Дым от костра из старой мебели и книг стелился по заснеженной улице, пытаясь хоть как-то замаскировать резкий запах гари и смерти. Киев зимой 2024 года был похож на загнанного зверя: замерзший, истерзанный, но все еще живой и злой. По углам — следы недавних боев, выщербленная кирпичная кладка, словно оспины, темные пятна на асфальте, которые уже не отмыть. А над всем этим — алые пятна новых флагов, неестественно яркие, кричащие на фоне всеобщей серости и упадка.
Капитан ФСБ Артем Брагин, позывной «Гном», с трудом поднял бронежилет, проверяя крепления. Усталость была костной, пронизывающей, хуже январского ветра. Победа? Да, была победа. Быстрый, сокрушительный удар, паника в рядах ВСУ, бегство правительства. Парад на Крещатике, рапорты о «завершении специальной военной операции». Но это было потом. А сейчас начиналось самое сложное — война с призраками.
Украина была российская. По картам, по документам, по заявлениям в телеэфире. Но не в реальности. Реальность была вот эта: его группа — восемь человек — сидела в полуразрушенном доме на Оболони, ожидая ночи и возможного обстрела из РПГ. «Отмороженные националисты», как их называли в сводках, ушли в подполье. И это было не хаотичное бегство, а хорошо спланированная операция. Их вышибали из всех щелей два года, но они, как гидра, отращивали новые головы. Запад не сдавался. Оружие, деньги, разведданные — все текло через дырявую, но не разорванную границу с Польшей и Румынией. Дроны-камикадзе, партизанские мины, снайперы. Война на истощение. Война на террор.
— «Гном», прием. Передовой пост на набережной молчит. Не вышел на связь, — голос в наушнике был спокоен, почти механически.
— Понял. Идем проверять, — откликнулся Брагин. Он поймал взгляд старшего лейтенанта Семенова, «Сема». Тот молча кивнул, уже заряжая автомат.
Они выдвинулись тихо, цепью, прижимаясь к стенам. Город жил своей неестественной жизнью. Где-то работал генератор, слышалась чья-то ругань из подвала, пахло жженым пластиком. Люди старались не смотреть на них. Взгляды пустые, отведенные в сторону. Ни ненависти, ни радости. Ожидание. Все ждали, чем это кончится.
Кончится это должно было победой. Так говорили из Москвы. Но с каждым месяцем голос из Москвы звучал все глуше, как из-за толстого стекла. Россия сама стала другой. Первоначальный триумф сменился тяжелой, изматывающей реальностью. Санкции, о которых сначала говорили с усмешкой, въелись в экономику как ржавчина. Товары первой необходимости были, но все остальное — дефицит или дикая цена. Страна превратилась в осажденную крепость, смотрящую на враждебный внешний мир и на еще более враждебный внутренний — присоединенные территории.
Запад не уставал. Сначала были громкие заявления, угрозы, попытки ввести миротворцев. Потом, когда стало ясно, что Россия не сломается и не уйдет, поддержка приняла другой, более изощренный характер. Точечные удары по экономике, кибератаки, которые на день оставляли без света целые области, и, конечно, тотальная поддержка Сопротивления. Агенты ЦРУ и MI6 координировали действия разрозненных групп украинских националистов, превращая их из бандитских формирований в дисциплинированную, смертоносную сеть.
На набережной их ждала тихая бойня. Двое молодых ребят из ростовского ОМОНа лежали в своем укрытии — контейнере. Их не расстреляли в лоб. Кто-то тихо подкрался ночью и перерезал горло. Профессионально, без шума.
— Ликвидация, — буркнул «Сем», осматривая место. — Значит, боятся шума, хотят тишины. Готовятся к чему-то большому.
Брагин молча смотрел на широкую темную ленку Днепра. На том берегу тоже была Россия. Но там по ночам гремели взрывы, горели склады, и исчезали чиновники из новой администрации. Линия фронта проходила не по реке, а через каждый дом, каждую душу.
Именно тогда он понял. Это не закончится. Не будет ни громкой победы, ни сокрушительного поражения. Это — новая норма. Вечный конфликт низкой интенсивности. Россия и Запад нашли новое поле боя — растерзанное тело Украины. Россия тратила на его удержание колоссальные ресурсы, Запад — куда меньшие на его destabilization. Это была идеальная ловушка. Российская экономика трещала по швам, общество устало от бесконечных похоронок и нищеты, элиты начинали роптать. А Запад, поставив на эту гирю России на ноги, наблюдал, как противник медленно, но верно истощает себя.
Вернувшись на базу — бывший детский сад, укрепленный мешками с песком, — Брагин получил новое задание. Не перехват группы, не зачистка района. Поступил приказ найти и обезвредить штаб одной из самых эффективных групп — «Волчью сотню», которой руководил бывший капитан ВСУ, позывной «Лир». Именно его люди специализировались на точечных ликвидациях и диверсиях на железной дороге.
Их нашли быстро. Слишком быстро. Помог агентурный источник из местных, купленный за паек и обещание безопасности его семье. Штаб располагался в подвале старой церкви на окраине города.
Штурм был коротким и яростным. Гранаты, трассирующие очереди в темноте, крики по-украински и по-русски. Когда все стихло, в дыму и пыли Брагин увидел раненого «Лира». Молодой, с умными, полными ненависти глазами. Он умирал, истекая кровью из раны в животе, но рука сжимала пистолет.
— Зря вы... — прошипел он, глотая воздух. — Зря. Вы... не завоюете. Вы просто... сдохнете здесь. Мы вас... всосем.
Брагин не стал его добивать. Он смотрел на этого фанатика и понимал, что тот прав. Они не смогут их всех убить. У каждого убитого найдется брат, сын, друг. Эта война будет длиться поколениями. Она уже стала фоном, частью ландшафта.
Он вышел на улицу. Шел снег, большой, чистый, новогодний. Он падал на руины, на броню БТР, на алые пятна флагов, стараясь укрыть, похоронить под собой всю грязь и боль. На мгновение стало тихо и почти красиво.
В наушнике crackнула связь. Голос дежурного из штаба:
— «Гном», прием. Задание выполнено?
— Выполнено, — монотонно ответил Брагин.
— Отлично. Готовьте группу. В два ноль ноль выдвигаетесь на зачистку в районе Троещины. По данным, там активизилась еще одна группа. И доложите расход боеприпасов.
Брагин посмотрел на небо. Снежинки таяли на его грязном лице. Где-то там, далеко, в Кремле и в Вашингтоне, люди в костюмах принимали решения, которые он и ему подобные будут исполнять здесь, в этом тихом, мертвом городе. Пока хватит сил. Пока не кончатся люди. Пока одна из империй не дрогнет и не признает, что победа в такой войне — это призрак, мираж, который ведет все дальше и дальше в трясину.
— Вас понял, — сказал он. — Выполняем.
Он повернулся к своим уцелевшим бойцам. Их было пятеро. Усталые, замерзшие, но готовые идти дальше. Вечный бой. Вечная зима. Новая реальность, которая ни для кого не стала лучше старой. Она просто была. И, похоже, оставалась навсегда.
Конфликт не закончился. Он заморозился, как земля под киевским снегом. Россия, ценой невероятного напряжения сил, удерживала территории, но не могла их освоить, интегрировать, сделать своими. Она истекала кровью и ресурсами, превращаясь в милитаризованное, изолированное государство-крепость. Запад, неся минимальные по сравнению с Россией затраты, был доволен: геополитический противник был надолго, если не навсегда, ослаблен и втянут в нерешаемую проблему. Украина же перестала быть страной, а стала символом — символом сопротивления для одних и символом бесконечной, изматывающей боли для других. И снег продолжал идти, заметая следы на нейтральной полосе, которая пролегла не между армиями, а между прошлым, которое было уже не вернуть, и будущим, которое так и не наступало.