Первое, что понял Григорий Степанович, когда услышал тишину, – что-то пошло не так. В их деревенском доме тишина бывала редко. Всегда что-то скрипело, шуршало, постукивало. Марья хлопотала на кухне, включала радио, бормотала что-то себе под нос. А тут – мертвая тишина, словно дом вымер.
Он оторвался от старого комода, который латал уже третий час, и прислушался. За окном завывал декабрьский ветер, гнул березы у калитки. Снег хлестал в стекла с такой силой, что казалось – природа решила стереть их деревушку с лица земли.
– Маша! – позвал он, но голос потонул в завывании вьюги.
Григорий вытер руки о старую тряпку и пошел по дому. На кухне кипел чайник. Марья никогда не забывала про чайник. За сорок лет совместной жизни такого не случалось ни разу.
Сердце кольнуло тревогой.
– Маша! Маша, ты где?
Он заглянул в спальню, в кладовку, даже на веранду выскочил – нигде. Только тогда заметил, что полушубок не висит на привычном крючке.
Григорий схватил с подоконника старые настенные часы – стрелки показывали четверть седьмого. А когда он видел жену в последний раз? Часа в четыре она заходила в комнату, сказала что-то про ужин и про то, что надо бы золу из печки вынести. Он тогда только кивнул, увлеченный ремонтом.
Больше двух часов ее не было дома.
В их Малиновке после шести вечера зимой не ходили без крайней нужды. Все знали – можно заблудиться даже на знакомой дороге, если метель разыграется не на шутку. А сегодня как раз такая и была – злая, колючая, такая, что в трех шагах ничего не видно.
Григорий натянул старую телогрейку, намотал на шею шарф и вышел во двор. Ветер сразу ударил в лицо ледяными иглами, забил снегом глаза. Он двинулся к соседям – к Ивановым.
Тетя Клава открыла дверь, увидела его заснеженного и испуганно охнула:
– Гриша, ты что, с ума сошел? В такую погоду по дворам шататься!
– Марья моя не заходила к вам? – перекрикивал он вьюгу.
– Да что ты! В такую-то погоду! С четырех часов дома сидим, на улицу носа не высовывали.
Сердце ухнуло вниз. Григорий побрел дальше, к Семенычам. Потом к Петровским. Потом к старой учительнице Антонине Васильевне. Везде один ответ – не видели, не заходила, дома сидим.
За час обхода он превратился в снежную фигуру. Но он не чувствовал холода – страх жег изнутри сильнее любого мороза.
"Где же ты, Маша? Где?"
В голове роились мысли одна страшнее другой. Могла поскользнуться на льду у колодца – там всегда было скользко. Могла заблудиться, свернуть не туда в метели. А что если с сердцем что-то случилось? У нее же давление скачет в последнее время, а он все собирался свозить ее в район к врачу, да руки не доходили.
Или того хуже – могла встретить кого-нибудь нехорошего. Хоть их Малиновка и тихое место, а всякое бывает. Летом через деревню бродяги проходили, цыгане табором останавливались. А зимой кто знает, кто может по дорогам шляться.
Григорий вернулся домой совсем продрогший. Затопил печь, снова поставил чайник. И только тогда заметил, что на кухонном столе лежит записка.
"Гриша, пошла к Марине помочь с младенцем. Заболел сильно. Если поздно вернусь – не волнуйся. Маша."
Марина – их младшая дочь, жила в соседней деревне, в Дубках. Пешком туда идти минут сорок по летней дороге. А зимой, да в такую метель...
Он схватил записку, перечитал. Почерк точно Машин – размашистые буквы, с наклоном вправо. Но когда она успела написать? И главное – как решилась идти в Дубки в такую погоду?
Впрочем, он знал свою Марью. Если внук заболел, она и в огонь, и в воду. Материнский инстинкт у нее был сильнее здравого смысла. Сколько раз он говорил ей: "Не мешай детям самим справляться!" А она все равно неслась на помощь при первом зове.
Но идти в Дубки в такую метель – это же безумие!
Григорий оделся еще теплее, взял фонарик и палку и отправился по дороге в соседнюю деревню. Идти было невыносимо трудно. Ветер валил с ног, снег забивал глаза, дорога исчезла под белым покрывалом. Приходилось идти наощупь, ориентируясь на редкие придорожные столбы.
Несколько раз он сбивался с пути и выбирался на правильную дорогу только благодаря знанию местности. Один раз провалился в канаву по пояс, еле выбрался. Фонарик потерял – упал в снег и погас.
Когда наконец добрался до Дубков, был уже девятый час. В доме Марины горел свет, из трубы валил дым. Григорий постучал в дверь так, что стекла задрожали.
Дверь открыла сама Марина, держа на руках укутанного малыша.
– Папа! – ахнула она. – Ты откуда в такую погоду?
– Где мать? – выдохнул он, стряхивая снег.
– Мама дома разве не сидит?
Мир перевернулся. Григорий почувствовал, как ноги подкашиваются.
– Записка... она оставила записку, что к тебе пошла...
Марина побледнела:
– Папа, я маму не просила о помощи. Что происходит?
Они смотрели друг на друга, и ужас медленно заползал в сердца. Если Марья не пошла к дочери, то где она? И главное – кто написал записку?
Григорий развернулся и бросился обратно. Теперь страх придавал ему силы. Он почти бежал по заснеженной дороге, не чувствуя усталости. В голове билась одна мысль: "Найти! Найти любой ценой!"
По пути он заходил в каждый дом, будил соседей, спрашивал. Организовали поиски – мужики взяли фонари, палки, разошлись по округе. Обследовали каждый овраг, каждую канаву, заглядывали в заброшенные сараи.
Ничего.
К полуночи поисковики стали расходиться по домам. Остался только Григорий да сосед Михаил Иванович. Они сидели на кухне у Григория, пили горячий чай и молчали.
– Может, в район сообщить? – тихо предложил Михаил Иванович. – Пусть профессионалы ищут.
Григорий кивнул. Но внутри уже поселилась ледяная пустота. Он представлял Марью лежащей где-то в снегу, замерзшую, беспомощную. И винил себя – не уберег, не уследил, не придал значения ее исчезновению.
За сорок лет они ни разу не расставались на целый день. Даже когда он ездил в город на заработки, Марья всегда была где-то рядом, на расстоянии телефонного звонка. А теперь...
В час ночи Михаил Иванович ушел домой, пообещав с утра снова организовать поиски. Григорий остался один.
На столе все еще лежала загадочная записка. Он брал ее в руки, читал и перечитывал. Почерк действительно был очень похож на Машин. Но кто мог написать ее? И зачем?
Около трех ночи метель стала стихать. Ветер ослаб, снег почти перестал падать. Григорий вышел на крыльцо и прислушался к ночной тишине. Только где-то далеко скрипели деревья да изредка ухала сова.
– Маша! – крикнул он в темноту. – Маша, где ты?
Тишина.
Он обулся и пошел еще раз по деревне. Медленно, вглядываясь в каждую тень, прислушиваясь к каждому звуку. Обошел все дворы, заглянул в каждый сарай, проверил даже заброшенный дом на краю деревни.
Когда возвращался домой, увидел свет в окне. Сердце екнуло – неужели Марья вернулась?
Он бросился к дому, распахнул дверь и замер.
На кухне, спиной к нему, стояла жена в домашнем халате. Она что-то мешала в кастрюле на плите.
– Маша? – выдохнул он.
Она обернулась, и он увидел лицо жены. Сонное, растерянное, но живое. Родное.
– Гриша! – ахнула она. – Ты что такой страшный? Что случилось? И почему ты весь мокрый?
Он кинулся к ней, обнял так крепко, что она охнула.
– Где ты была? Где ты была, Маша? Я с ума сошел! Вся деревня тебя искала!
– Как где? Дома была. Спала крепко, устала.
– Я искал тебя везде! Дом вверх дном перевернул! Полушубка твоего не было на крючке!
Марья недоуменно посмотрела на него, потом пошла к прихожей:
– Гриша, какой полушубок? Вот он висит, где и должен быть.
Она показала на крючок, где действительно висела ее верхняя одежда. Григорий остолбенел – он был уверен, что полушубка не было!
– А записка? – он показал ей бумажку. – Ты же написала, что к Марине пошла!
Марья взяла записку, покрутила в руках, зевнула:
– Гриша, какая записка? Я спала как убитая. Приснился такой странный сон... А проснулась только что от холода – печка-то почти прогорела.
Они смотрели друг на друга, и медленно до Григория дошло. Усталость, волнение, страх – все смешалось в его голове. В панике он просто не заметил полушубок на крючке – тот висел чуть в стороне от обычного места. А записка оказалась старой, прошлогодней – он нашел ее среди бумаг на столе и в смятении принял за свежую.
Марья действительно весь вечер крепко спала в самой дальней спальне, устав после тяжелого дня. Спала так крепко, что не слышала ни его криков, ни свиста чайника, ни хлопанья дверей.
Утром вся деревня смеялась над его "поисками". Но Григорий не обижался. Он понял главное – как хрупко счастье, как легко потерять то, что кажется вечным. И как важно ценить каждый день рядом с любимым человеком.
С того дня он каждое утро, просыпаясь, первым делом смотрел на спящую рядом жену. И благодарил судьбу за то, что она есть. За то, что они вместе. За то, что не все теряется в жизненных метелях.
А записку он сохранил. Как напоминание о том, что любовь – это не только радость, но и страх потери. И что этот страх делает любовь еще дороже.
_______________________
А как часто мы замечаем, что принимаем близость наших родных за данность? Умеем ли мы ценить обыденные моменты счастья? И что нужно, чтобы понять истинную ценность тех, кто рядом с нами?
Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые трогательные истории о любви, семье и человеческих отношениях. Каждая история – это урок жизни, который может изменить взгляд на мир.