Пар поднимался от чайника тонкой струйкой, растворяясь под потолком кухни. Я размешивал сахар в стакане, металлическая ложечка звякала о стекло – тихо, размеренно. Часы на стене отсчитывали секунды, и каждый звук казался громче обычного.
– Отдавай свою долю квартиры! – Лена резко подвинула ко мне шариковую ручку через стол. Сухой щелчок колпачка прозвучал как выстрел.
Я почувствовал, как во рту пересохло. Пальцы стали ватными, ладони холодными. Медленно отложил ложечку и посмотрел на сестру.
– По какому основанию? – голос прозвучал ровнее, чем я ожидал.
– По-родственному. Ты мужчина – уступи. У меня дети, мне нужнее.
В груди одновременно поселилась пустота и тяжесть. Лена смотрела на меня с той уверенностью, которая появляется у людей, привыкших получать желаемое напором. Её пальцы барабанили по столешнице – нетерпеливо, требовательно.
– Отец дарственную обещал, – добавила она, не дожидаясь ответа. – Все знают.
– Когда обещал? При каких свидетелях?
– При всех. Не придурявайся.
Я взял ручку в руки, покрутил. Шариковый механизм щёлкал тихо – почти незаметно. Но звук этот врезался в память.
– Мне нужно подумать, – сказал я.
– Думать тут нечего. Подписывай отказ от доли, и всё.
В следующие дни напор усиливался. То Лена говорила про дарственную, то вспоминала, что она одна вкладывалась в ремонт, то жаловалась на тесноту с детьми. Аргументы менялись, но суть оставалась той же: я должен отдать свою половину квартиры просто потому, что она так решила.
На лестничной клетке я столкнулся с соседкой тётей Валей. Дверная цепочка на её двери скрипнула, когда она выглянула в щель.
– Опять ругаетесь? – прошептала она. – Слышно через стену.
– Сложная ситуация.
– Без бумажки – нет разговора, – изрекла тётя Валя и закрыла дверь.
Эхо её шагов растворилось в подъезде, пахнущем мокрой штукатуркой. А фраза засела в голове. Бумажки. Документы.
Я перестал спорить с Леной и начал действовать.
Первым делом отправился в МФЦ. Взял талон с номерком – 247 – и сел в очереди. Рамка металлодетектора пикнула, пропуская посетителей. Табло показывало: «Следующий – 203». Время тянулось медленно.
Когда подошла моя очередь, я попросил выписку из ЕГРН на нашу квартиру. Сотрудница – девушка лет двадцати пяти в синей форме – напечатала что-то на клавиатуре.
– Выписка будет готова через три дня. С основанием права и долями собственников.
– А можно посмотреть публичную карту?
Она развернула монитор. На экране высветилась схема нашего дома, квартиры обозначены цифрами. Наша – 15 – была выделена зелёным. В описании чётко значилось: два собственника, доли равные по 1/2.
– Основание права наследование? – уточнил я.
– Да. После смерти ваших родителей. Оформлено семь лет назад.
Я распечатал фрагмент карты. Бумага была ещё тёплой от принтера.
Следующая остановка – нотариальная контора. Старое здание в центре, стеклянная табличка у входа: «Нотариус Петрова И.В.». В приёмной пахло штемпельной краской и старой мебелью. Нотариус – женщина лет пятидесяти с седыми волосами – внимательно выслушала мой вопрос.
– Дарение между близкими родственниками должно быть оформлено письменно, – сказала она, макая печать в чернильную подушку. – Устные обещания правовых последствий не влекут. Если есть документы о займах между родственниками, то при разделе имущества они учитываются.
Сухой удар штампа на бланке памятки. Я аккуратно сложил листок.
– А расписка о получении денег имеет силу?
– Если написана собственноручно, с указанием суммы, даты и назначения – да. Особенно при наличии подтверждающих банковских операций.
В банке мне выдали жетон для входа в сейфовое хранилище. Коридор был прохладным, металлическая корзинка для личных вещей звякнула, когда я положил в неё телефон и ключи. Охранник проводил меня к ячейке номер 118.
Пломба на конверте хрустнула, когда я её сорвал. Внутри лежала плотная бумага, сложенная вчетверо. Я разгладил её дрожащими руками. Почерк Лены, дата – шесть лет назад, сумма – семьсот тысяч рублей.
«Я, Елена Викторовна Морозова, получила от брата Михаила Викторовича Морозова 700 000 (семьсот тысяч) рублей на первый взнос по ипотеке. Обязуюсь оформить его долю в приобретаемой квартире при окончательном расчёте с банком». Подпись, число, месяц, год.
Сердце колотилось так, что я слышал его стук в тишине хранилища. Сфотографировал расписку на телефон, потом аккуратно положил обратно в конверт.
В том же банке я запросил справку о снятии наличных на ту дату. Операционистка – полная женщина в очках – покопалась в компьютере.
– Снятие на сумму семьсот тысяч рублей. Дата совпадает с указанной в вашем документе.
– Можно справку?
– Конечно. Только на официальном бланке будет готово завтра.
В копицентре рядом с почтой пахло тонером и бумагой. Термопринтер жужжал, печатая копии расписки. Я закрыл чёрными полосами ненужные данные, оставив только суть. Потом отнёс ключевые документы на ламинацию – плёнка плотно обхватила бумагу, сохраняя её навечно.
За соседним столом степлер щёлкал, скрепляя чьи-то документы. Звук напомнил о щелчке Лениной ручки на кухне – как давно это было.
На почте я составил заказное письмо с описью. «Уважаемая Елена Викторовна, предлагаю урегулировать спор о квартире через медиацию или независимую оценку для выкупа доли. Замки не менять, вещи не выносить. Жду ответа в течение десяти дней». Конверт запечатал, получил уведомление о вручении.
В бесплатной юридической консультации меня принял молодой адвокат. Стеклянная перегородка отделяла его кабинет от коридора. На моём заявлении поставил «входящий» штамп и объяснил порядок раздела имущества.
– При наличии долговых обязательств между сособственниками суд может произвести зачёт, – сказал он, просматривая копии документов. – Ваша позиция выглядит обоснованной.
Он набросал черновик соглашения о порядке пользования квартирой: ключи, график кухни, коммунальные платежи по долям.
Когда я вернулся домой, Лена сидела в гостиной под тусклым светом торшера. На журнальном столике лежала стопка каких-то бумаг.
– Ну что, передумал? – спросила она, не поднимая головы.
Я достал пластиковую папку и положил на стол прозрачный файл: выписка ЕГРН, памятка нотариуса, копии банковских справок, запечатанный конверт из ячейки.
– Дарения не будет, – сказал я спокойно. – Есть два пути: независимая оценка и выкуп моей доли тобой – или соглашение о порядке пользования. Других нет.
Лена улыбнулась, но улыбка вышла кривой.
– Ты ничего не докажешь. Суд решит по справедливости.
– Справедливость – это когда долги возвращают.
Я вынул из конверта расписку. Лена побледнела.
– Где ты это взял?
– Из банковской ячейки. Там же справка о снятии семисот тысяч в день, когда ты получила деньги.
Она схватила бумагу, всматриваясь в свой собственный почерк шестилетней давности.
– Это... это было давно. Я забыла.
– А вот банк не забыл. И Росреестр тоже. Доли равные, основание – наследование. Никаких дарственных в пользу одного из наследников не было.
Лена отложила расписку, и я увидел, как она мысленно пересчитывает аргументы. Старые уже не работали.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Но я делала ремонт. Вкладывалась.
– Покажешь документы – зачтём. У меня тоже есть чеки на материалы.
Я выложил на стол стопку ламинированных документов: чеки на плитку, обои, краску. Половина была оформлена на моё имя.
– Значит, так, – Лена встала и прошлась по комнате. – Ты хочешь денег?
– Я хочу, чтобы всё было по закону. Либо оценка квартиры и выкуп моей доли по рыночной цене, либо составляем соглашение о том, как будем жить вместе. Со всеми правилами и обязательствами.
– А если я не соглашусь?
– Тогда через суд. Медиатор уже ознакомлен с ситуацией.
Лена ещё долго ходила по комнате, потом села напротив меня.
– Ладно. Давай договариваться.
Мы составили временное соглашение: каждому – по комнате, кухня и ванная по графику, коммунальные платежи пополам, ключи учитываются, замки без согласия не менять. На независимую оценку дали месяц – если Лена не найдёт денег на выкуп, будем продавать и делить поровну.
Всё оформили письменно. Каждый пункт обсуждался, записывался, подписывался. Никаких устных договорённостей.
Прошло две недели. Лена больше не кричала про «родственные чувства» и «справедливость». Вместо этого она искала варианты ипотеки, встречалась с оценщиками, звонила в банки. Деловито, без эмоций.
Вчера она сказала, что нашла способ выкупить мою долю. Банк одобрил ей кредит под залог квартиры. Остались только формальности.
Сегодня утром я снова сидел на той же кухне. Пар от чайника, тиканье часов. Размешивал сахар в том же стакане – звяк ложечки о стекло, тихий и размеренный.
На столе лежали документы: договор оценки, справка о рыночной стоимости, проект соглашения о выкупе доли. Всё по пунктам, со сроками и обязательствами.
Я закрыл папку с документами. Щелчок замка прозвучал тихо – почти незаметно. Но этот звук означал конец одной истории и начало другой.
На холодильнике висел лист с нашими договорённостями: «Оценка завершена. Выкуп доли – до 15 числа. Ключи учтены. Замки не менять. Коммунальные платежи – по долям в соответствии с соглашением».
В прозрачном файле лежали все документы: выписка ЕГРН, расписка Лены, копии банковских справок, штампы «входящих» заявлений. Каждая бумажка рассказывала свою часть истории – историю о том, что семья может быть разной, но закон один для всех.
Я подписал конверт для заказного письма оценщику, подтверждающего получение отчёта, и подумал: родство не отменяет долгов – оно лишь проверяет, способны ли мы платить не криком, а по строкам. По документам. По справедливости настоящей, а не той, которая зависит от силы голоса.
Звяк ложечки о стакан стал совсем тихим. Точка в конце длинного предложения, которое мы писали всей семьёй семь лет. Теперь каждый напишет своё.