Степан никогда не считал себя плохим мужиком. Работал, деньги в дом приносил, руки росли откуда надо. Соседи уважали: умел и машину починить, и забор поставить, и с начальством на работе лишний раз не связывался. Только вот дома всё чаще висела тяжёлая туча.
Началось это ещё после рождения Славика. Полина родила крепкого мальчика, чернявого, с громким голосом. Степан сначала радовался: сын, наследник. Но мать, его родная мать, как только увидела внука, сразу сказала:
— Чё-то не твой. Не похож.
Он отмахнулся, тогда не придал значения. Но мать не унималась. Каждый вечер, когда он заходил к ней на чай или ужин, начинались одни и те же разговоры.
— Сынок, ты только посчитай. Свадьба у вас в мае была, а в январе она уже родила. Это что же, восемь месяцев прошло? Так не бывает.
— Ма, ну, всякое бывает, — пробовал оправдываться Степан. — Раньше срок поставили, раньше и родила.
— Да ну тебя! — отмахивалась мать. — Я сама троих рожала, знаю, как оно бывает. Тут ясно всё, как Божий день: она уже беременная под венец пошла. И кто ж отец, как думаешь?
Эти слова не давали покоя. Ночами Степан лежал рядом с Полиной и украдкой смотрел на спящего сына в кроватке. Искал хоть какие-то черты свои. Нос вроде её, губы тоже. Волосы чёрные, у него самого светлые. «Не мой», — всё чаще звучало в голове.
Полина не понимала, что происходит. Муж стал холодным, раздражительным. Если раньше они могли подолгу разговаривать вечерами, он смеялся, целовал её, то теперь всё свелось к коротким ответам: «Ага», «Не знаю», «Потом».
Однажды она не выдержала:
— Стёпа, что случилось? Ты будто не дома живёшь, а где-то в стороне. Ты меня не любишь больше?
Он отмахнулся:
— Дай отдохнуть, устал.
Но внутри его точило сомнение.
Мать не уставала подливать масла в огонь. Вечером, когда Степан зашёл к ней помочь занести уголь в сарай, она снова завела своё:
— Ты только не будь дураком, сынок. Деньги у тебя водятся, квартиру купили, машину взял, счёт в банке — всё кровью и потом заработано. А если этот мальчишка не твой, зачем ты его содержишь? Зачем чужого выкармливаешь?
— Мама, ну что ты начинаешь? — устало ответил он, но слова застряли где-то внутри, отравляя душу.
Всё чаще он ловил себя на том, что злится на Славика. Ребёнок тянул к нему руки, а у Степана внутри вместо тепла поднималась раздражённость. «Чего лезешь, малец? Ты мне кто?»
Полина пыталась сгладить напряжение. Она готовила его любимые блюда, ждала с работы, старалась быть ласковой. Но в ответ получала грубое молчание.
Вечером, когда сын уснул, она спросила прямо:
— Ты думаешь, Славик не твой?
Степан резко поднял голову:
— А что, может, и правда не мой? Скажи честно.
— Ты с ума сошёл! — вспыхнула Полина. — Ты что, забыл, как мы ещё до свадьбы с тобой вместе были?
— Были, — буркнул он. — Только ведь предохранялись.
Эта фраза стала для неё ударом.
— Ты мне не доверяешь? — прошептала она.
Он не ответил. Лёг на диван в зале и включил телевизор, делая вид, что устал.
Чем дальше, тем хуже. С каждым днём раздражение росло. Мать почти открыто подталкивала его к разводу:
— Надави на её, пусть признается. Или в суд иди. Проверку сделаешь, и всё станет ясно.
Степан ходил мрачный, как туча. Полина пыталась поговорить, но любые слова заканчивались криками.
Однажды, когда она мягко попросила его не шуметь, Славик только уснул, — он не выдержал.
— Да заткнись ты со своим сопляком! — выкрикнул он и ударил её по щеке.
Полина замерла, схватившись за лицо. Она не плакала. Смотрела на мужа широко раскрытыми глазами с недоумением, с ужасом, будто перед ней стоял уже не тот человек, которого она когда-то любила.
Степан сам испугался. Рука дрожала, сердце стучало громко. Но гордость не дала извиниться. Он отвернулся и, буркнув «сама виновата», вышел во двор.
Этой ночью он не спал. Сидел на кухне, пил чай, а в голове всё перемешалось: обрывки слов матери, детский плач, взгляд Полины. Он понимал, что перегнул. Но оправдывал себя: «Если она в чём-то виновата, то и терпеть должна».
А утром, увидев синяк у неё на скуле, почувствовал не вину, а ещё большую злость. «Теперь всем расскажет, что я её бью. И будут все пальцем на меня показывать».
Он окончательно закрылся. С Полиной почти не разговаривал. Сын стал для него чужим. Всё чаще он думал: «Может, мать права? Надо бы проверить».
Полина долго терпела. Сначала верила, что всё образуется: у Степана пройдёт злость, мать перестанет лезть, а сын своим смехом и улыбкой растопит лёд в сердце отца. Но неделя сменяла неделю, месяц шел за месяцем, и ничего не менялось.
Степан приходил домой всё более мрачным. Даже радостные новости на работе, премия, удачный контракт, не приносили облегчения. Он словно таскал за собой мешок с камнями, а этот мешок становился всё тяжелее.
Полина пыталась разговаривать. Сначала мягко, потом настойчиво.
— Стёпа, нам надо жить ради ребёнка. Славик — твой сын. Он тебя любит, тянется к тебе, а ты… — она запнулась. — Ты его отталкиваешь.
— Потому что он чужой! — вырвалось у него.
После этих слов что-то в ней сломалось.
Вечером, когда он снова пришёл злой и швырнул ключи на тумбочку, Полина тихо спросила:
— Ты меня любишь?
Он посмотрел холодно, безразлично.
— А сама как думаешь?
Она молча пошла в спальню и заперла дверь. Всю ночь сидела на кровати, прижимая к себе сына. Утром, когда Степан ушёл на работу, она решилась. Собирала вещи торопливо, но аккуратно: несколько пакетов с одеждой для себя и Славика, документы, немного денег, что успела отложить. Всё остальное: мебель, техника, даже подаренные на свадьбу украшения — оставила. Не до них.
Мать Полины давно знала, что брак трещит. Но помочь ничем не могла: «Не лезь, дочка, он обозлён. Скажешь слово, хуже будет». Когда Полина позвонила ей и тихо произнесла:
— Ма, я ухожу. Не могу больше, — та только ответила:
— Уходи, доча. Спасай себя и ребёнка.
Уезжать было некуда. И тут Полина вспомнила о тётке Вере, маминой сестре, жившей в маленьком посёлке за сотню километров. Там, у озера, стоял её старый дом, а рядом медпункт, где как раз искали фельдшера. Когда-то, ещё девчонкой, Полина проводила там лето. Места казались тихими и безопасными.
Она позвонила тётке, и та без колебаний сказала:
— Приезжай, Поля. Переживём всё. Дом большой, места хватит.
Дорога была долгой. В автобусе Славик то плакал, то засыпал у неё на коленях. Полина смотрела в окно на поля, редкие деревушки и чувствовала странное облегчение. Страх ещё жил в груди, но где-то глубоко внутри теплилась надежда: может, теперь начнётся новая жизнь.
Посёлок встретил её тихими улицами, запахом дыма из печных труб и скрипом деревянных калиток. У тётки Веры был простой дом: покосившийся забор, старая яблоня во дворе, на крыльце кошка, которая тут же потерлась о ее ноги, словно рада гостям.
— Ну, здравствуй, племяшка, — обняла Полину тётка. — Жить будем. У меня и огород, и хозяйство, поможешь. Славику тут раздолье.
Через пару недель Полина устроилась в медпункт. Работа оказалась тяжёлой: и уколы ставить, и давление мерить, и на вызовы ездить. Но люди относились с уважением: «Наша фельдшерица, добрая душа».
Ей было непривычно слышать похвалу. В городе она часто чувствовала себя загнанной: вечные упрёки мужа, его холодный взгляд. А здесь старушки приносили яблоки и баночки варенья «за доброе сердце», соседи предлагали помочь с дровами. Сначала Полина смущалась, потом начала оживать. Ей стало легче дышать.
А Степан тем временем бесился. В квартире стало пусто и холодно. Славика не хватало, пусть и «чужого», но он привык к его крикам и топоту маленьких ножек. Молчание давило.
Мать снова подливала масла в огонь:
— Вот и сбежала твоя красотка. Ты только не дай ей всё отнять. Разводиться надо, и чтоб ни копейки не получила.
— А если пацан мой? — мрачно спросил Степан.
— Твой, не твой — проверим. Но пока делай, как я говорю.
Он пытался найти Полину. Подруги молчали, тёща наотрез отказалась пускать его в дом. Только однажды он вспомнил, что жена как-то рассказывала про посёлок, про озеро и тётку. «Сто километров всего», — смутно всплывали её слова.
И мысль засела: надо ехать. Надо её найти и заставить подать на развод.
А в это время Полина училась жить заново. Утром она вела Славика в садик, потом шла в медпункт. Днём принимала больных, вечером помогала тётке по хозяйству. Уставала, но чувствовала: это усталость честная, а не как раньше, когда сидела дома и плакала в подушку.
Она понимала, что муж не оставит её в покое. Но надеялась, что расстояние и новые заботы хоть ненадолго защитят её и сына.
Степан ехал в деревню злой, сжатый, будто вся дорога только подливала масла в огонь. Машина подпрыгивала на выбоинах, а он стискивал зубы и мысленно повторял: «Вот увижу её, за всё спрошу. За то, что опозорила, за то, что люди теперь пальцем показывают, что сын не мой. Она ещё пожалеет».
Когда впереди показалось озеро, о котором когда-то упоминала Полина, он понял, что приехал. У местных спросил про тётку Веру. Ему указали дорогу, ещё и добавили с явным осуждением:
— Там теперь Полинка живёт, фельдшерица наша. Хорошая баба, помогает всем, дай бог здоровья.
Слова «хорошая баба» обожгли его. Он даже не ответил, только сжал кулаки и поехал дальше.
Дом тётки стоял на окраине, с яблоней во дворе и низкой калиткой. Дверь ему никто не открыл, тётки не было дома. Тогда он решил поискать Полину в медпункте.
В здании, пахнущем йодом и хлоркой, он услышал женский смех и негромкие голоса. В приёмной сидели три старушки. Они что-то оживлённо обсуждали, но, завидев его, замолкли.
— Вот и он… — пробормотала одна.
— Муж её, наверное, от которого она сбежала, — прошептала другая, не стесняясь.
Сердце у Степана ухнуло, но злость тут же перекрыла всё. Он дождался, пока женщины вышли, потом рывком распахнул дверь в кабинет.
Полина сидела за столом в белом халате, аккуратно записывала что-то в журнал. При его появлении она слегка вздрогнула, но поднялась спокойно.
— Зачем приехал, Стёпа? — спросила она тихо, но уверенно.
— Ты что, совсем совесть потеряла? — заорал он. — Мало того что сбежала, так ещё и на меня наговариваешь? Сидят тут бабки, судачат! Что я пьяница, что бью тебя, что ребёнка не признаю! Ты кто такая вообще, чтоб меня по деревне позорить?!
Полина не повысила голоса.
— Я никому ничего не говорила. Люди сами видят.
Её равнодушие вывело его из себя. Он шагнул ближе, схватил её за руку.
— Ты думаешь, я тебя отпущу? Ха! Вернёшься домой. Подашь на развод, и тогда посмотрим, что получишь.
— Отпусти, Стёпа, — спокойно сказала она. — Мы с тобой разные дороги выбрали.
Но он уже не слушал. В ярости замахнулся и ударил её по щеке. Полина пошатнулась, но удержалась за край стола.
— Не изменился ты, — прошептала она. — И не изменишься.
Он резко оттолкнул её и вышел, хлопнув дверью так, что стёкла звякнули.
Когда шум стих, Полина опустилась на стул. Руки дрожали, сердце билось. Но слёз не было. Она словно окончательно поняла то, что до сих пор боялась признать: Степан никогда не станет другим.
Вечером, уложив Славика спать, она долго сидела на крыльце с тёткой Верой. Рассказала о визите мужа, о том, как он опять поднял на неё руку.
— Поля, — строго сказала тётка, — хватит мучиться. Надо всё решать официально. Подай на развод. И не бойся. Ты сильная, ты сама видишь, что одна с ребёнком справляешься лучше, чем с ним вместе.
Через несколько дней она подала заявление на развод. А вместе с ним на проведение генетической экспертизы. Не потому что сомневалась. Она знала: Славик — сын Степана. Но документ был нужен, чтобы раз и навсегда закрыть все разговоры.
Узнав об этом, Степан бесился ещё сильнее. Его мать орала:
— Зачем ты позволил? Зачем она будет тянуть из тебя всё, что нажито? Сделай так, чтоб без копейки осталась!
Он слушал её крики, но внутри уже сомневался. А вдруг тест покажет, что мальчик и правда его? Что тогда?
Эти мысли не давали спать. Но злость была сильнее. Он пообещал себе: «Добьюсь так, чтоб эта баба пожалела, что со мной связалась».
Суд затянулся. То заседание переносили из-за отсутствия Степана, то он подавал какие-то ходатайства. Полина каждый раз ехала в районный центр с дрожью в коленях: как он себя поведёт, что скажет. Внутри сидел страх, но рядом с ней всегда был Славик. Его тёплая ладошка в её руке будто напоминала: «Держись, мама, мы вместе».
Генетическая экспертиза подтвердила очевидное: мальчик действительно сын Степана. Для Полины это не было новостью, но теперь у неё на руках был официальный документ. Судья сухо зачитывал результаты, а Степан сидел с каменным лицом. Только пальцы выдавали, он сжимал их так сильно, что побелели костяшки.
После заседания его свекровь перехватила Полину у дверей. Глаза у женщины горели злобой, голос дрожал от ярости.
— Слушай сюда, девка. Если ты не подпишешь отказ от имущества, я из твоей жизни ад сделаю. Ты меня еще узнаешь. Я тебя с работы выживу, по деревням слухи пущу, что ты гулящая. Думаешь, тебе кто-то поможет? Да никто!
Полина вздрогнула, но промолчала. Тётка Вера тут же шагнула вперёд:
— Не смей! — резко сказала она. — Это ты свою жизнь в ад превратишь, если ещё хоть раз тронешь мою племянницу.
Свекровь скривилась и хотела что-то ответить, но тут рядом появился высокий мужчина в строгом костюме.
— А вот это уже угроза, — спокойно произнёс он. — Вы понимаете, что за такие слова предусмотрена ответственность? —Женщина растерялась, что-то пробормотала и отошла.
Так Полина познакомилась с Кириллом. Он работал в районной прокуратуре и случайно стал свидетелем сцены. Позже, когда они вышли на улицу, он сказал:
— Не бойтесь. Если она попробует хоть как-то на вас надавить, обращайтесь. Таких надо останавливать сразу. —Полина улыбнулась, чувствуя, как напряжение постепенно спадает.
Развод всё-таки состоялся. Суд постановил разделить имущество поровну. Полине досталась часть квартиры и доля в машине. Для неё это были не просто «метры» и «железо» — это было доказательство, что она имеет право на свою жизнь, что она не обязана уходить с пустыми руками.
Степан не скрывал злости. На последнем заседании он бросил в её сторону:
— Ты ещё пожалеешь, что со мной связалась.
Полина смотрела спокойно. Внутри больше не было ни страха, ни обиды. Только холодное понимание: этот человек ушёл из её жизни навсегда.
Жизнь в посёлке постепенно входила в русло. Она работала в медпункте, воспитывала сына, помогала тётке по хозяйству. Славик привык к деревенскому саду, бегал с ребятнёй по дворам.
А Кирилл иногда заезжал, то справиться о здоровье стариков, то просто пообщаться. Сначала Полина настороженно воспринимала его внимание: слишком свежи были воспоминания о боли, слишком трудно было поверить, что мужчина может относиться к женщине по-другому.
Но Кирилл не торопил. Он просто был рядом: помогал чинить забор, возил Полину с Славиком в районный центр, интересовался делами. Его спокойствие и надёжность постепенно согревали сильнее, чем самые красивые слова.
Однажды вечером, когда они сидели на крыльце дома, Кирилл тихо сказал:
— Знаете, Полина, вы сильная. Многие бы сломались, а вы выстояли. Вам нужен человек, который будет не мешать жить, а помогать.
Полина опустила глаза. Слова задели её за живое, как будто он заглянул в самую глубину её души.
Свекровь ещё пыталась звонить, но после официального предупреждения прокуратуры быстро остыла. Степан изредка появлялся в посёлке, но всё реже. Понял: Полина не боится, Славик тянется к матери, а сам он ничего изменить уже не может.
Прошёл год. Полина вышла замуж за Кирилла. Свадьба была скромная, только близкие. Славик держал маму за руку и шепнул:
— Мам, он хороший. Пусть будет с нами.
У Полины защипало в глазах. Она знала: её сын наконец увидел, что такое настоящий отец.
И сама она поняла, что значит быть счастливой женщиной без страха и без унижения, рядом с человеком, который держит за руку и не отпускает.