Она кружилась, закрыв глаза, под музыку, звучащую в наушниках. Со стороны ее танец напоминал полет хорошо поддатого шмеля. Ну и пусть. Машу никто не видит, и смеяться над ней некому! Пусто сегодня в садоводстве. Пусто и тихо. Благословенный октябрь изгнал всех дачников в город.
Наушники всхлипнули и предательски замолкли. И тогда Маша услышала... Звуков было море. СНТ гудело, выло, разговаривало, бумкало басами колонок.
Маша стыдливо огляделась: вроде зрителей нет. Нырнула в дом, занавесила шторы. Спряталась.
***
Она всегда была такой: некрасивой, нелепой, угловатой и застенчивой. Фигура — гибрид яблока с грушей, ножки — кривульки, личико... Ох, не надо о грустном. Глаза маленькие, блекло-голубые, реснички коротюсенькие, губки тоненькие, нос курносый.
В школе ее дразнили без фантазии: Машка-промокашка. Даже оригинального прозвища Маша не заслужила. Так и проходила в промокашках до выпуска. Потом институт, работа в бухгалтерии.
Конечно, никакой личной жизни. Вместо нее — мамины сетования: «В кого ты у меня такая?» Можно подумать, мама к Машиной внешности вовсе и не причастна.
Гарантированное одиночество, комплекс неполноценности, уход на удаленку и переезд на дачу. Чтобы не трогали, не смотрели, не осуждали. Хватит с Маши всей этой ерунды. Проходили.
***
Зато на даче хорошо. Летом суетно, правда. Дачники галдят, триммерами жужжат, шашлыки жарят, огороды копают. А вот осень — идеальное время. Желтое, красивое, тихое. И одиночество осенью какое-то уютное.
Летом оно напряженно-нервное. Маша все время ждет, что кто-то выкатит свое «ценное мнение». Например, соседка слева Ирина Петровна. О, она назначила себя Машиным гуру.
— Мария, ты же еще молодая женщина. Ну вот сколько тебе? Сорок пять? Сорок?! Никогда бы не подумала. Выглядишь старше. Это все потому, что ты себя запустила. Вот посмотри на меня. Сколько мне, думаешь, лет? А вот и не угадала! Пятьдесят девять! Я почти пенсионерка. Хочешь, и тебя научу? Ведь ничего сложного нет! Надо только...
Маша обычно слушает ее разглагольствования вполуха. Кивает и думает, как бы сбежать. Ну не умеет она отшивать. Не научила мама. Она все время Маше как раз другое внушала:
— Ты, Машка, с твоей-то внешностью должна ангельский характер в себе воспитывать. Чтобы люди к тебе хоть из-за этого тянулись. Будь вежлива, мила, услужлива, если понадобится. Люди такое любят. Особенно мужики. Иначе коротать тебе век в одиночестве.
Научила на Машину голову. Каждый норовит на шею сесть да еще пришпорить. И мужики, кстати, особенно. Был у Маши неудачный опыт. Опять же спасибо маме. Сосватала, познакомила, привела, словно кобеля породистого на вязку...
Как же его звали? Имя-то простое, а вот отчество... Иван Арнольдович, вот!
Маше тогда тридцатник стукнул. А этому породистому уже сорок восемь. Но уж как он себя преподнес — словно вазу богемского хрусталя.
— Я себе женщину ищу определенного склада, — сложив ручки на круглом брюшке, вещал Арнольдыч. — Требуется мне, так сказать, определенный набор качеств. Ум, покладистый характер, хозяйственность и... — в этом месте он сделал акцент, поднял указательный палец, — послушание! Без этого семья — не семья. Фикция какая-то. Позабыли нынешние карьеристки об этом. А зря! Внешность тоже, конечно, не лишнее. Но это скорее приятный бонус. В наше время практически из любой можно конфетку сделать. Хочешь карамельку, а хочешь грильяж.
Это Арнольдыч так шутил. Мама Машина услужливо хихикала. Маша — нет. Она не хотела быть грильяжем, впрочем, как и карамелькой. И с Арнольдычем быть не хотела.
Мама этого не поняла. Тогда-то они с Машей и разругались в пух и прах. Вернее, ругалась мама, а Маша угрюмо молчала.
— Балда, не понимаешь своей выгоды. О тебе же забочусь. Из Арнольдыча отличный муж получится. От тебя-то только и требуется, что вести себя нормально. А ты даже этого не умеешь. Знаешь, что он перед уходом сказал? «Ваша дочь на меня так смотрит, словно я не мужчина, а клоп постельный. Неприятно. Не нравлюсь — не надо. Навязываться я не привык!» Вот не придет он больше, что делать-то будешь?
Маша хотела сказать маме, что, собственно, будет жить, как жила. И не нужен ей никакой самодовольный Арнольдыч. Но не сказала. Чего маму зря злить.
***
А потом Машина контора закрылась. Может, оно и к лучшему. Так как Маша, потыркавшись пару месяцев, нашла себе новое место, да еще и удаленно.
Переехала на дачу, чтобы маме глаза не мозолить. И началась новая, вполне замечательная жизнь. Вот только если бы не соседи... До всего-то им дело есть. Каждый норовит посоветовать, как надо.
Они, конечно, знают, как для Маши лучше. И в голову им не приходит, что ей и так неплохо. Пусть некрасивая, пусть одинокая. Но Маша к этому привыкла!
Хорошо хоть сегодня никто ее не заметил.
***
Маша по-шпионски выглянула из-за шторы. Чего это они нынче все притащились? Наверное, последнее тепло приманило, витамина D решили перед зимой хватануть.
Вот в прошлые выходные тихо было. Желтые листья замерли на деревьях. Ни ветринки. Солнышко к середине дня раздвинуло серые тучи. Было бы так всегда!
— Хочется чуда, — пробормотала она себе под нос. — Хоть одного за всю жизнь...
***
Ночью ей приснилось странное. Какая-то хмурая бабулька, подозрительно похожая на Бабу-ягу, шуровала у Маши на кухне.
— Вы кто? — возмутилась Маша во сне.
— Счастье твое! — отозвалась «Баба-яга». — Кофе чего, нет? Вот гадство!
— Да что вам всем от меня надо? — в голосе Маши зарождалась истерика.
— Твою ж дивизию! — возмутилась бабулька. — Мне лично от тебя ничего не надо! Сама вызвала. Кто чудо вчера у вселенной клянчил? Ты или не ты? Вот наверху посовещались и подрядили меня одарить тебя одним-единственным чудом. Считают — заслужила. Желай давай!
— Ладно, — согласилась Маша. — Хочу, чтобы самый замечательный осенний день никогда не кончался.
— Кто же так желает неконкретно! — посетовала бабулька. — Ладно, выберу на свое усмотрение. Некогда мне тут с тобой возиться. Тем более, что у тебя даже кофе нет!
Она зашевелила губами, потом щелкнула пальцами, торчавшими из обрезанных перчаток.
— Исполнено! Можешь теперь просыпаться.
И Маша проснулась.
***
Утро выдалось такое же погожее, как вчера. Солнышко разогнало туман, растопило ледок на лужах, зажгло золотом листья. Маше захотелось наплевать на работу, окунуться в это утро, нацепить наушники, взять в руки веерные грабли...
Но наглеть нельзя. Был уже выходной. Она честно его себе дала. Даже плясала под музыку, а потом оказалось, что не тот она день для танцев выбрала. Сегодня надо работать.
Ноутбук включился, неожиданно явив Машиному взору вчерашнее число.
«Сбой у них там какой-то, что ли», — подумала Маша и полезла в рабочий чат.
Сообщений не было. Странно: обещали с утра документы прислать. Надо бы напомнить. Маша написала шефу. Ответил он не сразу. И своим ответом сразил Машу наповал.
«Мария, вы же предупредили, что сегодня возьмете выходной. Передумали?»
«Что за ерунда? С похмелья он там, что ли? Дни путает», — пронеслось у Маши в голове.
«Отдыхайте. Завтра все пришлю!» — велел шеф.
Маша, ничего не понимая, вышла на улицу. Задумчиво взяла грабли и принялась сгребать листья в веселые желтые кучки. Время шло, и СНТ наполнялось звуками. Где-то пилили, разговаривали, лаял звонкий песик у деда Василича через два участка. Садоводство оживало.
«Чего это они опять все заявились? Прямо как вчера. Никто, что ли, не работает?»
И тут ее осенило: Баба-яга из сна! Она виновата. Не сон это был, похоже. Чертова бабка действительно зациклила один осенний день. Только вот выбрала она его по своему усмотрению. Что же делать-то теперь?!
Накрылась Машина спокойная осень медным тазом!
***
В эту ночь Баба-яга Маше не приснилась. В следующую тоже. Один и тот же выходной, повторяющийся раз за разом, изматывал. Но что делать, Маша не представляла.
Через неделю она взмолилась, воздев глаза к потолку и не надеясь, что ее кто-нибудь услышит:
— Вселенная, бабуля или кто там есть! Прошу, верните все как было. Не могу я так больше. Чувствую, как с ума схожу.
Никто не отозвался. И тут Маша заплакала. Упала на кровать, уткнулась в подушку, повсхлипывала маленько и потихоньку задремала.
***
Баба-яга опять гремела на кухне. Маша обрадовалась ей как родной. Чего нельзя было сказать о бабульке:
— Нет, ну надо же, какая наглость! Зовет в гости, умоляет, а кофе у нее так и нет!
— Простите, не подумала, — смутилась Маша.
— Не подумала она! — бабулька уселась на табуретку. — Чего звала-то? Желание твое исполнено в лучшем виде. Видала, какой я денек славный выбрала? Ты бы так не смогла!
— А можно все вернуть? — робко спросила Маша.
— Нет, ну это вообще ни в какие ворота! Ты что, в магазине?! — рассвирепела «Баба-яга». — Чего тебе не нравится?!
— Не тот день вы выбрали, — прошептала Маша.
— Вот она, человеческая неблагодарность, — возмутилась бабулька. — Черт с тобой — верну как было. Только учти, профукала ты свое единственное желание. Больше ко мне не обращайся. Корячься как знаешь!
Она резво спрыгнула с табуретки, щелкнула пальцами и, не прощаясь, исчезла.
А Маша проснулась.
***
Утро сегодня было совсем другим. Плаксивым и серым. Ветер рвал листья с деревьев. Зато никаких соседей. Хмурая, холодная тишина.
«Ну, слава богу, — подумала Маша. — Время пошло». А потом ее посетила другая мысль: «Но ведь рано или поздно потеплеет. Приедут люди, и я опять буду прятаться в доме. Нет, надо как-то научиться жить рядом с ними. Общаться, дружить, отказывать, в конце концов! Стоит попробовать. На подготовку у меня время есть».
***
Ирина Петровна приехала в свой дачный домик весной. И первое, что ее поразило, это затворница-соседка. Она кружила по саду в наушниках, сгребала оттаявший мусор и громко, немелодично напевала.
«Совсем бедняга спятила от одиночества!» — решила Ирина Петровна.
Подошла к оградке, стараясь попасть в Машино поле зрения.
— Машуня, привет!
Маша остановилась, стянула наушники, улыбнулась:
— И вам добрый день, Ирина Петровна.
— Ты чего это раскричалась?
— Пою!
— У тебя все в порядке? Плохо выглядишь. Поправилась, что ли? Сейчас я к тебе зайду, расскажу, как грамотно сбросить вес. А то к моим годам ты и вовсе в хрюшку превратишься.
— Не надо! У меня все совершенно замечательно.
Ирина Петровна удивленно замолкла. «Что это с Машкой? Всегда молча слушала советы, не ерепенилась, а тут вдруг „не надо“».
— Ну и зря, — обиделась она.
Машка только плечами пожала. А потом удивила Ирину Петровну окончательно. Так как подошла к заборчику и приветливо поздоровалась с Василичем — старичком, живущим через два участка, хозяином гавкучей собачонки.
Так мало того, что поздоровалась, еще и разговор завела. То есть на добрые соседкины советы у нее времени нет, а на хозяина дурацкой собаки есть?!
«Ну ничего, наверное, это у Машки весеннее обострение. К лету будет в норме», — решила Ирина Петровна.
И в целом не ошиблось. К лету Маша была в полном порядке. Только вот не совсем в том, о котором думала Ирина Петровна.
С ней Маша больше не общалась. Зато подружилась с другими соседями. С тем же невыносимым Василичем. И это было возмутительно! Он со своей глупой собакой теперь частенько бывал в гостях у Маши.
— С чего вдруг у тебя со стариком такая дружба? — однажды не выдержала Ирина Петровна.
— С ним интересно.
— А со мной, значит, нет?
— А с вами нет, вы уж извините!
— Испортилась ты, Машка, окончательно за зиму.
Маша спорить не стала. Она знала, что, скорее, вылечилась. Пусть поздно, но вылезла из скорлупы на свет божий. И оказалось там совсем неплохо даже с Машиной внешностью. Не так уж она и важна. Главное — общаться с хорошими людьми, а плохих слать лесом. Это не так трудно, как Маше раньше казалось.
Теперь она танцевала свободно.
Автор: Алена Слюсаренко
