Слово длинное, латинское, звучит почти как фамилия итальянского контрабасиста. А на самом деле — это всего лишь способы отпустить раба на свободу. У римлян, как всегда, даже у милосердия была форма, процедура, печать и подпись.
1. Manumissio vindicta
Самый старый и театральный способ. Устраивался целый спектакль в суде: какой-то римлянин заявлял, что раб свободен. Подходил к несчастному и касался его палкой — символически, вместо копья. «Я готов защищать его с оружием в руках!» — говорил жест. Хозяин согласно кивал: да, мол, свободен. Претор делал лицо человека, который вершит судьбы, и торжественно объявлял: раб — гражданин. Всё чин-чинарём, даже палка при деле.
2. Manumissio censu
Этот вариант попроще: хозяин шел к переписи населения, говорил: «Запиши-ка моего бывшего раба в список граждан». И всё. Бумажная свобода, так сказать.
3. Manumissio testamento
Тут вмешивалась смерть. Господин умирал, но перед этим оставлял завещание: мол, вот этот раб — пусть будет свободным. Иногда — сразу после смерти, иногда — через наследника. Тот мог, конечно, поворчать, но обязан был отпустить.
4. Manumissio in ecclesia
В христианские времена придумали новшество: хозяин отпускал раба на волю прямо в церкви, перед епископом и прихожанами. Всё под звон колоколов, благочестиво и красиво.
5. Manumissio без формы
Ну а дальше началась бытовуха. Люди просто отпускали рабов «на словах». Сначала это считалось не по правилам — свободы как бы нет. Но потом закон подоспел: если пять свидетелей подтвердят, что хозяин сказал «свободен» — значит, свободен. Даже письмо можно было написать — тоже действовало. В конце концов Юстиниан узаконил всё это: неважно, с палкой или без палки, главное — свидетели есть.
Послесловие
Читаешь всё это — и думаешь: римляне, конечно, люди серьёзные. Даже чтобы сделать доброе дело, им нужно было разыграть спектакль, вызвать свидетелей, достать палку и вызвать претора. У нас же всё проще: достаточно бумажки с подписью начальника. Или наоборот — никакая бумажка не спасёт.
Свобода у них получалась формальная, с печатью. У нас — наоборот: иногда человек вроде и свободен, а жить так, будто раб. У них — раб мечтал о гражданстве. У нас — гражданин мечтал о личной свободе.
И вот смотришь на всю эту манумиссию, и понимаешь: меняются века, империи рушатся, а бюрократия вечна.