Последние три выходных дня подряд моя квартира превращалась в филиал зоопарка. Шумный, душный и абсолютно бесконтрольный. И в это солнечное субботнее утро я проснулась с тяжелым предчувствием. Оно висело в воздухе, густом от запаха вчерашней жареной картошки, который въелся в шторы.
Я вышла в зал. Картина была привычно-удручающей. На моем бежевом диване, купленном на первую премию, развалилась Ирина, сестра моего мужа. На ее телефоне на полную громкость трещал какой-то детский мультик. Рядом валялись крошки от печенья и кружка с недопитым чаем, оставившая на стеклянном столе жирный, липкий круг.
Ее дети, семилетний Ваня и пятилетняя Алиса, носились по коридору, ору дикарскими криками и шаркая мокрыми от сока носками по ламинату. Из динамиков телефона неслось: «А ну-ка, догони-ка нас!» — и они послушно выполняли команду.
Муж Ирины, Коля, мерно похрапывал в кресле, уткнувшись лицом в мою новую декоративную подушку.
— Доброе утро, — пробормотала я, протирая глаза.
Ирина медленно, с неохотой оторвала взгляд от экрана.
— О, Кать, проснулась. А у тебя кофе есть нормальный? Тот, что в шкафу, я вчера всю банку растрясла, он какой-то кислятина.
Я молча двинулась на кухню. Там меня ждал новый акт беспорядка. Раковина была завалена грязной посудой, на столе красовались следы от варенья и разлитого молока. Я глубоко вдохнула и принялась наводить хоть какой-то порядок, чувствуя себя уборщицей в собственном доме.
Из зала донесся голос Сергея, моего мужа. Он уже встал и пытался играть с племянниками.
— Вань, давай аккуратнее, тетя Катя только полы мыла.
В ответ раздался громкий хохот и топот еще быстрее.
Ирина крикнула с дивана, даже не повернув головы:
— Сереж, не пили его! Ребенок выплескивает энергию, это полезно. Пусть бегает.
Сергей замолчал. Его обычная тактика — не конфликтовать. Мол, потерпи, они же родные, погостят и уедут. Но они уже «гостили» три дня.
Я сварила кофе, стараясь не смотреть на бардак. Ваня влетел на кухню, схватил яблоко из вазы и тут же выронил его на пол.
— Упс, — беззаботно бросил он и помчался дальше.
Я подняла фрукт, на шкурке уже красовалась вмятина. Мое терпение лопнуло. Я вышла в зал с двумя чашками кофе. Одну протянула Сергею, взгляд у него был виноватый.
— Ира, — начала я максимально спокойно. — Давай договоримся. Вы приехали на выходные, это здорово. Но, пожалуйста, можно следить за детьми? Я вчера три часа отмывала полы.
Ирина медленно приподнялась на локте, ее лицо вытянулось в маску обиды.
— Ой, извините, мы такие неаккуратные, нам в хрущевке с ремонтом семидесятых годов не привыкать. Мы, конечно, не такие чистюли, как некоторые.
— При чем тут это? — не выдержал Сергей. — Катя просто просит немного аккуратности.
— Да все ясно! — Ирина махнула рукой и снова уткнулась в телефон. — Мы вам тут мешаем. Мы бедные родственники, мы лишние. Прямо как в дурном сериале.
В этот момент Алиса, проносившаяся мимо дивана, запнулась о ногу Колени и грохнулась на пол. Раздался оглушительный рев. Коля проснулся, испуганно озираясь.
Ирина сбросила ноги с дивана и бросилась к дочери.
— Ах ты, мой бедный зайчик! Ударилась об этот ужасный пол! Кто тут так плохо положил ламинат, а? Кто углы такие острые сделал?
Она с ненавистью посмотрела на меня, будто это я специально подставила ребенку ножку.
Я стояла и смотрела на эту сцену. На ревущую Алису, на сонного Колю, на раздраженную Ирину и на своего мужа, который уже нес из ванной аптечку, чтобы залечить царапину на коленке. Я смотрела на крошки на своем диване, на липкий стол и понимала, что это никогда не кончится. Потому что они искренне считали, что имеют на это полное право.
Право творить хаос в моем же доме.
После инцидента с яблоком и падением Алисы в квартире воцарилось хрупкое, зыбкое перемирие. Ирина демонстративно хлопотала на кухне, громко возя кастрюлями, давая понять, что она не гостья, а чуть ли не хозяйка, взявшая на себя тяжкий труд. Дети, наконец, угомонились и смотрели мультики. Коля снова дремал.
Сергей подошел ко мне на кухню, пока я пыталась оттереть засохшее варенье со столешницы.
— Ну что ты так нервничаешь? — тихо сказал он, обнимая меня за плечи. — Все же нормально. Потерпи немного, они же уедут завтра вечером.
— Нормально? — я вырвалась из его объятий и показала на раковину, заваленную немытой посудой с их вчерашнего ужина. — Сергей, это мой дом. Я не должна терпеть то, что ко мне относятся как к прислуге и не уважают мой труд. Мне не нормально.
— Они же не со зла. Ира просто немного… бесцеремонная. Она всегда такой была. Но она добрая.
— Добрая? — фраза про «жуткий пол» и «острые углы» все еще стояла у меня в ушах. — Твоя добрая сестра только что намекнула, что я виновата в том, что ее ребенок упал.
— Ну, ты же понимаешь, она просто вспылила, переживает за ребенка.
В этот момент в кухню вошла Ирина. Она открыла холодильник и стала изучать его содержимое.
— Кать, а где у вас колбаска получше? Эта какая-то безвкусная. И сыр этот ваш диетический детям не заходит совсем. Надо было брать «Дружбу», с краской, они такую обожают.
Я закрыла глаза, собираясь с духом. Вспомнила совет из психологической статьи: говорить от своего лица, о своих чувствах.
— Ира, мне неприятно, когда без спроса берут мои вещи и еду. И когда не моют за собой посуду. Давай договоримся: если ты что-то хочешь, спроси меня. И если готовите, пожалуйста, мойте сразу за собой.
Ирина захлопнула дверцу холодильника и медленно повернулась ко мне. На ее лице играла язвительная улыбка.
— Ой, простите, ваше величество! Не знала, что у нас тут дворец и придворный этикет. Я думала, мы в гостях у родственников. А оказывается, мы в музее, где ничего нельзя трогать.
— Я не это имела в виду…
— Нет, все ясно! Кристально ясно! — ее голос зазвенел, набирая громкость. — Мы тут бедные родственники, приехали потрепать ваши нервы и нажрать вашей еды! Мы же не такие богатые и успешные, как вы! Квартира в ипотеку, да? Дорогая? Вот и звереешь от стресса, на родне отрываешься.
— Ира, хватит! — строго сказал Сергей.
— Что хватит? Она твоей жене не нравятся мои дети! Она считает нас быдлом, которое приехало к ней в хоромы испортить воздух! Да я сама не рада, что приехала! Мне Коля выходные хотел на даче провести, а я: «Нет, поедем к брату, семьей посидим». А оказывается, мы тут лишние!
Она уже почти кричала. Из зала доносилось щебетание мультиков, но дети, кажется, притихли, прислушиваясь.
— Никто не говорит, что вы лишние, — попытался вставить слово Сергей, но его голос потонул в ее истерике.
— Молчи, Сережа! Все и так видно! По тебе сразу видно, как она тебя под каблук затолкала! Мужик в своем доме слова сказать не может! Раньше ты был другим! А теперь она тебе всю жизнь испортила, всю мужскую гордость вытоптала! И теперь ты только и можешь, что на меня шикать!
Она повернулась и вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Через секунду мы услышали, как она кричит детям:
— Собирайте свои вещи! Мы здесь никому не нужны! Поедем к бабушке, там нас хоть накормят досыта и не будут тыкать носом в каждую крошку!
В кухне повисла тяжелая тишина. Сергей стоял, опустив голову, и смотрел в пол. Я понимала, что он чувствует: вину перед сестрой, злость на меня, растерянность.
— Ну и зачем ты ее спровоцировала? — наконец, тихо и устало произнес он. — Не могла промолчать? Теперь скандал на весь день. Они правда уедут к маме, и мне придется выслушивать, какую стерву я себе в жены взял.
В его словах не было злобы. Была покорность. Покорность годам манипуляций со стороны сестры.
Я посмотрела на него и не узнала мужчину, в которого когда-то влюбилась. Передо мной был загнанный в угол мальчик, который боялся осуждения своей семьи больше, чем слез жены.
— Я не провоцировала, — тихо сказала я. — Я просто попросила об уважении. К моему дому. Ко мне.
Но он уже не слушал. Он вышел из кухни, чтобы уговаривать сестру не уезжать, замирять их, как он делал это всегда.
Я осталась одна среди грязной посуды и разлитого молока. И впервые подумала, что замок нужно менять не только от Ирины.
Ирина, конечно же, не уехала. После бурного выяснения отношений с Сергеем за закрытыми дверьми спальни она вышла с заплаканными, но торжествующими глазами. Сергей выглядел помятым и побежденным.
— Ладно, — вздохнул он, избегая моего взгляда. — Все успокоились. Договорились, что будем стараться быть аккуратнее. Давайте просто переживем эти выходные без ссор.
Это была не договоренность. Это была капитуляция.
Они остались. Наступило воскресенье, последний день их визита. С утра висело напряженное перемирие. Ирина говорила со мной сладковато-ядовитым тоном, дети вели себя чуть тише, а Коля вообще предпочитал молчать. Сергей суетился вокруг них, пытаясь всем угодить, и от этого выглядел еще более жалко.
После завтрака они собрались на прогулку в парк. Я с облегчением осталась дома одна. Тишина после трех дней гвалта показалась мне звенящей и прекрасной. Я решила провести этот час наедине с собой, принять долгий душ и привести в порядок мысли.
Первым делом я пошла в ванную, чтобы убрать разбросанные полотенца и расчески. И тут мои глаза упали на мою косметичку. Она лежала на полке не на своем месте, а развернутая, с открытыми молниями. Внутри царил хаос. Пудра рассыпана, кисточки валялись перемешанные, карандаши для глаз были тупые, будто ими точили асфальт.
Сердце упало. Я аккуратная до занудства, и для меня моя косметика — не просто вещи, а инструменты, подобранные с душой и за немалые деньги.
Я стала проверять содержимое. Мой любимый хайлайтер с перламутром был сломан пополам. Дорогая палетка теней для век, которую я берегла для особых случаев, была вся исцарапана, а один оттенок, тот самый нежно-розовый, был выскоблен до дна, будто его пробовали на вкус.
И тут я увидела ее. Мою новую помаду. Ту самую, бархатистую, того самого оттенка красного, который идеально подходил мне. Я покупала ее всего неделю назад и еще ни разу не воспользовалась. Я бережно сняла защитную пленку и открутила стик.
То, что я увидела, заставило меня вскрикнуть от нестерпимой обиды.
Нежный, заостренный кончик помады был сломан, смят и вдавлен обратно в основу, превратившись в уродливую красную лепешку. По всему стику были отпечатки маленьких, жирных пальцев.
Перед глазами все поплыло. Я представила, как Алиса, подражая матери, с серьезным видом ковырялась в моей косметике, ломала, ломала, пачкала. А Ирина в этот момент, наверное, смотрела на это и умилялась.
Я вышла из ванной с помадой в дрожащей руке. Они как раз вернулись с прогулки, веселые, с румяными щеками. Дети неслись разуваться.
— Ира, — голос мой звучал хрипло и непривычно громко. — Мы можем поговорить?
— Опять что-то случилось? — она сняла куртку и бросила ее на стул. — Только с прогулки, дай хотя бы раздеться.
— Нет, сейчас. Посмотри, пожалуйста, на это.
Я протянула ей изуродованную помаду.
Она скривила губы, сделав вид, что внимательно рассматривает.
— И что это? Помада. Сломалась. Бывает.
— Ее не просто сломали. Ее уничтожили. И не только ее. Вся моя косметичка перекопана, хайлайтер сломан, тени разграблены. Твоя дочь этим занималась?
Ирина закатила глаза с таким видом, будто я говорю на древнекитайском.
— Ой, Катя, ну серьезно? Из-за какой-то жалжной помады такой сыр-бор? Ребенок проявил интерес, поиграл. Она же девочка, ей это интересно! Вырастет — купишь ей новую, еще спасибо скажешь.
— Она не играла! Она уничтожила мою вещь! Вещь, которая мне дорога! Почему ты не следишь за ней?
— А почему твои дорогие вещи валяются где попало? — мгновенно перешла в наступление Ирина. — Знала, что у нас в гостях дети, должна была убрать подальше! Сама виновата! Опять ты на ровном месте конфликт раздуваешь! Небось, на мою шею смотришь, что у меня такой косметики нет!
Из спальни вышел Сергей.
— Опять что-то не так?
— Сережа, посмотри на это! — Ирина выхватила у меня из рук помаду и потрясла ею перед его лицом. — Твоя жена меня обвиняет, что Алиса ее помаду сломала! Как будто у меня своих проблем мало, чтобы еще за каждой бутылочкой твоей жены следить!
Сергей поморщился, смотря на помаду, потом на меня.
— Катя, ну и что? Помада. Купишь новую. Не надо из-за такой ерунды ссориться. Ира права, надо было убрать, если она такая ценная.
В тот момент я перестала их слышать. Их голоса слились в один оглушительный гул. Я смотрела на своего мужа, который не видел проблемы в том, что мои границы, мое имущество, мои чувства были втоптаны в грязь. Я смотрела на его сестру, с самодовольным лицом наблюдающую за тем, как он снова встает на ее сторону.
Это была та самая, последняя капля. Та, что переполнила чашу терпения, перелилась через край и затопила все остальное — злость, обиду, желание спорить.
Я молча забрала у Ирины из рук свою испорченную помаду. Развернулась и ушла в спальню. За мной не последовало ни слова, ни упрека. Только довольное фырканье Ирины и смущенное покашливание Сергея.
Я села на кровать, сжимая в руке этот кусочек пластика и краски. Я не плакала. Во мне все застыло и окаменело. Где-то глубоко внутри, в самой сердцевине этого льда, родилось тихое, твердое, бесповоротное решение.
С меня хватит.
Они уехали в понедельник утром. Их отъезд был шумным и громким, как и все, что они делали. Ирина на прощание бросила: «Ну, мы поехали, освобождаем ваши хоромы. А то еще чего испортят ненароком». Сергей суетился, помогал заносить вещи в их старенькую машину, кивал на какие-то советы сестры.
Я стояла в дверном проеме и молча наблюдала за этой суетой. Я не улыбалась. Не махала им рукой. Я просто ждала, когда они исчезнут из моего поля зрения.
Когда машина наконец тронулась и вырулила со двора, я закрыла входную дверь. Тишина, наступившая в квартире, была оглушительной. Но на этот раз она не принесла облегчения. Она была тяжелой, густой, как будто в ней все еще висел звон от их голосов, запах их еды, ощущение их бесцеремонного присутствия.
Я обошла квартиру. Повсюду следы их пребывания: отпечатки пальцев на телевизоре, смятая подушка на кресле, забытая детская машинка под диваном. Я не стала ничего убирать. Я села на кухне и смотрела в окно, пока чай в моей крупе остывал.
Решение созрело во мне окончательно и бесповоротно. Оно было холодным и твердым, как камень.
Сергей вернулся домой ближе к вечеру. Он вошел с виноватым видом, но в глазах читалось ожидание, что все устаканилось, буря миновала.
— Ну вот, проехали, — выдохнул он, вешая куртку. — Ничего, скоро все забудется. Ира вроде не особо обиделась.
Я повернулась к нему. Мое лицо было спокойным.
— Мне нечего забывать, Сергей. И мне все равно, обиделась она или нет.
Он поморщился.
— Опять начинаешь? Да ладно, Кать, ну сломали помаду, купим новую. Я тебе денег дам.
— Дело не в помаде, — сказала я тихо. — Дело в том, что это мой дом. И я больше не хочу чувствовать себя здесь чужой. Я не хочу, чтобы здесь хозяйничали те, кто не уважает ни меня, ни мое пространство.
— Так я же поговорил с ней! Она поняла!
— Она ничего не поняла! — голос мой дрогнул, но я взяла себя в руки. — Она поняла только то, что ты и в этот раз встал на ее сторону. Что ты всегда встаешь на ее сторону. А не на мою.
Он хотел что-то сказать, но я подняла руку.
— Я не хочу ссориться. Я просто сообщаю тебе о своем решении. Завтра я меняю замок на входной двери.
Он смотрел на меня несколько секунд, не понимая.
— Какой еще замок? Зачем?
— Для того, чтобы у меня был единственный ключ. И чтобы я решала, кого пускать в свой дом.
— Это же мой дом тоже! — в его голосе впервые зазвучало не недоумение, а злость.
— Нет, Сергей, — я сказала очень четко, глядя ему прямо в глаза. — Это не твой дом. Эта квартира куплена на деньги, которые мне оставила бабушка. Она оформлена только на меня. По закону это моя личная собственность. Ты здесь прописан, ты здесь живешь, но права собственности у тебя на нее нет.
Он побледнел. Мы никогда не акцентировали на этом внимание. Для меня это всегда был «наш» дом. До сегодняшнего дня.
— То есть как это? Я твой муж! Мы семья!
— Семья уважает друг друга. Семья не позволяет травить и унижать свою жену. Твоя сестра переступила все границы, а ты ей помогал. Так что да. Я меняю замок.
На следующее утро, едва Сергей ушел на работу, я сделала звонок. Всего один звонок.
— Здравствуйте, мне нужно заменить цилиндр в замке. Да, срочно. Сегодня.
Мастер пришел через два часа. Пожилой мужчина с добрыми глазами и чемоданчиком с инструментами.
— Проблемы с ключами? — спросил он, устанавливая новое устройство.
— Нет, — тихо ответила я. — С людьми.
Он кивнул, не задавая лишних вопросов. Видимо, такое бывало в его практике не раз.
Когда он ушел, я осталась одна с новым блестящим ключом в руке. Он был холодным и незнакомым. Я сжала его в ладони, и он постепенно согрелся от тепла моей руки.
Вечером я услышала, как на лестничной площадке щелкает ключ. Один раз, другой. Потом раздался удивленный возглас и более настойчивые попытки открыть дверь.
— Катя! — послышался голос Сергея. — Что такое? Дверь не открывается!
Я подошла к двери. Сделала глубокий вдох.
— Я же предупреждала тебя. Я поменяла замок.
За дверью наступила тишина. А потом раздался оглушительный, яростный стук кулаком по дереву.
Стук в дверь был не просто громким. Он был яростным, отчаянным, таким, от которого сжималось сердце. Я стояла по ту сторону, прижав ладонь к холодному дереву, чувствуя каждую вибрацию.
— Катя, открой немедленно! Это что за издевательство? — голос Сергея сорвался на крик.
— Я не буду открывать, пока ты не успокоишься и не прекратишь ломать дверь, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо, хотя внутри все дрожало.
Стук прекратился. Послышалось тяжелое, прерывистое дыхание.
— Хорошо… хорошо… Объясни мне, что это значит?
— Это значит, что я выполнила свое обещание. У нас теперь новый замок.
— Где мой ключ?
— Твой старый ключ больше не работает. А новый… новый пока только у меня.
За дверью воцарилась мертвая тишина. Я слышала, как на площадке скрипнула дверь лифта, потом чьи-то осторожные шаги. Соседка с верхнего этага, Людмила Петровна, вышла, видимо, забирать почту, и замерла, заинтересованно наблюдая за спектаклем.
В этот момент раздался оглушительный звонок в дверь, заставивший меня вздрогнуть. Не тот, с которым звонил Сергей. Длинный, настойчивый.
— Сережа! Ты чего там? Дверь открой! — это был голос Ирины.
Мое сердце упало. Они приехали. Конечно, они приехали. Сергей, наверное, позвонил им с работы, чтобы пожаловаться.
— Он не может открыть, — громко сказала я, чтобы было слышно через дверь. — Ключ не подходит.
— Что? — искреннее недоумение в голосе Ирины сменилось резким подозрением. — Катя, это ты там? Что ты натворила?
Я молчала. Слышно было, как они перешептываются за дверью.
— Катя, открой дверь! Немедленно! — завопила Ирина, начав дублировать звонки стуком ладони по косяку. — Что ты себе позволяешь? Моего брата на улицу выставила? Да я полицию вызову!
Шум привлек еще больше внимания. Из-за двери напротив выглянула еще одна соседка. Людмила Петровна не уходила, делая вид, что копается в почтовых ящиках.
— Вызывай, — сказала я, и от звучания собственного спокойного голоса мне стало легче. — Объясним им, что я сменила замок в своей собственной квартире, куда меня без предупреждения наезжают непрошеные гости.
— Какие гости? Я сестра! — истерика в голосе Ирины нарастала. Она уже работала на публику. — Это наш семейный дом! Мы здесь всегда бываем! Сережа, да скажи же ей!
— Она не открывает, — глухо прозвучал голос Сергея.
— Ах так! — крикнула Ирина. — Ну, тогда мы сами войдем! Коля! Тащи инструменты из машины! Сейчас мы эту дверь вынесем!
Сердце у меня заколотилось. Но я знала, что это блеф. Они не посмеют.
— Попробуйте только, — сказала я, повышая голос. — Людмила Петровна, вы же все видите и слышите? Будьте свидетелем, что они угрожают взломать мою дверь. Это будет уже не смена замка, а статья. Вторжение в жилище.
Людмила Петровна смущенно закашляла.
— Ирин, успокойся ты, чего шумишь-то… все соседи слышат.
— Пусть слышат! — взревела Ирина, окончательно теряя самообладание. — Пусть все знают, какая стерва живет в этой квартире! Мужу домой не дает войти! Родню не пускает! Держит все себе, жадная тварь!
Она била кулаком в дверь, и с каждым ударом ее голос становился все громче и визгливее.
— Ты думаешь, ты вся такая умная? Квартира твоя? Да мы тебя по судам затаскаем! Мы тебе докажем, что это общее имущество! Половина Сереже принадлежит! Он же тут прописан!
— Прописка и право собственности — это разные вещи, — парировала я, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Учи матчасть, прежде чем угрожать.
— Ах ты! — последовал очередной удар. — Да я сама тебя вынесу отсюда! Открывай, говоришь? Нет? Ну, смотри же!
Я не выдержала. Я повернула ключ и рывком открыла дверь.
Они замерли на площадке: разъяренная, с растрепанными волосами Ирина, бледный и растерянный Сергей и мрачный Коля, неуверенно державший в руках монтировку.
Я стояла в проеме, сжимая в кармане новый ключ, и смотрела на них. Смотрела на их разгневанные, искаженные лица, на любопытные взгляды соседей.
— Я замок поменяла, — произнесла я четко, глядя прямо на Ирину. — Твоей сестре тут делать нечего. И тебе — тоже. Понятно?
Ирина на секунду опешила от того, что я вышла и вступила в прямой конфликт. Ее глаза метнулись к Сергею.
— Ты слышишь, что она творит? А ну-ка встань рядом с женой, защити сестру!
Но Сергей не двинулся с места. Он смотрел то на меня, то на сестру, и по его лицу было видно, что он разрывается между двумя огнями и ненавидит и ее, и меня в этот момент.
Ирина, не дождавшись поддержки, снова перешла в наступление.
— Так ты не пускаешь? В свой собственный дом брата не пускаешь?
— Это мой дом, — повторила я. — И я решаю, кого пускать. А вас я пускать не хочу. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Все. Точка.
Я сделала шаг назад, взялась за ручку двери.
— Катя… — тихо, почти умоляюще сказал Сергей.
Но я уже захлопнула дверь перед самым носом у его сестры, повернула ключ и задвинула щеколду.
Снаружи на секунду повисла тишина, а потом раздался такой оглушительный вопль ярости и бессилия, что, кажется, его услышал бы весь дом.
Я прислонилась спиной к двери, закрыла глаза и слушала, как бьется мое сердце. Оно выстукивало один-единственный ритм: «Правильно. Правильно. Правильно»
Я не знала, сколько времени простояла, прислонившись к двери. Снаружи наконец стихли крики, послышались шаги, отъезжающая машина. Я не решалась выглянуть в глазок, боясь, что они все еще там, затаились в ожидании.
Тишина в квартире давила. Я медленно, как лунатик, прошла на кухню, налила стакан воды дрожащими руками и выпила его залпом. Тело ныло, словно после драки.
Через полчаса раздался стук. Тихий, на этот раз, без истерик.
— Катя. Открой. Пожалуйста. Я один.
Голос Сергея звучал устало и сдавленно.
Я подошла к двери, посмотрела в глазок. Действительно, один. С опущенными плечами, он стоял, глядя в пол. Я откинула засов и открыла дверь, но не отходя от проема, оставляя его за порогом.
Он вошел, не поднимая глаз, прошел в гостиную и тяжело опустился на диван. Я осталась стоять.
— Ну и что это было? — спросил он, наконец, глядя куда-то в пространство перед собой. — Публичный скандал на всю площадку? Ты довольна?
— Нет, не довольна, — ответила я спокойно. — Я не хотела публичного скандала. Я хотела, чтобы меня перестали унижать в моем же доме. Ты же видел, с чего все началось. Она грозилась выломать дверь. Это уже не шутки.
— Она просто вспылила! — он поднял на меня глаза, и в них снова заплясали злость и беспомощность. — Ты же ее спровоцировала! Ты могла все решить тихо, по-семейному!
— По-семейному? — я рассмеялась, и смех прозвучал горько и нервно. — А что, по-твоему, «по-семейному»? Мне и дальше молча сносить ее хамство, пока она с детьми устраивает здесь бардак? Пока ты отводишь глаза и делаешь вид, что ничего не происходит? Это твой вариант «по-семейному»?
— Я с ней говорил!
— И чего? Она «поняла»? Как в прошлый раз? А через месяц приедет снова, как ни в чем не бывало, и все повторится! Потому что ты не ставишь ей ультиматумов. Ставишь мне.
Он замолчал, сжав кулаки.
— Ладно, — выдохнул он. — Допустим, ты права. Допустим, Ира ведет себя ужасно. Но при чем тут я? Почему я должен страдать? Верни мне мой ключ. Или дай новый. Это унизительно — стоять под дверью и упрашивать пустить тебя домой.
— Домой? — переспросила я. — А ты ведешь себя здесь как дома? Или как гость, который боится рассердить настоящую хозяйку — твою сестру?
— Катя…
— Нет, Сергей, слушай меня, — я села напротив него, глядя прямо в глаза. — Я поставила точку. Для меня все кончено. Я больше не буду терпеть. И у тебя сейчас есть выбор.
Я сделала паузу, давая словам улечься.
— Ты либо на моей стороне, либо на ее. Третьего не дано. Если ты на моей стороне, то ты поддерживаешь мое решение о смене замка. Ты вместе со мной вырабатываешь новые правила для общения с твоей семьей. Жесткие правила. И ты первый следишь за их исполнением. Тогда этот дом — наш общий, и ты получишь свой ключ.
Он смотрел на меня, и я видела, как в его голове крутятся мысли, как он пытается найти лазейку, третий путь, как всегда.
— А второй вариант? — тихо спросил он.
— Второй вариант — ты считаешь, что я не права. Что я стерва, которая выгнала твою бедную сестру. Тогда тебе нечего делать в доме этой стервы. Можешь ехать к ней. Или к маме. Пожить. Подумать.
Он вскочил с дивана.
— Ты выгоняешь меня? Мужа? Это вообще законно?
— Я не выгоняю тебя. Я предлагаю тебе выбор. И да, это законно. Квартира моя. Прописка не обязывает меня обеспечивать тебя жильем, если наши отношения разладились. Особенно если ты выбираешь против меня.
— Это шантаж! — выкрикнул он.
— Нет, это ультиматум. Последняя черта. Я устала быть третьей лишней в наших с тобой отношениях.
— Мы подадим в суд! Ира права! Половина квартиры моя!
— Нет, Сергей, — я покачала головой, чувствуя странное спокойствие. — Не твоя. Это не совместно нажитое имущество. Это наследство. Оно полностью мое. Я уже проконсультировалась с юристом.
Он замер, словно получил пощечину. Фраза «я проконсультировалась с юристом» подействовала на него сильнее любых моих слез и криков. Это звучало серьезно, окончательно, по-взрослому.
— Ты… что?
— Я сходила к юристу. Вчера. Пока ты был на работе. Вот, — я встала, взяла со стола распечатку, которую приготовила заранее, и протянула ему. — Статья 36 Семейного кодекса. Имущество, полученное одним из супругов во время брака в порядке наследования, является его собственностью. Вот выписка из ЕГРН, где я единственный собственник. Можешь почитать.
Он машинально взял листок, его глаза бегали по строчкам, не воспринимая смысла. Руки дрожали.
— Ты… ты все продумала, да? — в его голосе было что-то похожее на страх. — Готовилась к войне.
— Я готовилась к миру, Сергей. К своему миру. Который теперь буду защищать всеми законными способами. Так что выбирай. Со мной и с новыми правилами. Или с ней. Но тогда — прощай.
Я не отводила от него взгляда. Он смотрел то на меня, то на юридическую справку в своих руках, и по его лицу было видно, как рушится привычный мир, где все проблемы решались за счет моего молчания.
Он молчал очень долго. Наконец, бросил листок на стол.
— Мне нужно подумать, — он повернулся и пошел к выходу, не оглядываясь.
— Да, — тихо сказала я ему вслед. — Подумай.
Дверь закрылась. На этот раз тихо, без хлопка.
Я осталась одна. С распечаткой законов на столе и ледяным спокойствием внутри. Битва только начиналась. Но я впервые была во всеоружии.
Прошло два дня. Два дня оглушительной тишины. Сергей не звонил, не писал. Я почти не выходила из дома, отменила все встречи, будто зализывая раны после тяжелой битвы. Каждый скрип в подъезде заставлял меня вздрагивать — мне чудились голоса Ирины, ее настойчивый звонок.
На третий день раздался звонок в дверь. Короткий, вежливый. Не ее почерк. Я посмотрела в глазок и ахнула. На площадке стояла… моя свекровь, Галина Ивановна.
Сердце упало. Ну вот, началось. Мать приехала выговаривать за непокорную невестку. Вздохнув, я открыла дверь, готовясь к новой схватке.
— Здравствуй, Катя, — сказала она тихо. Лицо у нее было усталое, осунувшееся, без привычной строгости.
— Галина Ивановна… здравствуйте. Проходите.
Она вошла, нервно переминаясь с ноги на ногу в прихожей, оглядываясь.
— Сергея нет?
— Нет. Он… уехал.
— Я знаю, — она кивнула. — Он у Иры. Мне все рассказали.
Вот оно. Я мысленно сжалась в комок.
— Пойдем, присядем, — предложила я, направляясь на кухню.
Мы сели за стол. Галина Ивановна молча смотрела в окно, собираясь с мыслями.
— Ира звонила мне, — начала она наконец. — Рассказала, как ты ее унизила, дверь перед носом захлопнула, Сергея выгнала… Как ты посмела сменить замки, не пускаешь их в дом… Говорила, что ты с жиру бесишься, что ты жадная, что… — она махну рукой. — Много чего говорила.
Я молчала, глядя на свои руки. Что я могла ей ответить?
— А потом, — свекровь вздохнула, — мне Людмила Петровна, ваша соседка, встретилась. Мы с ней в одной поликлинике стоим часто. Она все видела. И она рассказала мне другую историю. Про то, как Ирина орала на всю площадку, как ее муж с монтировкой стоял… Про то, как ты сначала очень спокойно все пыталась решить.
Я подняла на нее глаза. В ее взгляде не было осуждения. Была усталая грусть.
— Она мне сказала: «Галя, твоя дочь совсем от рук отбилась. Хозяйничает у них, как у себя дома, бардак устраивает, детей не воспитывает. А Катя — терпеливая, молчаливая. Довели девушку»…
Галина Ивановна замолчала, ее голос дрогнул.
— И я стала вспоминать. Вспоминать, как Ира всегда умела все перевернуть, выставить себя жертвой. Вспомнила, как она еще в детстве могла разбить вазу, а виноватым сделать Сережу… И я подумала — а не повторилось ли это сейчас?
Она посмотрела на меня прямо.
— Расскажи мне, Катя. По правде. Как все было? Довели они тебя?
И я рассказала. Без криков, без обвинений. Про крошки на диване, про сломанную помаду, про унизительные слова Ирины, про то, как Сергей каждый раз отводил глаза. Про свое чувство беспомощности и ярости в собственном доме.
Галина Ивановна слушала, не перебивая. И по ее лицу было видно, что она верит мне.
— Господи, — выдохнула она, когда я закончила. — Я знала, что она стала грубой, наглой… Но чтобы настолько… Прости меня, Катя. Я сразу поверила ей, не разобравшись. А тебе даже не позвонила.
— Ничего, — прошептала я. — Вы же мать. Она ваша дочь.
— Дочь… — она горько усмехнулась. — А Сережа — мой сын. И я вижу, во что она превращает его жизнь. Он всегда был под ее каблуком, она старшая, всегда вертела им. А теперь и твою жизнь ломает.
Она помолчала.
— Он у меня хороший, Сережа. Слабый. Не может противостоять ей. Но он тебя любит, я знаю. Он сейчас у Иры, как на иголках. Она его пилит без остановки, требует, чтобы он «поставил тебя на место», угрожает судами… А он молчит. Я вижу, ему там плохо. Он запутался.
Мне стало жалко его. Жалко их обоих.
— Что же мне делать, Галина Ивановна? — спросила я, и в голосе моем впервые зазвучала не твердая решимость, а растерянность.
— Ты все уже сделала, — она покачала головой. — Ты защитила свой дом. И была права. Теперь ему решать. Или он наконец станет мужчиной и выберет свою жену, или… — она не договорила, но я поняла.
Она встала, чтобы уходить.
— Я поговорю с ним. Не за тебя. За него. Чтобы он перестал бегать от проблемы и наконец принял решение. А Ире… я скажу, чтобы она унялась. Хватит уже сеять ссоры.
На пороге она обернулась.
— И ключ… ты правильно сделала. Не давай ему, пока он не сделает выбор. По-другому он не поймет.
Она ушла. Я осталась сидеть за кухонным столом, и в душе впервые за долгое время шевельнулась не злость, а слабая, робкая надежда.
Раскол произошел не там, где я ожидала. Враждующий лагерь дал трещину. И неожиданная поддержка пришла оттуда, откуда я ее совсем не ждала.
А вечером пришло сообщение от Сергея. Короткое: «Можно мы поговорим? Без скандалов. Я у мамы».
Мы встретились в парке, на нейтральной территории. Сергей ждал меня на скамейке, сгорбившись, и с первого взгляда было видно, что эти дни дались ему нелегко. Он выглядел помятым, невыспавшимся.
Я села рядом, оставив между нами расстояние. Первое время молчали, слушая, как ветер шелестит последними листьями.
— Мама со мной говорила, — наконец начал он, не глядя на меня. — И с Ирой. Даже с Колей поговорила.
— Я знаю. Она ко мне заходила.
— Да… — он кивнул. — Она многое мне… прояснила. То, чего я сам не хотел видеть.
Он тяжело вздохнул и повернулся ко мне. В его глазах была усталость, но уже не злость.
— Я все обдумал. Эти дни у Иры… это был ад. Она не унималась ни на секунду. Требовала, чтобы я немедленно подавал на развод, делить квартиру, унижал тебя… Коля в итоге с ней поругался. Сказал, что она с ума сошла, что достало уже ее вечное нытье и скандалы. Уехал к друзьям.
Я слушала, не перебивая. Не ожидала такого поворота.
— И я понял, что ты была права. Абсолютно права, — голос его дрогнул. — Я видел, как она себя вела. Не как сестра, которая переживает за брата. А как… как хозяйка, которая потеряла власть над своей собственностью. Над тобой. И надо мной. И мне стало по-настоящему страшно. Я чуть не потерял тебя из-за ее мании контроля.
Он посмотрел на меня прямо, и в его взгляде я впервые за долгое время увидел того самого мужчину, за которого вышла замуж.
— Я прошу у тебя прощения. За то, что не защищал тебя. За то, что отворачивался. За то, что заставлял тебя терпеть это… безобразие. Ты не заслуживала такого отношения. Ни от нее, ни от меня.
В горле у меня встал ком. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
— Я готов принять твои условия. Все. Я поговорю с Ирой. Твердо и окончательно. Скажу, что в наш дом она может приходить только тогда, когда мы ее зовем. И вести себя как гость. Если она не согласится… — он замялся, но потом твердо закончил, — тогда мы прекратим общение. Я выбираю тебя. Нашу семью. Наш покой.
Он произнес это. Тихо, но четко. Те слова, которых я ждала так долго.
— А ключ? — спросила я.
— Ключ ты дашь мне тогда, когда сама решишь, что можешь мне снова доверять. Я готов ждать. И доказывать, что я на твоей стороне.
Мы еще долго сидели на той скамейке, разговаривая. Без криков, без обвинений. Говорили о том, что накопилось за эти месяцы, о том, как мы дошли до жизни такой. Это был трудный, но честный разговор.
Через неделю Сергей перевез свои вещи от Иры. Мы не стали спешить. Новый ключ я отдала ему только через месяц. Не потому что не доверяла, а потому что мы оба должны были почувствовать, что этот ключ — не просто кусок металла. Это символ. Символ нашего общего дома, границ, которые мы теперь охраняли вместе.
Ирина сначала бушевала, слала гневные сообщения, пыталась звонить его матери. Но Галина Ивановна, как и обещала, была непреклонна. А Сергей впервые в жизни положил трубку, не дав ей высказаться. После этого ее попытки прекратились.
Они не общаются сейчас. Иногда это грустно. Но это тот самый покой, который дороже сомнительного родства.
Сегодня утром я проснулась от запаха кофе. Сергей уже был на кухне. Он поставил передо мной чашку и поцеловал в макушку.
— Хорошо спала? — спросил он.
— Очень, — улыбнулась я.
Он посмотрел на блестящий новый замок на нашей двери и улыбнулся.
— А знаешь, он теперь мне даже больше нравится, чем старый. Надежный.
Я кивнула, глядя в окно на просыпающийся город. Тишина в нашем доме была уже не гнетущей, а мирной, уютной, наполненной не звоном чужих голосов, а нашим тихим разговором.
Ключ от моего дома снова стал ключом только от моего дома. И моего спокойствия. И нашего общего будущего. Все встало на свои места.