспособен. Но он же работает, налоги платит, в отпуск ездит…»
Родня в деревне посоветовала: «Пусть хоть козу заведёт. Пусть учится доить».
Маргарита Петровна впала в уныние. Потом — в ярость. Потом — в истерику. Потом — в молчаливую злобу.
Оля, между тем, вела себя безупречно. Убирала. Готовила. Улыбалась. Даже предложила свекрови: «Могу помочь с поиском жилья. Есть хорошие съёмные квартиры. С евроремонтом. И без надоедливых невесток».
— Я умру здесь! — кричала Маргарита Петровна. — Я не уйду! Это мой дом!
— Тогда придётся через суд, — вздыхала Оля. — Приставы, опись имущества, вывоз мебели… Вы же не хотите, чтобы соседи смотрели, как вас с вещами на улицу выносят? Особенно тётя Валя с третьего этажа? Она же всё расскажет на районе.
Это подействовало. Тётя Валя была главным сплетником микрорайона. Её слухи достигали даже районной администрации.
---
За неделю до истечения срока Маргарита Петровна сдалась.
— Хорошо, — сказала она, глядя в пол. — Я уйду.
— Отлично! — обрадовалась Оля. — Я уже нашла вам прекрасную однушку. На окраине. Тихо. Соседи — пенсионеры. Телевизор смотрят только «КВН» и «Поле чудес». Вы будете счастливы.
— Я не хочу на окраину!
— Тогда могу предложить комнату в коммуналке. С туалетом на этаже. И соседкой, которая поёт на бис «Калинку» в три часа ночи.
— Ты… ты… — Маргарита Петровна схватилась за сердце. — Ты наслаждаешься!
— Немножко, — призналась Оля. — После десяти лет унижений — да, наслаждаюсь. Как мороженым после диеты. Как сном после бессонной ночи. Как тишиной — после десятилетнего визга.
Игорь молчал. Он начал понимать масштаб катастрофы. Его жена — гений стратегии. Его мама — проигравшая сторона. А он — пешка. Подписанная пешка.
---
В день выселения приехала машина. Не грузовая. Просто «Газель». С двумя грузчиками — весёлыми, крепкими, с чувством юмора.
— Здравствуйте, Маргарита Петровна! — сказал первый. — Мы по вызову. Выселение с вывозом. Всё включено: погрузка, транспортировка, разгрузка, сборка мебели на новом месте. Даже помощь в расстановке вазочек.
— Я не подписывала никакого вызова! — закричала свекровь.
— Подписывала, — улыбнулась Оля. — Я за вас. По доверенности. Которую вы мне выдали… в 2018 году, помните? Когда я вам в поликлинику ходила? Вы сказали: «Пусть хоть что-то делает, раз уж толку от неё нет».
Свекровь вспомнила. Побледнела.
Грузчики принялись за дело. Быстро. Чётко. С песнями. Они выносили шкафы, тумбочки, диван, коллекцию фарфоровых кукол, портрет покойного Петра Ивановича, икону «Спас Нерукотворный» и даже старый утюг «Чайка», который не работал с 1997 года, но был «памятью».
— А это что? — спросил один, поднимая коробку с надписью «Личное. Не трогать. Иначе прокляну».
— Это мои дневники! — завопила Маргарита Петровна. — Там… там… всё про неё! Про эту… эту… *змею*!
— О, — оживился грузчик. — Будет что почитать в дороге. Люблю мемуары.
— НЕТ! — бросилась свекровь к коробке. — Это… это… семейная реликвия!
— Тогда платите за хранение, — сказал второй грузчик. — 500 рублей в сутки. Или отдаём невестке. Пусть в туалете на полочку поставит. Для вдохновения.
Оля кивнула:
— Да, пусть будет у меня. Интересно почитать, что обо мне писали. Особенно про «неправильно сложенные носки». Может, мемуары издать? «Десять лет с идиоткой». Предисловие — от меня.
Свекровь сдалась. Отдала дневники. Плакала. Ругалась. Кляла. Но вещи уехали.
---
Квартира опустела. Стены эхом отдавали тишиной. Оля прошлась по комнатам. Провела рукой по подоконнику. Улыбнулась.
— Ну что, Игорь? — спросила она. — Как тебе тишина?
— Страшная, — честно ответил муж. — Я… я не ожидал… такого поворота.
— А я ожидала, — сказала Оля. — Десять лет я ждала. Планировала. Копила. Учила законы. Консультировалась с юристами. Ждала момента. И он пришёл. Когда ты подписал дарственную. С завитушками.
— Ты… ты всё рассчитала?
— До последней запятой, — кивнула она. — Я не мстительная. Я — *стратег*. Мстят глупые. Умные — переписывают правила игры. И выигрывают.
Игорь посмотрел на неё с новым уважением.
— Ты… ты… потрясающая.
— Спасибо, — скромно ответила Оля. — Теперь можешь ставить тапки куда угодно. И котлеты жарь как хочешь. Главное — не забывай: *я собственница*.
Он кивнул. Потом обнял её.
— Прости… что я… не замечал…
— Теперь будешь замечать, — сказала она. — А то следующая дарственная — на машину. И ты пойдёшь пешком.
Он засмеялся. Впервые за долгое время — искренне.
---
Маргарита Петровна поселилась в однушке на окраине. Сначала ругалась. Потом — привыкла. Потом — начала звонить.
— Оля, а у тебя есть рецепт борща? Я забыла…
— Есть. Пришлю. За 500 рублей. Консультация.
— Ты… ты… бессердечная!
— Нет. Просто бизнес-леди. Вы же учили: «Деньги любят счёт».
Потом звонила с вопросами про лекарства. Про ЖКХ. Про налоги.
Оля отвечала. Вежливо. Профессионально. С ценником.
Через полгода Маргарита Петровна приехала в гости. С тортом. С цветами. С извинениями.
— Я… я… была не права, — сказала она, глядя в пол. — Ты… ты… молодец. Умница. Я… горжусь… ну, почти.
Оля улыбнулась.
— Принимаю извинения. Торт оставляйте. Цветы — тоже. А извинения — на подпись. В двух экземплярах. Один мне, один — в семейный архив. На память.
Свекровь подписала. Без возражений.
---
С тех пор прошло три года. Маргарита Петровна живёт в своей однушке. Иногда приезжает в гости. Ведёт себя тихо. Хвалит котлеты. Не трогает тапки. Даже помогает с уборкой. Иногда.
Оля стала успешным риелтором. Специализируется на «сложных семейных сделках». Её слоган: *«Хочешь мира в доме — перепиши документы»*.
Игорь стал мягче. Умнее. И главное — научился читать, что подписывает.
А почтальон? Он до сих пор ходит по району. И когда видит Олю, подмигивает:
— Ну как, гроза? Опять кого-то выселяете?
— Только по праздникам, — отвечает она. — Для профилактики.
---
**Мораль сей басни такова:**
Не стоит годами унижать невестку. Особенно ту, что молчит. Особенно ту, что улыбается. Особенно ту, что знает, где лежат документы.
Потому что однажды она перестанет молчать.
Подпишет дарственную.
Вызовет грузчиков.
И выселит вас с улыбкой.
А в дневнике, который вы о ней вели, напишет предисловие.
И назовёт его: *«Как я стала грозой»*.
---
**P.S.**
Если ваша свекровь читает этот рассказ — скажите ей, что это *художественное произведение*.
А сами тем временем проверьте, на кого зарегистрирована квартира.
И кто подписал дарственную.
На всякий случай.
С улыбкой.
И с уведомлением.
---
*Слово от автора:*
Этот рассказ — не призыв к мести. Это — гимн терпению, стратегии и юридической грамотности.
А ещё — напоминание: в каждом «тихоне» может жить генерал.
Главное — не доводить до подписи.
А если довели — не удивляйтесь, когда вам вручат уведомление.
С улыбкой.
С печатью.
И с каплей перца.
**Конец.**