Тишину их двухкомнатной квартиры в спальном районе Екатеринбурга, такую привычную и уютную, Марина ценила больше всего. Особенно по вечерам, когда Андрей, ее муж, возвращался с завода, ужинал и усаживался в свое любимое кресло с планшетом, а она — на диван, с пяльцами в руках. Легкое постукивание иголки о ткань, шелест страниц, когда Андрей листал новости, тихое урчание старого холодильника — вот она, симфония их двадцатисемилетней семейной жизни. Марина выводила очередной атласный стежок на лепестке мака и думала, что это и есть счастье. Простое, негромкое, выстраданное ими в девяностые, когда жили в коммуналке, и сбереженное сейчас, когда дети выросли и разъехались.
В тот вечер все было как обычно. За окном начинал накрапывать мелкий уральский дождь, барабаня по подоконнику. Андрей что-то негромко бурчал, читая про очередные политические перипетии. Марина как раз заканчивала сложный элемент вышивки, когда телефон мужа, лежавший на журнальном столике, пронзительно зазвонил. Андрей поморщился, не отрывая глаз от экрана.
— Марин, возьми, а? Наверное, опять реклама какая-то.
— Тамара Петровна, — прочитала Марина на экране и протянула ему трубку. — Твоя мама.
Андрей тяжело вздохнул, отложил планшет и взял телефон. Его лицо, обычно спокойное и немного уставшее, тут же напряглось.
— Да, мам, привет. Все нормально? …Что-то случилось?
Марина отложила вышивку. Тревожные нотки в голосе свекрови, даже через динамик, заставили ее замереть. Тамара Петровна жила одна в Самаре, в большом родительском доме с садом. Женщина она была властная, энергичная, несмотря на свои семьдесят два года, и звонила обычно по делу, коротко и ясно. А сейчас ее голос был полон какой-то неестественной, почти театральной взволнованности.
— Как продаешь? — брови Андрея поползли на лоб. — Зачем? Мам, ты в своем уме? Это же наш родовой дом… Подожди, не торопись.
Марина видела, как по лицу мужа пробегает целая гамма эмоций: от недоумения до глухого раздражения. Он встал и начал ходить по комнате, от окна к двери, зажав телефон плечом.
— И куда ты собралась? В Екатеринбург? К нам? …Мам, у нас двухкомнатная. Денис с семьей приезжает, внуки… Где мы все разместимся? …Подожди, я не понимаю.
Он замолчал, слушая длинный монолог матери. Марина сидела, боясь пошевелиться. Переезд свекрови. Эта мысль ледяным комком застряла где-то в горле. Она любила Тамару Петровну, по-своему. Уважала за силу, за то, что одна подняла Андрея. Но жить вместе… Марина вспомнила ее последний приезд год назад. Бесконечные поучения, как правильно варить борщ, почему занавески висят «не по фэншую», и как они «совсем запустили» ее единственного сына. Через две недели Марина пила валерьянку и считала часы до ее отъезда.
— Понятно, — наконец глухо сказал Андрей. — То есть, ты уже все решила. Хорошо. Давай завтра созвонимся, на свежую голову. Да. И ты ложись. Пока.
Он нажал отбой и с силой положил телефон на стол. Посмотрел на Марину тяжелым взглядом.
— Она продает дом. Нашла покупателей. Хочет переехать к нам.
— Андрей… — только и смогла выдохнуть Марина.
— Это еще не все, — он сел рядом на диван, его плечи поникли. — Она предлагает гениальный план. Продает свой дом, мы продаем нашу квартиру, добавляем ее деньги и покупаем большую, четырехкомнатную. Чтобы всем места хватило. И ей, и нам, и детям, когда приедут.
Марина молчала, пытаясь переварить новость. В идее, на первый взгляд, была своя логика. Их «двушка» и правда становилась тесной, когда на праздники съезжались сын с невесткой и дочка. Большая квартира… Это звучало заманчиво.
— А что… — осторожно начала она. — Может, это и не такая плохая идея? Если все посчитать…
— Есть одно «но», — перебил ее Андрей, и в его голосе зазвенел металл. — Одно маленькое, но очень важное условие. Новую квартиру она хочет оформить полностью на себя.
Марина замерла. Воздух в комнате будто сгустился.
— Как… на себя?
— Вот так. «Я, — говорит, — вкладываю львиную долю. Дом стоит дорого. Это мои деньги, моя гарантия на старость. А вы будете жить, кто вам мешает? Это же все для нас, для семьи».
Он встал и снова заходил по комнате, теперь уже быстрее, нервно.
— Понимаешь? Мы продаем *нашу* квартиру. Единственное, что мы за всю жизнь нажили. Вкладываем деньги в ее покупку и остаемся на птичьих правах. Гостями. В ее квартире. Сегодня она добрая, а завтра ей что-то в голову взбредет, и куда мы? На улицу? Мне пятьдесят два, Мариш. Начинать все с нуля?
— Но она же твоя мать… Она не сделает так, — неуверенно проговорила Марина, хотя внутри все холодело от правоты его слов.
— Мать, — горько усмехнулся Андрей. — Ты ее плохо знаешь. Она всегда должна все контролировать. Каждую мелочь. А тут — целая квартира. Это будет ее царство. А мы — прислуга. Нет. Я на это не пойду. Никогда.
Следующие несколько дней превратились в ад. Тамара Петровна звонила по три раза в день. Она сменила тактику: теперь ее голос был полон слез и обиды. Она жаловалась на одиночество, на больное сердце, на то, что дом стал для нее непосильной ношей.
— Мариночка, доченька, ну ты хоть ему объясни, этому истукану! — взывала она к невестке, когда Андрей в очередной раз бросал трубку. — Я же для вас стараюсь! Купим квартиру в центре, с большими окнами, кухню-гостиную сделаем. Будем вечерами пироги печь. Ты же любишь мои пироги с капустой. Неужели вам не хочется жить по-человечески? Андрей просто упрямится, как в детстве.
Марина слушала и чувствовала себя предательницей. Часть ее, та, что устала от тесноты и мечтала о просторной кухне, шептала: «А может, и правда? Она же не чужой человек. Что плохого случится?» Но другая часть, рациональная, видела перед глазами испуганное и злое лицо мужа и понимала его правоту. Это была ловушка. Красивая, уютная, с запахом пирогов, но ловушка.
Она пыталась найти компромисс.
— Андрей, а давай предложим ей другой вариант? Пусть она купит себе однокомнатную квартиру рядом с нами. На свои деньги, на свое имя. Будем ходить к ней, помогать. И она рядом, и мы… сами по себе.
— Я предлагал! — взорвался Андрей за ужином. — В первый же день предложил. Знаешь, что она ответила? «Что я, одна буду в этой конуре сидеть? Я хочу жить с семьей! Я всю жизнь для тебя жила, а ты меня в богадельню сдать хочешь?» И в слезы. Это манипуляция, Марина, чистой воды.
Конфликт нарастал, как снежный ком. Они перестали говорить о чем-то другом. Вечерняя тишина сменилась напряженным молчанием или короткими, злыми перепалками. Андрей стал замкнутым и раздражительным. Марина чувствовала себя канатоходцем над пропастью, пытаясь сохранить равновесие между мужем и свекровью.
Через неделю Тамара Петровна нанесла новый удар. Она позвонила и радостным голосом сообщила, что нашла покупателей на дом, взяла задаток и через две недели приезжает в Екатеринбург. «Будем вместе выбирать наше новое гнездышко! Я уже присмотрела пару вариантов на Циан, сейчас скину тебе ссылки, Мариночка!»
В тот вечер Андрей не пошел в свое кресло. Он стоял у окна и смотрел в темный двор.
— Она не оставила нам выбора, — тихо сказал он, не оборачиваясь. — Она поставила ультиматум. Либо по ее правилам, либо никак.
— Что же нам делать? — почти шепотом спросила Марина.
— Я свое решение сказал. Нет.
— Но она приедет… Куда она пойдет?
— К нам. Куда же еще, — он повернулся, и в его глазах была холодная, тяжелая усталость. — Но это ничего не изменит. Я не продам нашу квартиру. И не вложу ни копейки в ее аферу.
В один из обеденных перерывов Марина сидела в подсобке университетской библиотеки, где работала уже пятнадцать лет. Вокруг стояла благословенная тишина, пахло старой бумагой и книжным клеем. Ее коллега, Ольга Сергеевна, женщина ее возраста, резкая и прямолинейная, разливала по чашкам чай.
— Ты чего такая черная ходишь всю неделю? — без обиняков спросила она. — Андрей опять со своим гаражом ночует?
Марина, сама от себя не ожидая, выложила ей все. Про звонок, про дом, про квартиру на имя свекрови. Ольга Сергеевна слушала внимательно, отхлебывая горячий чай.
— Понятно, — сказала она, когда Марина закончила. — Классика жанра. Тамара твоя — тертый калач. Хочет и рыбку съесть, и на старости лет царствовать.
— Но мне ее жалко, — призналась Марина. — Она одна…
— Жалко у пчелки, — отрезала Ольга. — У меня мать такая же была, царствие ей небесное. Тоже все «для нас», все «для детей». А на деле — для себя. Знаешь, чем это кончилось? Мой брат так же повелся. Продал свою «двушку», вложился в ее трешку. А потом женился на «неправильной» женщине. Мама ее невзлюбила. И что? Через год она их попросила на выход. Сказала, невестка ей давление поднимает. И все. Он с женой и маленьким ребенком по съемным углам пошел. Судиться с родной матерью не стал. Так что слушай своего Андрея. Мужик у тебя с головой. Он не тебя обидеть хочет, он вас обоих защищает.
Разговор с Ольгой подействовал на Марину как ушат холодной воды. Она вдруг ясно увидела всю ситуацию не своими глазами, полными жалости и желания всем угодить, а со стороны. Увидела пропасть, к которой их толкала Тамара Петровна.
Приезд свекрови был похож на начало военной операции. Она вкатилась в их квартиру с тремя огромными чемоданами, громкая, энергичная, пахнущая дорогими духами и поездной пылью.
— Ну, здравствуйте, отшельники мои! — прогремела она с порога, сгребая в охапку сначала Марину, потом напряженного Андрея. — Ох, ну и дыра у вас! Ремонта сто лет не было! Ничего, скоро переедем в хоромы!
Она вела себя так, будто вопрос был уже решен. Вечером, за ужином, который она сама же и приготовила, полностью оккупировав кухню Марины и раскритиковав ее тупые ножи, Тамара Петровна разложила на столе распечатки с планами квартир.
— Вот! Смотрите! Четыре комнаты, два санузла! Кухня — двадцать метров! Мариночка, представляешь, какой мы там стол поставим? Будем всю родню собирать! Андрей, а для тебя кабинет будет. Настоящий, с кожаным диваном!
Андрей молча жевал котлету. Марина чувствовала, как напряжение за столом можно резать ножом.
— Мам, — наконец сказал он, отодвинув тарелку. — Я же тебе говорил. Мы не будем продавать нашу квартиру.
Тамара Петровна на секунду замерла с вилкой в руке. Ее лицо, только что сияющее, окаменело.
— Что ты сказал?
— Я сказал, что мы никуда не переезжаем. Этот вопрос закрыт.
— Закрыт? — ее голос стал тонким и звенящим. — Это кем он закрыт? Тобой? Ты тут один решаешь? Марина! Ты тоже так считаешь? Ты хочешь всю жизнь прожить в этой конуре, когда я вам даю шанс?
Все взгляды устремились на Марину. Она почувствовала себя подсудимой. Сердце колотилось где-то в горле. Она посмотрела на мужа — его лицо было бледным, но решительным. Посмотрела на свекровь — в ее глазах горел властный огонь. И впервые за много лет Марина сделала выбор.
— Да, Тамара Петровна, — тихо, но твердо сказала она. — Я согласна с Андреем. Это наш дом. Мы не будем его продавать.
То, что началось потом, Марина вспоминала как страшный сон. Тамара Петровна сначала закричала, потом зарыдала. Она обвиняла их в черной неблагодарности, в том, что они хотят ее смерти, что они ждут не дождутся ее денег.
— Я на тебя всю жизнь положила! — кричала она Андрею. — Ночей не спала, куска не доедала! А ты?! Ты готов родную мать на порог не пустить из-за этих проклятых квадратных метров!
— Я не пускаю тебя на порог! — уже не сдерживаясь, кричал в ответ Андрей. — Я не хочу становиться бомжом в собственной семье! Ты хочешь не просто переехать, ты хочешь купить нас! Купить нашу жизнь, нашу свободу!
Марина убежала в спальню и закрыла дверь. Она слышала их крики, потом хлопок входной двери — это ушел Андрей, чтобы не наговорить лишнего. Потом наступила тишина, прерываемая горькими всхлипами свекрови из зала.
Следующие три дня были невыносимы. Тамара Петровна не разговаривала с ними. Она ходила по квартире, как тень, с трагическим лицом оскорбленной королевы, демонстративно пила корвалол и вздыхала так, что дрожали стекла. Андрей возвращался с работы поздно, ужинал молча и уходил «подышать воздухом». Марина чувствовала, как рушится ее маленький, уютный мир. Она почти начала сомневаться в своем решении. Может, надо было уступить? Может, как-то бы все уладилось?
На четвертый день Андрей пришел домой раньше обычного. Он был странно тихим и решительным. Он сел за кухонный стол напротив Марины. Тамара Петровна демонстративно смотрела в окно в гостиной.
— Я все решил, — сказал он негромко. — Мама поживет у нас месяц. За это время я найду ей хорошую однокомнатную квартиру в соседнем доме. Я поговорю с Денисом, мы скинемся и добавим ей на покупку, если от продажи дома не хватит. Я найду риелтора, который поможет ей с оформлением. Она будет жить рядом. Мы будем помогать. Но в наш дом, в нашу жизнь она больше не влезет. Это мое окончательное решение.
Он говорил это Марине, но так громко, чтобы слышала и мать. В гостиной воцарилась мертвая тишина. Потом Тамара Петровна медленно вошла в кухню. Лицо ее было белым и злым.
— Значит, в богадельню, — прошипела она. — Все-таки решил сдать мать в богадельню.
— Мама, это не богадельня. Это твоя собственная квартира. Твоя крепость. Где ты будешь хозяйкой. Разве ты не этого хотела? Быть хозяйкой?
Это был удар в самое сердце ее гордыни. Тамара Петровна смотрела на сына с ненавистью.
— Не нужна мне ваша подачка. Я не нищая. Я найду, где мне жить.
Она развернулась и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Через час Марина услышала, как она кому-то звонит по телефону, громко и злобно рассказывая, какой у нее неблагодарный сын и безвольная невестка.
На следующее утро, когда Марина и Андрей ушли на работу, Тамара Петровна собрала свои чемоданы и уехала. Она не оставила записки. Просто исчезла. На звонки не отвечала.
Первую неделю Марина жила как в тумане. Ее мучило чувство вины. Она представляла, как свекровь, старая, одинокая женщина, скитается где-то по знакомым. Андрей был мрачен, но непоколебим.
— Она взрослый человек, Марин. Она сделала свой выбор.
Через две недели позвонил Денис, их сын.
— Мам, пап, вы чего там натворили? Бабушка у тети Гали в Подольске живет. Говорит, вы ее из дома выгнали.
Андрей взял у Марины трубку. Он долго и спокойно объяснял сыну всю ситуацию. Без эмоций, просто факты. Денис, умный и рассудительный парень, выслушал и сказал:
— Понятно. Да, пап, ты прав. Я поговорю с ней. Не переживайте.
Жизнь медленно входила в свою колею. Вечерами снова стало тихо. Андрей опять сидел в своем кресле с планшетом, Марина — на диване с вышивкой. Но что-то изменилось. Что-то неуловимо важное. Они стали ближе. Словно этот шторм, едва не разрушивший их лодку, только укрепил ее.
Однажды вечером Андрей отложил планшет, подошел к Марине, сел рядом и взял ее руку вместе с пяльцами.
— Прости меня за этот кошмар, — тихо сказал он.
— Тебе не за что извиняться, — так же тихо ответила она. — Ты был прав. Ты нас спас.
Он посмотрел на нее с такой любовью и благодарностью, какой она не видела в его глазах уже много лет.
— Я люблю тебя, Мариш.
— И я тебя люблю, — ответила она, и это были не просто привычные слова. Это было новое, выстраданное, осознанное чувство.
Через полгода Тамара Петровна все же купила себе квартиру в Самаре. Небольшую, но уютную. Сын помог ей с деньгами. Она звонила редко, говорила сухо, но уже без надрыва. Обида, казалось, начала отступать.
А Марина с Андреем, вложив небольшие сбережения, наконец-то сделали ремонт в ванной. Положили новую плитку, поставили блестящий смеситель. Это была мелочь, но для них это был символ. Символ их дома. Их крепости. Места, где правила устанавливают они сами.
Иногда, вышивая очередной яркий цветок, Марина думала о том, как близко они подошли к краю пропасти. И как важно бывает в жизни, чтобы рядом был человек, который не побоится сказать «нет», защищая не просто стены и метры, а нечто гораздо большее — ваше общее, тихое, выстраданное счастье. И она с нежностью смотрела на мужа, читающего свои новости в старом кресле, и понимала, что их симфония стала только глубже и чище.