— Я его уничтожу! — шипел Дмитрий, мечась по шикарной гостиной своей сестры. Дорогая итальянская мебель, казалось, съеживалась под напором его ярости. — Я этого старого маразматика по миру пущу! Он будет у меня милостыню просить!
Елена, его сестра, сидела в кресле, сжав тонкими пальцами бокал с дорогим коньяком. Ее лицо, обычно ухоженное и высокомерное, сейчас было похоже на маску трагической актрисы — бледное, с размазанной тушью и кривящимися в злобной усмешке губами.
— Уничтожишь? — она истерически рассмеялась. — Чем? У тебя ничего нет! Твой хваленый бизнес держался на его имени и его деньгах! Теперь ты — ноль! Пустое место! Как и я…
Она залпом осушила бокал. Их супруги, Игорь и Марина, сидели на диване поодаль, молчаливые и мрачные. Атмосфера праздника, которую они так тщательно создавали вокруг себя, лопнула, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь липкое ощущение позора и безысходности.
— Это ты во всем виновата! — вдруг набросился на сестру Дмитрий. — Это твоя идея была с этим грандиозным юбилеем! «Папочка должен видеть нашу любовь!» Тьфу! Надо было действовать жестче! Сразу оформлять опеку, признавать его недееспособным!
— Ах, значит, я виновата?! — взвизгнула Елена, вскакивая. — А кто ему подсовывал свои дурацкие проекты, надеясь вытянуть еще пару миллионов? Кто кричал на каждом углу, что — гениальный бизнесмен, достойный наследник?! Ты сам загнал себя в эту ловушку! Поверил в собственную ложь!
Они стояли друг против друга, готовые вцепиться в волосы. Двое хищников, у которых из-под носа утащили огромный кусок мяса, и теперь они были готовы разорвать друг друга в бессильной злобе.
— Хватит! — вдруг раздался спокойный, ледяной голос.
Все обернулись. В дверях гостиной стоял высокий мужчина в безупречно сшитом костюме. У него были цепкие, умные глаза и хищная улыбка юриста, привыкшего выигрывать безнадежные дела. Это был Родион Германович Вольский, их адвокат.
— Орать друг на друга будете потом, когда окажетесь на улице, — процедил он, проходя в комнату и брезгливо оглядываясь. — Сейчас нужно думать. Время — наш главный ресурс.
— Какой смысл думать? — простонал Игорь, муж Елены. — Все кончено. Он все отдал этому щенку. Договор дарения…
— «Договор дарения» — это всего лишь бумага, — усмехнулся Вольский. — А любую бумагу можно оспорить. Особенно, когда речь идет о таких суммах. И о таком… эксцентричном дарителе.
В глазах Елены и Дмитрия блеснула надежда.
— Вы хотите сказать?.. — начал Дмитрий.
— Я хочу сказать, что ваш отец, разыграв этот спектакль с банкротством и смертельной болезнью, сам дал нам в руки все козыри, — адвокат опустился в кресло, закинув ногу на ногу. — Любой суд, любая экспертиза признает такое поведение… неадекватным. Человек в здравом уме не станет так рисковать и так издеваться над близкими. Он явно не отдавал себе отчета в своих действиях. Наша задача — доказать, что в момент подписания договора дарения Николай Петрович был невменяем. Мы подаем иск о признании его недееспособным и об аннулировании сделки.
— Но у них есть заключение экспертизы, что он был в здравом уме! — возразила Марина.
— Бумажка, купленная его старым дружком-адвокатом, — отмахнулся Вольский. — Мы проведем свою, независимую экспертизу. Найдем нужных врачей, нужных свидетелей. Вспомните все его странности за последний год. Его «болезнь», его переезд в эту конуру… Все это — симптомы прогрессирующей старческой деменции. Мы представим его суду выжившим из ума стариком, которого охмурила хитрая парочка аферистов. И суд будет на нашей стороне. Потому что вы — его родные дети. А закон, как ни крути, на стороне семьи.
План был циничным, грязным, но действенным. Он давал им то, чего они жаждали больше всего — шанс вернуть деньги. И они ухватились за него, как утопающий за соломинку.
А в маленькой хрущевке на окраине города царила совсем другая атмосфера. После ухода незваных гостей Стас и Вика еще долго сидели в тишине, не в силах осознать произошедшее. Папка с документами лежала на столе, как неразорвавшаяся бомба. Она пугала и притягивала одновременно.
— Я не верю, — прошептала Вика, прижимаясь к плечу мужа. — Стас, это же… это целое состояние. Что мы будем с этим делать?
— Я не знаю, — честно ответил он. — Я всю жизнь привык рассчитывать только на себя, на свою зарплату. А тут…
Николай Петрович, наблюдавший за ними из своего кресла, мягко улыбнулся.
— А тут ничего не изменилось. Вы по-прежнему должны рассчитывать только на себя. На свою совесть, на свой ум. Деньги, как я уже говорил, — это инструмент. Им можно построить, а можно разрушить. Все зависит от того, в чьих они руках.
На следующий день к ним приехал Борис Захарович. Он привез с собой команду — финансистов, юристов, управляющих. Началась работа. Стасу пришлось срочно брать отпуск. Он с головой погрузился в дела, о которых раньше читал только в журналах «Форбс». Акции, активы, инвестиционные портфели, строительные проекты… Масштаб империи, которую построил его дед, поражал воображение.
Вика, в свою очередь, продолжала ходить в школу. Она любила свою работу, своих учеников, и мысль о том, чтобы все бросить, казалась ей кощунственной. Но и ее жизнь изменилась. Теперь после уроков она изучала не тетрадки, а отчеты благотворительных фондов. Они с Николаем Петровичем решили, что значительная часть состояния должна работать на тех, кто в этом нуждается.
— Знаешь, дед, — сказал однажды Стас, вернувшись поздно вечером с очередной встречи с советом директоров. — Я понял, почему ты так держался за свое дело. Это же невероятно интересно! Создавать что-то новое, давать людям работу, видеть, как твои идеи воплощаются в жизнь… Это как строить сложный механизм, только в масштабах целого города.
Николай Петрович с гордостью смотрел на внука. Он видел, как тот быстро учится, как загораются его глаза, когда он говорит о новых проектах. Стас не просто унаследовал деньги. Он унаследовал его деловую хватку, его страсть к созиданию.
Но идиллия длилась недолго. Через две недели им пришла повестка в суд. Елена и Дмитрий подали иск.
— Я так и знал, — помрачнев, сказал Николай Петрович, прочитав бумагу. — Они не успокоятся.
— Что будем делать? — спросил Стас.
— То, что и всегда, — твердо ответил старик. — Бороться.
Вскоре в их жизни появился новый человек. Однажды вечером, когда они втроем сидели на кухне, обсуждая предстоящий суд, в дверь позвонили. На пороге стоял невысокий, седовласый мужчина лет семидесяти, с живыми, смеющимися глазами и окладистой бородой, как у Толстого. Одет он был в старомодный, но добротный твидовый пиджак.
— Коля, ты черт старый! — прогремел он с порога, сгребая опешившего Николая Петровича в объятия. — Я слышал, ты тут устроил революцию! Всю Москву на уши поставил! Не мог меня позвать на премьеру? Я бы попкорном запасся!
Это был Аркадий Львович Разумовский, лучший друг Николая Петровича со студенческих времен. Бывший профессор истории, эрудит, острослов и человек невероятного обаяния.
— Аркаша! Какими судьбами? — обрадовался Николай Петрович.
— Какими, какими… слухами земля полнится! — Разумовский прошел на кухню, по-хозяйски огляделся и подмигнул Вике. — А вот и та самая прекрасная дама, из-за которой рыцарь Коля сломал столько копий! Разрешите представиться, Аркадий. Можно просто дядя Аркаша.
Он с ходу очаровал и Вику, и Стаса. Он сыпал шутками, рассказывал уморительные истории из их с Николаем Петровичем молодости, цитировал на память стихи и тут же переходил на обсуждение последних политических новостей. С его появлением в маленькой квартире стало как-то светлее и веселее.
— Так, — сказал он, когда чай был выпит, а первые восторги улеглись. — Показывайте, что вам прислали эти, с позволения сказать, отпрыски.
Он внимательно прочитал исковое заявление.
— М-да, — протянул он, поглаживая бороду. — Классика жанра. «Ввиду прогрессирующего когнитивного расстройства… не мог адекватно оценивать последствия своих действий…» Коля, они хотят сделать из тебя идиота.
— И у них может получиться, — вздохнул Борис Захарович, который тоже приехал на экстренное совещание. — Их адвокат, Вольский, — известный стервятник. Он соберет комиссию из «своих» врачей, найдет лжесвидетелей…
— Значит, нам нужно найти своих, — практично заметил Стас.
— Не только, — возразил Аркадий Львович. — Нам нужно превратить этот суд в театр. В их театр, но по нашему сценарию. Мы должны не просто защищаться. Мы должны нападать.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Николай Петрович.
— Они хотят доказать, что ты сумасшедший? Прекрасно! Давай дадим им материал, — хитро улыбнулся профессор. — Пусть весь мир увидит, до чего родные дети довели несчастного старика. Пусть они сами себя выставят алчными, бессердечными ублюдками. А мы им в этом поможем.
План Аркадия Львовича был дерзким и рискованным, но всем понравился. Началась подготовка к главному сражению.
Судебный процесс стал главным светским событием сезона. Журналисты дежурили у здания суда с утра до вечера. Елена и Дмитрий раздавали интервью, изображая из себя убитых горем детей, которые борются за спасение своего заблудшего отца.
— Мы делаем это не ради денег, — со слезами в голосе говорила Елена на камеру. — Мы просто хотим защитить папу от мошенников, которые воспользовались его болезнью.
Зал суда был переполнен. На стороне истцов сидели Елена и Дмитрий, их супруги и лощеный адвокат Вольский. На стороне ответчика — Николай Петрович, Стас, Вика, Борис Захарович и невозмутимый Аркадий Львович в качестве группы поддержки.
Процесс начался с допроса свидетелей со стороны обвинения. Это было жалкое зрелище. Какие-то дальние родственники, «друзья семьи», которые не видели Николая Петровича годами, наперебой рассказывали о его «странностях».
— Он стал очень забывчив, — вещала одна напудренная дама. — На дне рождения моей собачки он перепутал ее кличку!
— Он говорил, что собирается уехать в Тибет и стать монахом! — поддакивал другой.
Вольский умело дирижировал этим хором, создавая образ выжившего из ума старика. Но Борис Захарович одним-двумя точными вопросами разбивал эти показания в пух и прах.
— Скажите, а когда вы в последний раз общались с Николаем Петровичем до дня рождения вашей собачки? Лет пять назад? Спасибо, у меня больше нет вопросов.
Кульминацией должен был стать допрос Елены и Дмитрия. Они вышли к трибуне, полные праведного гнева. Они рассказывали душераздирающие истории о том, как их отец изменился после смерти матери, как он замкнулся в себе, как они пытались о нем заботиться, а он их отталкивал.
— Он перестал нас узнавать! — плакала Елена. — Он называл меня именем своей покойной сестры! Он жил в своем выдуманном мире!
— Он тратил деньги на всякую ерунду! — гремел Дмитрий. — Покупал какие-то старые книги, картины никому не известных художников! А когда я предложил ему вложить деньги в перспективный проект, он меня выгнал!
Их речи были хорошо отрепетированы. Но тут в дело вступил Аркадий Львович. Он был заявлен как свидетель защиты.
Он вышел к трибуне, спокойный и ироничный.
— Я знаю Николая Петровича пятьдесят лет, — начал он. — И могу с уверенностью сказать: он всегда был самым здравомыслящим человеком из всех, кого я знаю. Да, у него есть свои увлечения. Он собирает редкие издания Пушкина. Та самая «старая книга», о которой говорил уважаемый истец, — это первое прижизненное издание «Евгения Онегина». Оно стоит дороже, чем весь ваш «перспективный проект», молодой человек.
Дмитрий побагровел.
— А что касается картин, — продолжал профессор, — то Николай Петрович обладает безупречным вкусом. Те «никому не известные художники», которых он покупал, через пару лет становятся звездами аукционов. Это называется интуиция. Качество, которого вам, очевидно, не хватает.
Зал зашумел.
— И еще одно, — Аркадий Львович повернулся к Елене. — Вы говорите, он называл вас именем своей покойной сестры? Веры? А вы не задумывались, почему? Может, потому что Вера была добрейшей души человеком, которая всю жизнь посвятила помощи другим? Может, он просто хотел видеть в вас хоть что-то от нее? Но, увы. Не увидел.
Это был удар под дых. Елена побледнела и опустилась на свое место.
Но главный сюрприз был впереди. Борис Захарович вызвал в качестве свидетеля… домработницу Николая Петровича, Анну Сергеевну, которая проработала в его доме тридцать лет. Это была тихая, незаметная женщина, которую Елена и Дмитрий всегда третировали и считали пустым местом.
Она вышла к трибуне, волнуясь, но полная решимости.
— Я работала в этом доме много лет, — тихо начала она. — Я видела все. Я видела, как Николай Петрович радовался, когда дети приезжали. И как он расстраивался, когда они уезжали, едва поздоровавшись. Они никогда не интересовались его здоровьем. Они интересовались только деньгами.
И тут она достала из сумки старенький мобильный телефон.
— Я… я не знаю, можно ли так делать… Но я записывала некоторые их разговоры. Когда они думали, что никто не слышит.
В зале повисла мертвая тишина. Адвокат Вольский вскочил, протестуя, но судья, строгая женщина с умными глазами, жестом велела ему сесть.
И Анна Сергеевна включила запись.
Из динамика полились голоса Елены и Дмитрия. Без прикрас, без масок. Злобные, циничные, полные алчности.
«…Когда же он сдохнет, этот старый хрыч?…»
«…Главное, чтобы завещание было в нашу пользу. Надо ему подсунуть бумажки, пока он еще соображает…»
«…Этот Стас вечно крутится под ногами. Надо его как-то отвадить от деда…»
«…Да плевать мне на его здоровье! Мне нужны его деньги, и как можно скорее!»
Это был конец. Полный и безоговорочный. Елена и Дмитрий сидели, вжавшись в свои кресла, белые как полотно. В зале стоял гул негодования. Журналисты строчили в своих блокнотах, предвкушая сенсацию.
Суд отклонил иск в полном объеме. Но это было только начало наказания.
На следующий день все газеты и интернет-порталы вышли с кричащими заголовками: «Дети олигарха пытались объявить отца сумасшедшим ради наследства», «Грязные тайны богатой семьи: опубликованы шокирующие аудиозаписи».
Для Елены и Дмитрия наступил ад. Их «друзья» из высшего общества перестали отвечать на звонки. От них шарахались в ресторанах и на приемах. Их имена стали синонимами подлости и алчности.
Муж Елены, Игорь, не выдержав позора, подал на развод и уехал за границу. Елена осталась одна, без денег, без статуса, в огромной квартире, которую скоро должны были забрать за долги.
Бизнес Дмитрия рухнул в одночасье. Партнеры разорвали с ним контракты, банки потребовали немедленного возврата кредитов. Его жена, Марина, поняв, что золотой дождь закончился, собрала свои бриллианты и ушла к более успешному любовнику. Дмитрий остался банкротом. Настоящим, не выдуманным.
Однажды они встретились на улице. Осунувшиеся, плохо одетые, с потухшими глазами. Они посмотрели друг на друга с ненавистью и прошли мимо, не сказав ни слова. Каждый винил в своем крахе другого. Их наказанием стало не только безденежье. Их наказанием стало одиночество и осознание собственной ничтожности.
А в это время жизнь в маленькой квартире, которая вскоре сменилась на просторный, но уютный дом в Подмосковье, шла своим чередом. Стас оказался талантливым руководителем. Он не просто сохранил, но и приумножил империю деда, открыв несколько новых, инновационных направлений.
Вика создала один из крупнейших в стране благотворительных фондов помощи больным детям. Она по-прежнему иногда заходила в свою старую школу, привозила подарки и подолгу разговаривала с ребятами, которые ее обожали.
Через год у них родилась двойня — мальчик и девочка. Их назвали Колей и Верой.
Николай Петрович обрел то, о чем мечтал всю жизнь — настоящую, любящую семью. Он возился с правнуками, гулял с ними по саду, рассказывал им сказки. Аркадий Львович стал у них частым гостем, и их споры об истории и политике до поздней ночи стали доброй традицией.
Однажды, сидя на террасе и глядя, как Стас и Вика играют с детьми на лужайке, Николай Петрович тихо сказал своему другу:
— Знаешь, Аркаша, я, кажется, понял, в чем смысл жизни.
— Ну и в чем же, философ ты мой? — усмехнулся тот.
— Он в том, чтобы оставить после себя не деньги, а людей. Людей, которые будут делать этот мир хоть немного лучше.
Он смотрел на свою семью, и его сердце наполнялось покоем и счастьем. Он прошел через предательство, ложь и боль. Но он не сломался. Он боролся и победил. И его победа была не в сохраненных миллионах. Она была в смехе его правнуков, в любящем взгляде внука, в нежной улыбке его жены. В том, что настоящие семейные ценности оказались сильнее самой низкой человеческой жадности.
От автора:
…Как все-таки странно устроена жизнь. Иногда, чтобы обрести все, нужно сначала все потерять. Или, по крайней мере, сделать вид, что потерял.
✨ Иногда кажется, что правда и история — это всего лишь две стороны одной монеты.
Спасибо за внимание к этой истории. Ваши слова помогают взглянуть на сюжет иначе, а «лайки» подсказывают, что тема отозвалась в душе. Если у вас есть история, которой хочется поделиться, сделайте это — и, возможно, она зазвучит в моём новом тексте.