Отсылки всё время назад, мол, давайте будем делать такой театр, как в 50-е и 60-е… Вы уверены, что хотите увидеть, например, театр Брука? Можем это сделать. Но в своё время «Сон в летнюю ночь» Питера Брука вызывал скандал в зале, потому что он был откровенно эротичен. Хотя базировался на шекспировском тексте. Тем не менее, я думаю, что есть целомудрие в том, как ты строишь диалог с конкретной аудиторией. Мне кажется, что здесь есть проблема: театр, и, в частности мы, режиссёры, не всегда адекватно понимаем, с кем мы будем разговаривать, кто будет находиться в зале.
Если ты ставишь детский спектакль, ты должен выбирать язык, тон общения и выражения. Не потому, что ты ханжа, а потому что ты понимаешь, что в общении с пятилетним ребёнком принят такой язык. Этому ребенку ещё рано приобщаться, скажем, к уголовному жаргону. Либо, если ты понимаешь, что на этот спектакль придут люди в возрасте, публика пожилая, то нехорошо их травмировать показом голой нижней части тела. Зачем? Скандализировать бабушек — это признак режиссёрской беспомощности. Поезжай в Тегеран и там скандализируй стражей исламской революции, а я посмотрю, сколько секунд ты после этого будешь жить.
Поэтому понятие целомудренности в спектакле скорее связано с тем, в какую нишу внутри одного театра могут быть помещены разные спектакли. Я терпеть не могу, когда прихожу на утренник и застаю псевдо-молодёжный язык подворотни, типа мы будем сейчас близки к публике. Почему вы решили, что публике нравится, когда с ней говорят языком подворотни? Что за метод сближения такой?
Поэтому мне кажется, что это очень тонкая, хрупкая материя, очень тонкий канат, по которому режиссёр, театр, спектакль, актёры идут над раскалённой лавой общественного возмущения.