Зарина задержалась в офисе допоздна. За окном темнело, и огни Москвы зажигались один за другим, превращая силуэты улиц за окном в светящиеся в темноте волшебные гирлянды. В тишине кабинета вдруг раздался звонок — не рабочий, а личный, тот самый, что был задан для двух номеров. На экране светилось: "Мама".
Палец сам потянулся к кнопке "Отклонить". Потом — привычный, отточенный за годы текст: "Мамуль, привет! Очень занята, перезвоню позже. Целую крепко-крепко". Она отправила сообщение и отложила телефон, будто обжегшись. В груди знакомо заныло — тупая, ноющая тяжесть, которую она носила с собой очень давно.
Она рано уехала из дома. Сразу после школы, с чемоданом, набитым отцовскими книгами и мамиными пирожками, завёрнутыми в три слоя фольги. Престижный вуз, блестящая карьера, брак с перспективным парнем из хорошей семьи. Она строила свою московскую жизнь кирпичик за кирпичиком, тщательно выверяя каждый уровень. Родительский дом остался далеко позади, превратился в еженедельные часовые звонки по воскресеньям.
Сначала она ездила домой на каникулы, потом — на праздники, а когда вышла замуж, стала заезжать совсем редко. "Вот дети немного подрастут — приеду". Дети росли. И самым простым, самым логичным решением стало отправлять их к бабушке с дедушкой на лето. Казалось, идеальный выход: бабушка расцветала, носилась с внуками по огороду, пекла те самые пирожки; дети дышали свежим воздухом, а Зарина с мужем могли спокойно работать.
Но с каждым таким отъездом та тяжесть в груди сжималась сильнее. Она замечала, что стала придумывать причины не ехать за детьми самой. Муж привозил их, а она встречала на вокзале с огромными букетами, с новыми игрушками. И каждый раз, слушая восторженные рассказы сына о том, как дед учил его ловить рыбу, а дочки — как бабушка показывала старые фотографии, Зарина чувствовала себя чужой на этом празднике. Она покупала родителям дорогие подарки, исправно переводила деньги, звонила. Но это было похоже на попытку откупиться. И с каждой посылкой, каждым переводом её собственная, тихая вина лишь росла, как снежный ком.
Однажды, разбирая после лета детские чемоданы, она нашла в кармане куртки сына свёрток. Старая шкатулка, оклеенная ракушками и фантиками. Внутри лежали её детские фотографии и записка корявым детским почерком: "Мамочка и папочка, я люблю вас больше всех".
Зарина села на пол, вцепившись в эту шкатулку. Слёзы текли сами по себе, тихие и горькие. Она пыталась заглушить эту вину деньгами, подарками, даже своими же детьми, словно делегируя им обязанность любить вместо неё. И вот он, счёт — предъявленный самым честным судьёй на свете.
На следующий день она не пошла на работу. Она решила разобраться с этой болью в груди, потому что больше не могла её переносить. Ночью, пока все спали, она перелопатила миллион ссылок в интернете и нашла упражнение, которое, как ей показалось, поможет.
Она осталась одна в пустой квартире, взяла тетрадь, ручку, заварила чай и села у окна. Открыла тетрадь, нарисовала таблицу и стала заполнять, одну колонку за другой.
В первой колонке она записала, какие моменты сейчас вызывают чувство вины: звонок матери, рассказ ребенка о каникулах.
Во второй — попыталась вспомнить самое первое событие, когда она почувствовала вину: на дне рождения после окончания института, когда мама сказала, что вот теперь они с папой хорошо заживут — дочка вернётся и будет заботиться о них. Тогда Зарина отвела глаза, она не собиралась возвращаться, её ждала первая работа и замужество.
Третья колонка: "Какая я, раз я так сделала?" Она написала: "Я эгоистка и предательница".
Четвёртая колонка:
"В чём выгода для моей психики в этой вине?"
Зарина задумалась — разве может быть выгода от такой боли? А потом поняла: она чувствует себя не таким плохим человеком, потому что плохие люди не испытывают чувство вины.
Зарина отложила ручку и посмотрела на получившуюся таблицу со стороны.
Было удивительно видеть, как плохо она думает о себе, а последняя колонка вообще поразила в самое сердце.
Зарина перелистнула страницу и продолжила упражнение. Нужно было взглянуть на себя со стороны, как будто смотришь на своего близкого друга, и написать мысли про 3 и 4 колонку.
"Она просто хотела строить свою жизнь. Ведь ради этого она и училась в Москве. Разве они, родители, не хотели для неё этого?
Разве её жизнь здесь, её работа, семья — не ценна настолько же, как жизнь и семья родителей?" - написала она.
"Что ещё, кроме чувства вины, доказывает, что Зарина не плохой человек? — Она всегда готова помочь близким: когда дети болеют, она не спит ночами; когда мужу нужна помощь с машиной, всегда помогает. Даже когда коллега просит что-то объяснить, она никогда не отказывает. Она никому не делает вреда, старается изо дня в день никого не обижать. Так разве она плохой человек?"
Зарина смотрела на огни города и думала о маме, которая, наверное, тоже смотрела сейчас в окно своего дома в маленьком городке. Две женщины, две вселенных, разделённые километрами и молчанием. И её вина была мостом, который она сама же и разрушала с обеих сторон, потому что боялась по нему пройти.
Осознание пришло не как озарение, а как тихий, медленный рассвет. Она поняла, что её вина — это не наказание за плохие поступки. Это крик её собственной любви, которая не знала, как ещё пробиться сквозь расстояние, время и взрослые обязательства. Это была невидимая нить, связывающая её с домом, которая не рвалась, а лишь больно впивалась в сердце, когда её забывали.
Стало легче. Не потому, что она нашла оправдание. А потому, что она перестала бороться с этим чувством. Она приняла его. Да, ей грустно. Да, она скучает. Да, она могла бы звонить чаще и приезжать чаще. Но это не делает её плохой дочерью. Это делает её живым человеком, который пытается успеть всё на свете и неизбежно где-то ошибается.
Она взяла телефон. Набрала номер. Мама сняла трубку почти сразу, будто ждала.
— Мам, привет, — голос Зарины дрогнул. — Извини, что редко… Извини, что не приезжаю. Я просто… я очень по тебе скучаю.
На той стороне повисло молчание, а потом тихий, счастливый вздох:
— Доченька, я знаю. Я тоже. Расскажи, как ты? Как твои дела? По-настоящему?
И Зарина рассказала. Не только об успехах. Об усталости. О том, что проект не сдаётся. О том, что поссорилась с мужем из-за пустяка. Она говорила, а мама слушала, и в её голосе не было упрёков, была только любовь. Та самая, безусловная, которую нельзя заглушить деньгами или подарками. Её можно только принять. Сердцем.