Пауза на том конце провода затягивалась. Виктория слышала в трубке чьё-то сбитое дыхание, будто сотрудница диспансера забыла, как говорить. План, казавшийся её бывшей родне гениальным в своей подлости, дал трещину в самом начале. Они рассчитывали напугать, парализовать волю, заставить её совершать ошибки. Они привыкли видеть в ней жертву. Но жертва внезапно отказалась играть свою роль.
— Виктория Павловна… я… я вас поняла, — наконец проговорила женщина из диспансера, и в её голосе уже не было прежней вкрадчивости, только растерянность. — Я передам вашу информацию… заявителям. И вашему адвокату следует связаться с нашим юридическим отделом. Всего доброго.
Трубку поспешно бросили.
Вика не позволила себе расслабиться. Она знала, что это только начало. Она тут же набрала номер Бориса Игоревича, адвоката, немолодого, но очень хваткого специалиста по семейному праву.
— Борис Игоревич, здравствуйте. Это Виктория Воронова. У нас новости. И, кажется, война переходит в психиатрическую плоскость.
Она спокойно, не упуская деталей, пересказала ему содержание звонка и свой ответ. Адвокат слушал молча, лишь изредка хмыкая.
— Блестяще, Виктория Павловна, просто блестяще! — воскликнул он, когда она закончила. — Вы сработали на опережение, как заправский гроссмейстер. Они сунули голову в петлю, а вы её затянули. Конечно, я немедленно подготовлю и встречное заявление о клевете, и ходатайство об экспертизе вашего супруга. У нас есть все основания: протоколы полиции, свидетельские показания. Это уже не просто бытовой скандал, это серьёзные вещи. Они хотели сыграть грязно, но не учли, что в этой грязи можно утонуть самим.
Положив трубку, Вика почувствовала, как по телу прошла мелкая дрожь. Это была не дрожь страха, а дрожь от напряжения. Она сделала всё правильно, но понимала, что теперь пути назад нет.
А в это время в маленькой, заставленной старой мебелью квартире Нины Михайловны кипели страсти. Денис, осунувшийся, с красными от бессонницы и похмелья глазами, мерил шагами крошечную кухню. Нина Михайловна сидела за столом, обхватив голову руками.
— Ну что, позвонили? «Что сказали?» —нервно спросил Денис, когда его мать, наконец, опустила телефон.
— Сказали… — Нина Михайловна подняла на сына безумные глаза. — Сказали, что эта тварь… она… она на нас встречное заявление пишет! За клевету! И тебя… тебя, сынок, хочет на экспертизу отправить! Как алкоголика!
Денис замер посреди кухни. — Что? Как… как алкоголика? Да я… я же не алкоголик!
— А протоколы из полиции? А соседи, которые на тебя жаловались? Она всё это припомнит! — запричитала Нина Михайловна. — Я же говорила, что это плохая затея! Галька твоя, умница, подсказала! «Мама, — говорит, — признаем её невменяемой, и вся квартира наша будет!» А теперь что? Теперь нас самих по судам затаскают!
— Да что она сделает? — хорохорился Денис, но в голосе его уже не было уверенности. — Подумаешь, заявление! Кто ей поверит?
— Ей?! — взвизгнула мать. — Да она адвоката наняла! Она с ним придёт в этот твой диспансер! Она запись разговора сделала! Нас теперь за ложный донос привлечь могут! Это статья, Дениска! Статья!
В дверь позвонили. На пороге стояла Галина, сияющая от самодовольства. — Ну что, мамуля? Как наши дела? Скоро будем новоселье в трёшке праздновать?
— Допразднуешься, дура! — зашипела на неё Нина Михайловна. — Твой гениальный план провалился! Твой братец теперь под статьёй может оказаться, а мы — без копейки денег, потому что эта змея нас по судам затаскает и на адвокатов разорит!
Лицо Галины вытянулось. — Как… как провалился? Она что, согласилась на экспертизу?
— Хуже! — простонал Денис, плюхаясь на табуретку. — Она сама на меня экспертизу натравила! И на вас с матерью — за клевету!
Галина ошарашенно смотрела то на мать, то на брата. В её голове, привыкшей к простым и прямолинейным интригам, такой поворот событий просто не укладывался. Она всегда считала Вику тихой, забитой овцой, которую можно стричь до бесконечности. А овца вдруг обернулась волчицей.
— Но… так не бывает, — пролепетала она. — Она же… она же всегда молчала.
— Домолчалась! — рявкнула Нина Михайловна. — Это ты во всём виновата! Подстрекательница! Вечно лезешь со своими советами!
— Я?! Да это вы с Дениской её двадцать лет доводили! Думали, она вечно терпеть будет? Я вам сто раз говорила, что надо было с ней по-хорошему, хитростью брать! А вы только орать умеете!
— Ах ты, змея подколодная! — Нина Михайловна вскочила, замахнувшись на дочь кухонным полотенцем. — Родную мать и брата под монастырь подводишь!
На кухне начался истошный крик. Брат, мать и сестра, ещё вчера бывшие единым фронтом в своей ненависти к Вике, теперь были готовы перегрызть друг другу глотки. Их маленький заговор, их грязная интрига, столкнувшись с первым же отпором, рассыпалась в прах, обнажая всю гниль их семейных отношений. Они были сильны только тогда, когда травили слабого. А когда слабый дал сдачи, их хвалёное «единство» лопнуло, как мыльный пузырь.
Виктория всего этого не знала. Она сидела в своей тихой, чистой квартире и пила травяной чай. Впервые за много лет она чувствовала не страх, а азарт. Азарт битвы, в которой она сражалась за себя, за свою честь и за своё будущее. И она знала, что ей нужна помощь. Не только юридическая.
Она взяла телефон и набрала номер, который не набирала уже несколько месяцев. Номер своего сына.
***
— Алло, мам? Что-то случилось? — голос Кирилла в трубке звучал немного отчуждённо. Он учился на третьем курсе в столичном вузе, жил в общежитии и давно привык к самостоятельности. Звонки от матери чаще всего означали очередную жалобу на отца, и он научился выставлять защитный барьер, чтобы не втягиваться в эти бесконечные разборки.
— Здравствуй, сынок. Случилось, — ровно ответила Вика. — Я подала на развод с отцом.
На том конце провода повисло молчание. — Наконец-то, — выдохнул он через несколько секунд. В его голосе не было удивления, только облегчение. — Что он натворил на этот раз?
— Дело не в том, что он натворил, а в том, что будет дальше, — Вика сделала паузу, подбирая слова. — Кирилл, мне нужна твоя помощь. Твой отец, бабушка и тётя Галя… они пытаются признать меня недееспособной. Через психдиспансер. Чтобы отобрать квартиру.
Молчание в трубке стало оглушительным. — Что? — переспросил он таким тоном, будто не расслышал. — Повтори, пожалуйста.
Вика повторила. Спокойно, без слёз и истерики, излагая голые факты. Про день рождения, про оскорбления, про свой уход и про звонок из диспансера.
— Они… они что, совсем с ума посходили? — в голосе Кирилла зазвенел металл. Отчуждённость и усталость исчезли без следа, сменившись ледяной яростью. — Объявить тебя сумасшедшей? За то, что ты посмела уйти от него? Я сейчас же приеду.
— Не торопись, сынок, у тебя учёба, — попыталась остановить его Вика, хотя сердце её дрогнуло от его решимости. — К чёрту учёбу! — отрезал он. — Мам, они перешли черту. Это уже не семейные ссоры. Это подлость. Я возьму билет на ночной поезд. Утром буду у тебя. И я буду свидетельствовать в суде. Я расскажу всё. Про каждый его пьяный скандал, про каждую твою слезу, про то, как бабушка тебя годами унижала. Пусть только попробуют тронуть тебя.
Когда она положила трубку, по щекам её всё-таки покатились слёзы. Но это были не слёзы обиды или страха. Это были слёзы гордости за сына. Она не зря жила все эти годы. Она вырастила настоящего мужчину, для которого честь и справедливость были не пустыми словами. Её семья не распалась. Наоборот, она обрела её по-настоящему — в лице своего взрослого, сильного сына.
На следующий день Вика пошла на работу. Она знала, что слухи уже расползлись по городу. И не ошиблась. Некоторые клиентки смотрели на неё с любопытством, другие — с осуждением. Хозяйка салона, Тамара Львовна, женщина строгая, но справедливая, вызвала её к себе в кабинет.
— Вика, до меня тут доходят разные разговоры, — начала она осторожно. — Твоя свекровь звонила. Несла какую-то чушь про твоё неадекватное состояние.
— Тамара Львовна, это ложь и клевета, — твёрдо сказала Вика. — Мой бывший муж и его семья пытаются отобрать у меня квартиру, и для этого не гнушаются самыми грязными методами. Я уже подала на них заявление в полицию.
Тамара Львовна внимательно посмотрела ей в глаза. — Я так и подумала. Я Нине Михайловне твоей так и сказала: «Виктория у меня десять лет работает, и за все десять лет — ни одного нарекания. Лучший мастер в салоне. А вы, — говорю, — прежде чем на человека грязь лить, в зеркало на себя посмотрите». Так что ты не переживай. Работай спокойно. Твоя работа — твоя лучшая характеристика.
Поддержка пришла и оттуда, откуда Вика совсем не ждала. К ней в кресло села давняя клиентка, Антонина Сергеевна, пенсионерка, бывшая учительница русского языка и литературы. Она всегда была молчаливой и немного строгой.
— Виктория, милая, я всё слышала, — тихо сказала она, когда в зале, кроме них, никого не осталось. — Не обращайте внимания на сплетни. В маленьких городах люди любят языками почесать. Знаете, как Чехов говорил? «Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные». А у нас наоборот: за дверью несчастного стоит толпа с молотками и стучит, чтобы добить окончательно.
Она достала из ридикюля старую, потрёпанную книгу. — Вот, возьмите. Это сборник рассказов Тэффи. Она писала с такой тонкой иронией о человеческой глупости и подлости. Почитайте на досуге. Иногда юмор — лучшее лекарство от отчаяния. Он помогает увидеть всю абсурдность ситуации и подняться над ней.
Вика взяла книгу, и её сердце наполнилось теплом. Она не была одна. Вокруг неё были люди, которые верили ей, поддерживали её. Её мир не рухнул. Он просто очищался от всего фальшивого и наносного.
Вечером приехала Света. Она влетела в квартиру, как вихрь, с сумками, полными еды. — Так, подруга, боевой штаб объявляю открытым! — заявила она с порога. — Я тут поговорила кое с кем. Помнишь Ленку из налоговой? Её муж — участковый как раз на вашем участке. Он поднял все вызовы к вам за последние пять лет. Три протокола на Дениса твоего за пьяный дебош. Это уже не просто слова соседей, это официальные документы!
Света выложила на стол распечатки. — А ещё я поговорила с бабой Машей с первого этажа. Она божий одуванчик, но слышит и видит всё. Она готова дать письменные показания, как Нина Михайловна под твоей дверью орала и тебя проклинала. Это к делу о клевете пришьём. Они думали, что всё шито-крыто, а у нас на каждый их грязный ход — свой козырь в рукаве!
Они сидели на кухне до поздней ночи, разбирая бумаги, составляя план действий, и Вика чувствовала, как в неё вливается сила. Это была сила дружбы, сила поддержки, сила правды.
А утром на пороге её квартиры стоял Кирилл. Возмужавший, серьёзный, с дорожной сумкой через плечо. Он молча вошёл, крепко обнял её и сказал: — Всё, мам. Теперь я здесь. И мы будем бороться вместе.
***
День визита в психоневрологический диспансер был назначен на пятницу. Утро выдалось серым и промозглым, под стать настроению. Но внутри у Вики был не страх, а холодная решимость. Она тщательно выбрала одежду: строгий брючный костюм, белая блузка. Ничего кричащего, ничего жалкого. Образ спокойной, уверенной в себе деловой женщины.
Кирилл и Света поехали с ней для поддержки. В коридоре диспансера, пахнущем лекарствами и казёнщиной, их уже ждал Борис Игоревич.
— Выглядите превосходно, Виктория Павловна, — одобрительно кивнул он. — Главное — сохраняйте спокойствие. Говорите только правду. На все провокации отвечайте молчанием. Я буду рядом.
Вскоре появились и «заявители». Денис выглядел ужасно. Он похудел, под глазами залегли тёмные круги. Он был одет в старый, мятый спортивный костюм и, казалось, съёжился под строгим взглядом своего сына. Нина Михайловна, напротив, была при полном параде: в лучшем своём платье, с ярким макияжем, который только подчёркивал её злое, напряжённое лицо. Рядом семенила Галина, играя роль группы поддержки.
Увидев Вику в окружении сына, подруги и адвоката, они опешили. Их лица вытянулись. Они явно рассчитывали увидеть её одну, заплаканную и сломленную.
— Ишь ты, свиту себе собрала, — прошипела Нина Михайловна, проходя мимо. — Думаешь, это тебе поможет?
— Поможет, — тихо, но твёрдо ответил за мать Кирилл, глядя на бабушку в упор. Та от его взгляда попятилась.
Их вызвали в кабинет. За большим письменным столом сидела врач — пожилая женщина с умными, проницательными глазами и седыми волосами, собранными в тугой пучок. Звали её Анна Львовна. Она представилась и предложила всем сесть.
— Итак, — начала она, просматривая бумаги. — У нас имеется заявление от гражданина Воронова Дениса Николаевича и его матери, Вороновой Нины Михайловны, с просьбой провести освидетельствование гражданки Вороновой Виктории Павловны в связи с её, по их мнению, неадекватным поведением.
Она подняла глаза на Нину Михайловну. — Я вас слушаю. Изложите суть ваших претензий.
Нина Михайловна начала свой спектакль. Она заламывала руки, её голос дрожал. Она рассказывала, какой прекрасной и дружной семьёй они были, пока Вика «не сбилась с пути». — Она стала агрессивной, доктор! — вещала свекровь. — Кричит без повода, бьёт посуду! Выгнала родного мужа, моего сыночка, на улицу! В чём был! А ведь он на неё всю жизнь положил, работал, не покладая рук! А она… она, наверное, связалась с кем-то, в секту какую-то попала! Нормальная женщина так себя не ведёт!
Анна Львовна слушала её молча, не перебивая, только делая пометки в блокноте. Потом она повернулась к Денису. — А вы что можете добавить?
Денис что-то невнятно мычал, повторяя слова матери. Про «агрессию», про «неадекватность». Он постоянно косился на сына, и под его взглядом совсем терялся.
Когда они закончили, Анна Львовна посмотрела на Вику. — Виктория Павловна, теперь ваша версия событий.
Вика спокойно, без лишних эмоций, рассказала всё как было. Про свой день рождения, про оскорбления, про то, как её выставили никчёмной при всех. Она говорила о двадцати годах унижений, о том, как её труд обесценивали, как её саму превращали в бесплатную прислугу.
— Я не стала агрессивной, Анна Львовна. Я просто перестала терпеть, — закончила она. — Я решила развестись и попросила мужа покинуть мою квартиру.
— Её квартиру? — взвилась Нина Михайловна. — Да это квартира моего сына!
— Прошу приобщить к делу, — вмешался Борис Игоревич, вставая и кладя на стол перед врачом папку с документами. — Здесь копии договоров купли-продажи, подтверждающие, что спорная квартира была приобретена на средства, вырученные от продажи личного наследного имущества моей подзащитной. Доля её супруга является чисто номинальной.
Анна Львовна мельком взглянула на документы и кивнула. Лица Нины Михайловны и Дениса приобрели землистый оттенок.
— Также прошу приобщить к делу, — продолжил адвокат, — заявление о клевете, поданное в полицию. Аудиозапись телефонного разговора с сотрудником вашего учреждения, где моей подзащитной угрожали принудительным освидетельствованием. И, наконец, ходатайство о проведении судебно-психиатрической экспертизы в отношении гражданина Воронова Дениса Николаевича.
Он выложил на стол ещё одну пачку бумаг. — У нас имеются три полицейских протокола, составленных на гражданина Воронова за нарушение общественного порядка в состоянии алкогольного опьянения. А также письменные показания соседей, подтверждающие его регулярное агрессивное поведение. Мы считаем, что именно его состояние представляет опасность для окружающих, а данное заявление — не более чем попытка оказать давление на мою подзащитную с целью завладения её имуществом.
В кабинете повисла мёртвая тишина. Анна Львовна медленно, очень внимательно изучала бумаги. Потом она сняла очки, потёрла переносицу и устало посмотрела на Дениса и его мать.
— Я всё поняла, — сказала она тихо. — В освидетельствовании Виктории Павловны я не вижу никакой необходимости. Я вижу перед собой абсолютно адекватного, вменяемого человека, находящегося в состоянии сильного психоэмоционального стресса, вызванного многолетним домашним насилием.
Она сделала паузу. — А вот ваше заявление, граждане Вороновы, имеет все признаки ложного доноса и клеветы. И я, как должностное лицо, буду обязана передать материалы проверки в правоохранительные органы. Что же касается вашего ходатайства, Борис Игоревич, — она повернулась к адвокату, — то оно абсолютно обосновано. Денис Николаевич, — её голос стал жёстким, — я настоятельно рекомендую вам пройти добровольное обследование и курс лечения от алкогольной зависимости. В противном случае, в рамках бракоразводного процесса, суд может назначить вам принудительную экспертизу. И её результаты могут иметь для вас самые серьёзные последствия. Вплоть до постановки на учёт и лишения водительских прав.
Это был нокаут. Денис сидел, обмякнув, и смотрел в одну точку. Он работал таксистом. Лишиться прав для него означало лишиться единственного источника дохода.
Нина Михайловна попыталась что-то возразить, но Анна Львовна остановила её властным жестом. — На этом всё. Приём окончен. Вы свободны.
Они вышли из кабинета в том же порядке, что и вошли. Но теперь роли поменялись. Вика, Кирилл, Света и адвокат шли с высоко поднятыми головами. А за ними, как побитые собаки, плелись Денис, Нина Михайловна и Галина. Ловушка захлопнулась. И они оказались внутри.
***
Последствия не заставили себя ждать. Вечером того же дня Денис позвонил Вике. Впервые за всё это время он не кричал и не угрожал. Он говорил тихим, раздавленным голосом.
— Вика… забери заявление. Пожалуйста. Не губи меня. Мать заберёт своё… из диспансера. Мы всё заберём. Только не надо экспертизы.
— Ты не об этом должен просить, Денис, — спокойно ответила она. — Ты должен собрать свои вещи и съехать из моей квартиры. Завтра же. И подписать у нотариуса соглашение о разделе имущества, в котором ты отказываешься от своей доли в квартире в мою пользу. Взамен я не буду требовать с тебя алименты на содержание сына-студента, которые ты по закону обязан платить.
— Но… это же и моя квартира! — попытался возразить он по инерции.
— Нет, Денис. Это моя квартира. И ты это прекрасно знаешь. У тебя есть выбор: либо ты уходишь по-хорошему, сохранив водительские права и остатки репутации, либо мы встречаемся в суде. И там, помимо развода, будет рассматриваться дело о клевете и твоём алкоголизме. Решай. Я даю тебе время до завтрашнего утра.
Она положила трубку. Она не чувствовала ни злорадства, ни жалости. Только холодное удовлетворение от того, что справедливость, пусть и с опозданием, начала свой неумолимый ход.
Вся следующая неделя превратилась в агонию для семьи Вороновых. Денис, окончательно сломленный, согласился на все условия. Нина Михайловна пыталась бунтовать, но, столкнувшись с перспективой уголовного дела за клевету и реальной угрозой для сына, сдалась и она.
Они приехали забирать вещи в субботу. Вика и Кирилл были дома. Денис молча, не глядя им в глаза, паковал свои пожитки в коробки. Нина Михайловна стояла в дверях, испепеляя Вику взглядом, но молчала. Яд в ней кипел, но выплеснуться наружу уже не мог.
Когда последняя коробка была вынесена, Денис остановился на пороге. — Прости, — выдавил он из себя.
Вика посмотрела на него. На этого чужого, помятого мужчину, с которым прожила двадцать лет. И не почувствовала ничего. Пустота. — Прощай, Денис, — только и сказала она.
Дверь за ним закрылась. И вместе с ней закрылась целая глава её жизни. Глава, полная боли, унижений и несбывшихся надежд.
Кирилл подошёл и обнял её за плечи. — Всё закончилось, мам.
— Нет, сынок, — улыбнулась она. — Всё только начинается.
***
Жизнь после ухода Дениса и его семьи стала непривычно тихой. Первое время Вика просыпалась по ночам от любого шороха, ожидая пьяного скандала. Но дом молчал. И это молчание было целительным. Она затеяла ремонт. Выбросила старый, продавленный диван, на котором так любил лежать Денис. Переклеила обои в гостиной, выбрав светлые, солнечные тона. Купила новые шторы и живые цветы в горшках. Квартира преображалась, дышала, избавляясь от застарелого запаха табака и уныния.
Развод оформили быстро. Денис на суд не явился, прислав своего представителя. Он выполнил все условия. Квартира полностью перешла в собственность Вики.
Судьба её бывших родственников сложилась именно так, как они того заслуживали. Денис, переехав к матери, запил ещё сильнее. Без сдерживающего фактора в лице Вики, он быстро скатывался на дно. Нина Михайловна, вынужденная теперь содержать сорокалетнего сына-алкоголика, превратилась в вечно ворчащую, издерганную старуху. Её мечты о том, как она будет хозяйкой в большой квартире сына, разбились о суровую реальность. Теперь её уделом были пьяные выходки Дениса и постоянные жалобы соседей. Их маленький ад, который они так долго строили для Вики, они в итоге построили для самих себя.
Галина, поняв, что с брата и матери больше нечего взять, а их проблемы могут коснуться и её, постаралась максимально от них дистанцироваться. Она звонила всё реже, ссылаясь на занятость, и вскоре их общение практически сошло на нет. Их семья, державшаяся только на совместной травле другого человека, распалась, как только объект травли исчез.
Вика же, наоборот, расцвела. Она сходила в спа-салон по подаренному Светой сертификату. Целый день массажа, масок и обёртываний сотворил чудо. Она посмотрела на себя в зеркало и впервые за много лет понравилась себе. Усталость ушла из глаз, разгладились морщинки. Она сменила причёску, обновила гардероб. И люди это заметили. Клиентов в парикмахерской стало ещё больше. Мужчины на улице начали оборачиваться.
Но она не спешила заводить новые отношения. Ей было хорошо одной. Она наслаждалась свободой. Свободой пить чай с бергамотом, когда ей хочется. Свободой читать до полуночи, включив яркий свет. Свободой просто быть собой.
Её главной опорой и радостью стал Кирилл. Он приезжал почти каждые выходные. Они много разговаривали, гуляли по парку, ходили в кино. Он рассказывал ей о своей учёбе, о друзьях, о планах на будущее. Она видела, как он гордится ей, её силой и смелостью. Их отношения, некогда натянутые из-за вечных семейных ссор, стали по-настоящему близкими и тёплыми. Она поняла, что настоящие семейные ценности — это не штамп в паспорте и не совместное проживание. Это любовь, уважение и поддержка. То, что дал ей сын, и то, чего она никогда не получала от мужа.
Однажды весенним вечером они сидели на обновлённой, уютной кухне и пили чай с пирогом, который испекли вместе. За окном цвела сирень, и её аромат наполнял комнату.
— Знаешь, мам, я рад, что всё так вышло, — сказал Кирилл. — Ты стала другой. Счастливой.
Вика улыбнулась и взяла его за руку. — Потому что я поняла одну простую вещь, сынок. Нельзя позволять другим писать сценарий твоей жизни. Особенно если они плохие сценаристы.
Она посмотрела в окно, на цветущий мир. Впереди была целая жизнь. Её жизнь. И она собиралась прожить её счастливо.
От автора:
Иногда думаешь, сколько же в женщинах заложено терпения. Годами нести на себе всё, прощать, находить оправдания… А ведь предел есть у всего. И как важно, оказывается, вовремя этот предел нащупать и сказать «хватит». Не ради мести, а ради себя. Просто чтобы начать дышать полной грудью.