Еще в 1938 году в Радиевом институте Ленинграда была создана первая в стране лаборатория искусственных радиоактивных элементов. Здесь сразу же начала производиться системная работа, которая давала базу для понимания ядерных процессов.
Уже в 1939 году сотрудники института — Хлопин, Мысовский, Жданов — опубликовали исследования по делению ядра урана. А в 1940 году Георгий Флёров и Константин Петржак совершили открытие мирового значения: они впервые зарегистрировали спонтанное деление ядра урана. Это было сделано в подвале блокадного города, в условиях, когда не хватало еды, тепла и электричества.
Именно в этот период, в 1942 году, формируется Урановая комиссия АН СССР под председательством В.Г. Хлопина. Уже тогда институту поручили задачу, казавшуюся фантастической — разработать методы выделения новых элементов, эка-рения (нептуния) и эка-осмия (плутония), из облученного урана. Эта работа, начавшаяся в эвакуации, оказалась критически важной.
К 1945 году на циклотроне Радиевого института был получен первый советский образец плутония весом всего в несколько микрограмм. А к 1946 году технология его выделения была отработана и передана на проектирование промышленного производства.
Разведка как ускоритель: как информация из Лос-Аламоса сократила сроки на годы
В 1941 году советская разведка получает один из самых важных документов того времени — отчет британского «Комитета M.A.U.D.». Он пришёл через Джона Кернкросса, одного из членов «Кембриджской пятёрки». В документе четко говорится: атомная бомба возможна, и она может быть создана до конца Войны. Через сутки после заседания в Лондоне копия отчета уже лежала на столе у начальника внешней разведки НКВД.
Это становится отправной точкой гонки ядерных вооружений. Разведка получает задание под кодовым названием «Энормоз» — от английского enormous, «огромный». Цель — получить конкретные технические данные. И здесь начинается одна из самых эффективных разведывательных кампаний в истории.
Ключевую роль сыграла пара Василий и Елизавета Зарубины. Особенно выделяется Лиза Зарубина — агент «Вардо». Ее описывают как женщину редкой харизмы, владевшую пятью языками, умевшую менять облик и манеру поведения. Благодаря своим способностям она легко встраивалась в элиту.
Подружившись с любовницей Эйнштейна, «Вардо» получила доступ к кругу ученых Манхэттенского проекта. Благодаря ей Клаус Фукс, один из ведущих физиков, начал работать на СССР. Его данные — о принципе имплозии, о конструкции взрывных линз, о критической массе — оказались бесценны.
Но Фукс — не единственный источник. Теодор Холл, молодой физик, передавал информацию с поразительной регулярностью. Дэвид Грингласс, механик из Лос-Аламоса, рисовал схемы узлов бомбы. А Морис и Лона Коэны — супружеская пара, работавшая как курьеры — доставляли пакеты из Нью-Мексико в Нью-Йорк, используя туберкулезный диспансер в Альбукерке как место встречи.
По воспоминаниям Павла Судоплатова, через 12 дней после сборки первой американской бомбы в Москве уже имели ее полное описание. В 1945 году пришли чертежи, данные по электромагнитному разделению изотопов, информация о взрыве в Аламогордо. Американцы не могли перехватить эти передачи — советская разведка использовала одноразовые шифры и мощные радиостанции. Расшифровать эти сообщения удалось только через годы, в рамках проекта «Венона».
Запуск проекта
Официальный старт советскому атомному проекту был дан 28 сентября 1942 года — постановлением ГКО № 2352сс «Об организации работ по урану». Это решение было принято спустя полтора месяца после начала Манхэттенского проекта в США. Документ поручал Академии наук СССР, а точнее — Абраму Иоффе, возобновить исследования по возможности создания урановой бомбы и представить доклад к 1 апреля 1943 года.
В феврале 1943 года — новое постановление: ГКО № 2872сс. Теперь речь идет не о теории, а о практических работах. Научное руководство поручено Игорю Курчатову. А повседневный контроль — Михаилу Первухину, заместителю председателя Совнаркома. Именно с этого момента проект переходит в режим «военной важности».
Промышленный прорыв: как на Урале построили атомную империю
После Потсдамской конференции 1945 года, когда Трумэн намекнул Сталину о новом оружии, а тот, по воспоминаниям Черчилля, «просто улыбнулся», масштабы проекта резко возросли. 20 августа 1945 года, через 14 дней после бомбардировки Нагасаки, был создан Специальный комитет при ГКО. Его возглавил Лаврентий Берия. В состав вошли Маленков, Вознесенский, Курчатов, Ванников, Первухин. Комитет получил чрезвычайные полномочия — он мог мобилизовать любые ресурсы страны.
Было создано Первое главное управление (ПГУ), которое получило в подчинение не только научные институты, но и целые лагерные управления НКВД . На строительстве атомных объектов трудились сотни тысяч заключенных. Это была государственная мобилизация, сравнимая по масштабу с войной.
Выбор Урала в качестве основного региона был не случаен. Здесь были отдаленные территории, развитая инфраструктура, запасы воды и энергии. И главное — возможность скрыть объекты от разведки. Были выбраны площадки для двух ключевых предприятий: газодиффузионного завода по обогащению урана и реакторного комплекса по производству плутония.
Челябинск-40
Челябинск-40 (ныне Озёрск) стал центром производства плутония. Здесь, на берегу озера Иртяш, началось строительство комбината № 817 — будущего «Маяка». Объект включал три части: реактор «А», радиохимический завод «Б» и металлургический завод «В».
Реактор «А» был уран-графитовым, работал на природном уране. Его физический пуск состоялся 18 июня 1948 года. Уже 22 декабря на завод «Б» поступила первая облученная сборка. Технологию выделения плутония разработали в Радиевом институте. К февралю 1949 года была получена первая партия концентрата плутония. А к августу 1949 года на заводе «В» изготовили детали из металлического плутония — сердцевину будущей бомбы.
Этот процесс был чрезвычайно опасным. Уже в 1957 году здесь произойдет одна из крупнейших техногенных катастроф — Кыштымская авария. Но в 1949 году это была гонка, в которой не было места страху.
Арзамас-16 и немецкие лаборатории: центры разработки и импортированная экспертиза
Параллельно с промышленным производством шла работа над конструкцией бомбы. В 1946 году в посёлке Саров (тогда — Арзамас-16) было создано КБ-11 под руководством Юлия Харитона. Здесь, на базе бывшего монастыря и военного завода, разрабатывали саму бомбу. КБ-11 стало первым советским ядерным центром — ныне это РФЯЦ-ВНИИЭФ.
Здесь же, в закрытом городе, работали лаборатории, отвечавшие за взрывные линзы, систему инициирования, аэродинамические испытания. Благодаря разведывательным данным, РДС-1 — первая советская бомба — была практически точной копией американской «Тринити» и «Фат-Мэна». Но с улучшениями: советские инженеры увеличили эффективность имплозии, упростили конструкцию инициатора.
Важную, хотя и малоизвестную роль сыграли немецкие ученые. В 1945 году в Сухуми были вывезены около 300 специалистов — барон Манфред фон Арденне, Николаус Риль, Макс Фольмер, Гернот Циппе. Их разместили в бывших санаториях — «Объект А» и «Объект Г». Здесь они работали над центрифугами, тяжелой водой, изотопным разделением. Фольмер построил первую установку по производству тяжелой воды в СССР. Циппе и Штеенбек разрабатывали газовые центрифуги — технологию, которая позже станет основой советского обогащения урана.
Уран из Германии
Одним из критических дефицитов в 1945 году был уран. Собственных месторождений не было, разведка только начиналась. И тут на помощь пришла находка советских физиков в Германии. В мае 1945 года группа Кикоина и Харитона обнаружила, что немцы конфисковали около 130 тонн оксида урана из бельгийских колоний в Африке. Часть этого сырья была спрятана на заводе, где рабочие, не зная, что это, использовали его как желтую краску.
Это открытие стало поворотным. Доставка урана из Германии, по оценкам Юлия Харитона, сэкономила как минимум год. «Позже в СССР нашли месторождения урана, — говорил он, — но располагались они высоко в горах, дорог не было, и пришлось привозить этот уран во вьюках на осликах». А пока — германское сырье пошло на производство первой бомбы.
Когда «взрывные работы» вызвали тревогу у Трумэна
29 августа 1949 года в 7:00 утра на полигоне в Семипалатинске была взорвана бомба РДС-1. Взрыв эквивалентен 22 килотоннам в тротиловом эквиваленте. Испытание держалось в строжайшей тайне. Но уже 3 сентября американский самолет-разведчик взял пробы воздуха над Камчаткой. Анализ показал повышенное содержание радиоактивных изотопов — явный признак ядерного взрыва.
23 сентября Трумэн сделал осторожное заявление: «Мы располагаем данными о том, что в Советском Союзе произошел атомный взрыв». В ответ ТАСС заявил, что это, вероятно, «взрывные работы при строительстве гидростанций». Однако 8 марта 1950 года заместитель председателя Совмина Климент Ворошилов официально подтвердил наличие атомной бомбы в СССР.
Оценки
До сих пор идут споры: смог бы СССР создать бомбу без разведки? Сергей Капица, сын знаменитого физика, однажды сказал: «СССР сам создал атомную бомбу. Информация Берии лишь помогла убедить Сталина начать работу». Но он же признавал: «Главное — они объяснили начальству, что происходит в Америке, и передали наиболее важный секрет — принцип имплозии, благодаря которому бомбу можно было сделать».
Разведка не заменила науку — она устранила неопределенность. Она показала, что цель достижима, и указала путь. Благодаря ей советские ученые не тратили годы на тупиковые разработки. Они знали, что работает, а что — нет. И это сократило срок создания бомбы с оцененных в 8–10 лет до 4 лет после 1945 года.
С уважением, Иван Вологдин
Подписывайтесь на канал «Культурный код», ставьте лайки и пишите комментарии – этим вы очень помогаете в продвижении проекта, над которым мы работаем каждый день.
Прошу обратить внимание и на другие наши проекты - «Танатология» и «Серьёзная история». На этих каналах будут концентрироваться статьи о других исторических событиях.