– У нас в семье так не принято, – сказала свекровь и переставила мебель в моей спальне. – Кровать не должна стоять ногами к двери, запомни.
Катя стояла с руками по швам, прикусив губу. Спорить не хотелось, да и смысла не было. Светлана Ивановна приехала «ненадолго» – помочь с ребёнком, пока Катя восстанавливается после кесарева. Первую неделю было вроде терпимо: супы, компоты, советы. Потом пошло-поехало.
– И шторы эти мрачные. Завтра в магазин поедем, купим нормальные. Ребёнку нужен свет, а тут как в склепе.
– Мне эти шторы мама дарила… – тихо сказала Катя, но свекровь уже ушла на кухню.
Из спальни теперь открывался вид прямо в прихожую. Кровать развернули, стол пододвинули к изголовью, чтобы, как сказала свекровь, можно было «положить журнал или телефон». Телефон Катя и так клала на подоконник, и журналов не читала вовсе, но это не имело значения.
– А что, если мы всё же оставим как было? – робко попыталась она вечером, когда с работы вернулся Саша.
– Мама лучше знает, – пожал плечами он, снимая куртку. – Ты не обижайся, она с добром. Просто у неё своя система.
Катя промолчала. У Саши после смены один интерес – лечь и уснуть. Разговоры его раздражали, особенно если в них звучало что-то про мать.
Маленький Егорка в это время мирно спал в своей кроватке, поставленной по настоянию свекрови не у окна, а у стены, «чтобы не тянуло». Катя была бы не против, если бы дело ограничивалось перестановкой. Но Светлана Ивановна вошла в дом, как хозяйка. Не со злом, но с таким напором, что сопротивление выглядело неблагодарностью.
– Полотенца стирай отдельно. У нас в семье так принято.
– Не кипяти чайник до щелчка, только до пара. У нас в семье так принято.
– Яички вкрутую не варят, ребёнку же молоко даёшь. У нас в семье так не делают.
Катя слушала, сжимала зубы, потом шла в ванную и включала воду погромче. Она не плакала – просто так было легче выдохнуть.
Тёща, её мама, жила далеко, да и женщина она была не боевого характера. Позвонишь ей, скажешь, как всё бесит, а она:
– Потерпи, доча. У них у всех такие мамаши… Ничего, наладится. Зато внук здоровый.
Катя и терпела. На кухне при ней не хозяйничали, потому что у свекрови был свой порядок: кастрюли в ряд, крышки строго по размеру, соль — отдельно, не в шкафчике, а на полке над плитой, чтобы «рука тянулась». Лук нельзя было держать с картошкой, ложки – в стакане, а не в ящике. Даже чай заваривать она учила по-своему.
– Ты сначала кружку обдай кипятком, потом засыпь заварку. А ты прямо в холодную льёшь. Фу.
Саша ел с аппетитом и нахваливал:
– Мам, ну ты как в детстве прям! – и подмигивал Кате. – Ты у меня тоже хорошо готовишь, но мамина щи — это отдельная история.
Катя только кивала. А что говорить? Супы она варить умела, но аппетита не было – ела вполсилы, хоть свекровь и подливала ей побольше, приговаривая: «Тебе ж кормить, не балуйся».
Однажды Катя заметила, что её халат не на месте. Потом нашлись сложенными в шкафчике другие вещи – её кофты, пижама, даже нижнее бельё.
– Я перегладила всё, а то висело кое-как, неприятно, – объяснила свекровь. – У нас в семье так не принято, чтобы вещи пылились.
– А можно… всё-таки не трогать мои вещи? – Катя вдруг почувствовала, как в горле ком.
– Ты это мне? – удивлённо подняла брови свекровь. – Это я тебе помогаю, между прочим. Сама же не успеваешь.
Катя ничего не ответила. Вечером рассказала Саше, но он отмахнулся:
– Ну ты тоже… Мама по-доброму. Что ей теперь, без дела сидеть? Она не со зла, просто всё на автомате. Терпи чуть-чуть, скоро уедет.
Но «скоро» всё не наступало. Уже третий месяц как она была в доме.
– Неудобно одной уезжать, я пока побуду, до весны, – говорила свекровь и щёлкала семечки вечером под телевизор.
Катя сидела с книгой, Егорка спал, и тишина в доме становилась глухой, как вода. Хотелось просто лечь и притвориться, что её нет.
Светлана Ивановна пыталась быть везде: с ребёнком, на кухне, в ванной, даже в переписках Кати, в которые заглядывала через плечо.
– Ты кому пишешь? Ага, маме? Ну передавай привет.
Катя перехватывала взгляд Саши, а он делал вид, что не замечает. Его всё устраивало: жена с ребёнком, дом в порядке, мама рядом, еда горячая.
Однажды утром, проснувшись от скрипа, Катя увидела свекровь у кровати. Та поправляла уголок покрывала.
– Ты когда застилаешь, надо, чтоб без складок. У нас в семье так принято.
– Светлана Ивановна, – тихо сказала Катя, садясь, – а может, вы домой поедете? Уже всё хорошо, я справляюсь.
Свекровь замерла. Повернулась медленно, глядя так, как будто услышала пощёчину.
– Это ты меня выгоняешь?
– Нет, что вы… Просто вы устали, наверное. Сколько можно?
– Мой сын должен видеть, что в доме порядок. А ты даже спасибо не скажешь.
– Я говорю спасибо… Но это мой дом. И моя спальня. Пожалуйста, не переставляйте ничего больше.
Светлана Ивановна вышла, хлопнув дверью. Весь день была тишина. Вечером она собрала вещи.
– Я не привыкла к такому отношению. У нас в семье так не принято.
Саша долго сидел в коридоре, разговаривал с ней. Потом зашёл в спальню и молча лёг на кровать.
Катя смотрела в потолок.
– Ты же просил потерпеть. Я терпела. Но у меня тоже есть границы.
Саша ничего не ответил.
Через два дня свекровь уехала. Без скандала, без объятий. Просто сказала:
– Береги сына. Не доводи.
Катя потом долго смотрела на комнату. Всё стояло как ей удобно. Вернула кровать на прежнее место, раскрыла окна. Вечером заварила чай по-своему — в кружку сразу, без обдавания.
Саша взял чашку, молча отпил.
– Горький, – сказал и улыбнулся. – Но ничего, привыкну.