У Андрея Тихонова в жизни всё было разложено по полочкам. Буквально всё. На его рабочем столе в офисе компании «Вектор-Софт» никогда не валялась лишняя бумажка. Папки с проектами были расставлены в алфавитном порядке, а на компьютере царила такая же строгая иерархия папок и подпапок.
Дома его гардероб был отсортирован по цвету и сезонности, книги в шкафу — по алфавиту и жанру, а на кухне даже баночки со специями стояли по росту.
По знаку зодиака он был Девой, и это многое объясняло. Его коллеги в шутку говорили, что он, наверное, и супругу себе выбирал по некому внутреннему, идеально сбалансированному алгоритму. Андрей лишь скупо улыбался в ответ, и на его худом, всегда сосредоточенном лице на мгновение появлялось выражение лёгкого превосходства.
Он и правда считал, что хаос — это удел тех, кто не дружит с логикой, а он с ней дружил с самого детства.
Его главной гордостью и продолжением этого безупречного порядка был автомобиль — тёмно-синий седан, всегда сиявший безупречной чистотой.
Андрей мог потратить все субботнее утро на его полировку, доводя до зеркального блеска каждый сантиметр кузова. Для него это был не просто кусок металла, а точный механизм, его личное пространство, такое же контролируемое и предсказуемое, как и всё остальное в его жизни.
Казалось, сама судьба благоволила к его педантичности: с ним никогда не случалось ничего непредвиденного. Он всё мог предусмотреть, всё рассчитать, любое событие разложить на составляющие, как строку кода, и найти единственно верное решение.
Но однажды поздней осенью его безупречный мирок дал трещину. Случилось это на старой дороге, ведущей из города в дачный посёлок Подлипки.
Андрей засиделся на работе, дописывая сложный модуль для нового проекта, и выехал уже затемно. Небо затянуло сплошной тяжёлой пеленой туч, с которых срывалась то редкая морось, то колючий снег. Он ехал не спеша, наслаждаясь тишиной в салоне и чёткой работой двигателя. Всё было идеально, пока он не почувствовал лёгкий, едва уловимый намёк на скольжение.
Он сразу же сбросил газ. Взгляд метнулся на термометр за бортом: ноль градусов. Мелкий противный дождь успел покрыть асфальт тончайшим, почти невидимым слоем льда — тем самым «ледяным блином», которого так боятся все водители.
Участок дороги был неосвещённым, и ближний свет фар бессильно упирался в колючую мглу, отражаясь от обманчиво влажного асфальта.
«Ну вот, — мысленно констатировал Андрей. — Погодные условия не соответствуют норме. Необходимо изменить параметры движения».
Он действовал логично и расчётливо, как его собственный компьютер, запускающий аварийный протокол. Мужчина ещё больше сбросил скорость. Руки уверенно лежали на руле.
И тогда он принял решение, которое казалось ему верхом логики: он плавно сместил автомобиль вправо, чтобы правое колесо ехало по утрамбованной грунтовой обочине, а левое оставалось на асфальте. Разница в коэффициенте сцепления должна была стабилизировать машину, предотвратив возможный занос. Мысленно похвалил себя за находчивость. Дорога была абсолютно пустынна, ни огней, ни машин. Его алгоритм был безупречен.
В это же самое время по той самой обочине, спотыкаясь и поддерживая друг друга, шли двое. Двадцатилетний Витя и его девушка, Катя.
Они были молоды, беспечны и абсолютно счастливы в тот вечер, потому что у них не было никаких проблем.
Вернее, проблемы были — отсутствие работы, перспектив, денег, — но несколько стопок дешёвого вина сделали их «фиолетовыми», как они сами говорили. Им было весело и тепло вопреки промозглому ветру.
«Слушай, а может, к Серёге махнем? — заплетающимся языком предлагал Витя, обнимая Катю за плечи. — У него там… того… ещё есть. Весело будет!»
«Ага, только ты уже еле ноги волочишь, — смеялась Катя, пошатываясь. — Дойдём ли?»
«Дойдём! Я тебя донесу!» — пафосно заявил Витя и попытался взять её на руки, но только чуть не свалился сам.
Они шли, не задумываясь о правилах, о безопасности, о том, что тёмная одежда делает их невидимками в ночи. Они просто шли, поглощённые своим миром, своей сиюминутной радостью.
Андрей Тихонов в этот момент почувствовал внезапный, ничем не обоснованный прилив тревоги. Внутри всё сжалось.
Подсознание зафиксировало угрозу, которую нельзя было объяснить данными с приборов. Он ещё больше снизил скорость, почти до тридцати километров в час, и вгляделся в непроглядную тьму за пределами светового луча.
И тут его взгляд выхватил из мрака два силуэта. Они появились внезапно, словно материализовались из ничего, прямо по курсу движения его машины.
Мозг Андрея, этот совершенный процессор, мгновенно проанализировал данные: расстояние, скорость, коэффициент трения. Вывод был однозначен: тормозной путь будет короче дистанции до препятствия. Он плавно, но уверенно нажал на педаль тормоза, ожидая, что автомобиль послушно остановится.
Но небеса распорядились иначе. Колёса на скользкой поверхности потеряли сцепление. Правый край капота плашмя наехал на Виктора. Тот, обмяк, нелепо и медленно перекатился через капот, как бесформенным мешком и сполз на землю, ударившись головой о промёрзший грунт обочины.
Раздался оглушительный, разрывающий душу крик.
«Витька! Нет! Что ты наделал! Убийца!» — закричала Катя, бросаясь к неподвижному телу.
Андрей выскочил из машины, ватными ноги подкашивались. Он подбежал, оттолкнул рыдающую девушку и на ощупь, дрожащими пальцами, стал искать пульс на запястье парня. Кожа была ещё тёплой, но под пальцами не прощупывалось ни единой пульсации. Дыхания тоже не было.
«Скорая! Нужно вызвать скорую!» — крикнул он, сам не свой, начиная лихорадочно рыться в карманах в поисках телефона.
Последующие часы слились в кошмарную кашу из мигалок, чужих лиц, вопросов и гробового молчания.
Потом был суд. Андрей, как образцовый педант, подготовил всё: схему тормозного пути, справку о погодных условиях, заключение о технической исправности автомобиля. Он пытался доказать, что его действия были верными, что он сделал всё возможное. Но был один неоспоримый факт: он выехал на обочину, где в тёмное время суток могли находиться люди.
И там действительно оказался человек. Судья, усталая женщина со строгим лицом, огласила приговор: два с половиной года условно и лишение права управления транспортным средством на три года.
Но для Андрея это наказание было не главным. Его сломало другое.
Его безупречная логика дала сбой. Он не мог понять, не мог ПРОСЧИТАТЬ, как можно умереть от такого, казалось бы, несильного удара? Он видел, как Витя просто перекатился и упал. Но вскрытие показало страшное: перелом основания черепа.
Роковая случайность, неудачный угол, хрупкость человеческой жизни — всё то, что нельзя было просчитать.
В первые недели после суда Андрей был похож на зомби. Он ходил на работу, выполнял задачи, но его внутренний «процессор» завис на одном вопросе: «Почему?». Он перестал убираться в квартире, на столе скопилась пыль, книги лежали вразнобой. Его идеальный мир рухнул, обнажив хаос, который всегда таился за его фасадом.
Однажды вечером, сидя в полной темноте у окна, он услышал, как соседи включают телевизор. Диктор говорил о начале гололёда и призывал водителей быть осторожнее. В его словах не было никакого особенного смысла. Но что-то щёлкнуло в сознании Андрея.
Он не мог изменить прошлое. Он не мог воскресить того парня. Но он мог попытаться предотвратить подобное для других.
Он нашёл в себе силы жить дальше. Только не стал прежним педантом. Его энергия обрела новое русло.
Андрей записался на курсы оказания первой помощи. Он стал волонтёром в сообществе, которое занималось установкой предупреждающих знаков на аварийных участках дорог, в том числе и на той самой, старой дороге в Подлипки.
Он встречался со школьниками и рассказывал им не о правилах дорожного движения, заученных наизусть, а о хрупкости жизни, о том, как одна секунда, одна случайность могут всё изменить.
Мужчина нашёл в себе смелость встретиться с родителями Виктория. Это была самая тяжелая встреча в его жизни. Он не оправдывался, не ссылался на гололёд и тёмное время суток. Он просто сказал: «Простите меня».
И они, увидев его искреннее горе и желание искупить вину, не простили, но кивнули. И в этом молчаливом кивке было больше понимания, чем в любых словах.
Андрей Тихонов так и не сел больше за руль.
Но он обрёл понимание. Понимание того, что жизнь невозможно запрограммировать. В ней всегда будет место случайности, человеческому фактору, ошибке.
И главное — не пытаться избежать их любой ценой, а иметь смелость принимать их последствия и делать всё возможное, чтобы исправить то, что можно исправить.
Его жизнь больше не была идеальным алгоритмом. Она стала живой, настоящей, с болью. И это был уже другой, новый, более глубокий порядок.