Солнечный заливной свет из огромного окна нашего будущего гнездышка играл на образцах тканей, разбросанных по столу. Я перебирала шелк и атлас, стараясь представить, как тот или иной оттенок будет смотреться в моем свадебном платье. Воздух был наполнен сладким ожиданием, предвкушением счастья, которое казалось таким прочным и нерушимым.
Рядом сидел Максим, мой жених. Его присутствие всегда действовало на меня умиротворяюще. Таким он был в моих глазах: сильным, надежным, моей скалой. Мы мечтали вслух о дне, когда станем мужем и женой, строили планы, смеялись.
— Мне кажется, этот кремовый идеален, — сказала я, поднося лоскут к свету. — Он не кичливый и очень нежный. Как думаешь?
Максим улыбнулся, но его взгляд был absent. Он уже пялился в экран своего телефона.
— Да, милая, хороший цвет, — ответил он рассеянно. — Подожди секундочку, мне мама звонит. Наверное, что-то важное.
Мое сердце, словно птица, на мгновение замерло в полете и рухнуло вниз. Снова. Очередной разговор о нашей свадьбе будет прерван звонком Ларисе Петровне. Я вздохнула, стараясь не показывать раздражения. Я ведь знала, какая у них близкая семья. Я всегда старалась оправдать это в своих глазах: «Он просто хороший сын», «Он заботится о ней».
— Конечно, ответь, — кивнула я, откладывая ткань.
— Привет, мамуль! Что-то случилось? — его голос сразу стал каким-то проникновенным, мягким, детским. — А, мы как раз с Аленкой приглашения смотрим. Да-да, те самые, о которых ты говорила.
Он посмотрел на меня и подмигнул, как будто между нами было какое-то секретное соглашение.
— Нет, мы еще не купили те, с розами по краю. Аленке нравятся другие, более современные… Да, я понимаю… Но мам…
Я видела, как его лицо стало серьезным. Он слушал, кивая, и по его щекам пробегала легкая тень нетерпения, которую он тут же подавлял.
— Хорошо, я понял. Спасибо за совет, мамуля. Ты права, как всегда. Обниму крепко. Передавай привет Иришке.
Он положил телефон на стол и потянулся ко мне, пытаясь обнять.
— Ну что, моя красотка? Мама говорит, что те приглашения, что с золотыми розами, — это последний писк моды в этом сезоне. И что классика всегда в цене. Давай возьмем их?
Во мне что-то екнуло. Острый, холодный укол разочарования.
— Макс, но мне же не нравятся эти розы, — тихо сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Они выглядят так… старомодно. Это же наша свадьба. Мне нравятся вот эти, минималистичные, с золотым тиснением. Помнишь, мы их вместе выбрали?
Он взмахнул рукой, как будто отмахиваясь от назойливой мухи.
— Лен, ну что за детские капризы? Мама в этом разбирается, она у нас со вкусом. Она же хочет как лучше. Не будем спорить из-за каких-то бумажек.
Он произнес это так легко, так буднично, словно это было самое разумное предложение на свете. Словно мнение его матери о бумажках для нашей свадьбы было важнее моего.
— Это не капризы, — попыталась я возразить, но он уже встал и потянулся за курткой.
— Ладно, договорились, берем с розами. Я уже заказал. Пойдем, прогуляемся, а то ты тут вся изнервничалась.
Он поцеловал меня в макушку, и его поцелуй показался мне таким снисходительным. В тот момент я впервые почувствовала не тревогу, а ледяную полоску страха, пробежавшую по спине. Но я прогнала ее. Это же мелочи. Просто мелочи. Ведь правда?
Тот холодок, который пробежал по моей спине в день выбора приглашений, не растаял. Он затаился где-то глубоко внутри, превратившись в тихую, но настойчивую тревогу. Я старалась не думать о нем, убеждая себя, что все семьи разные, что мне просто нужно привыкнуть, стать своей. Но привыкать пришлось не к теплу семейного очага, а к постоянному, навязчивому присутствию Ларисы Петровны и Ирины в каждом нашем с Максимом решении.
Следующей точкой столкновения стало мое свадебное платье. Я мечтала о чем-то легком, воздушном, без лишних деталей — а-ля греческая богиня. Мы с моей лучшей подругой Катей уже присмотрели несколько вариантов в одном салоне, и я горела желанием показать их Максиму. Пусть только взглянет, порадуется вместе со мной.
Встретив его после работы, я, вся в предвкушении, повела его мимо витрин.
— Смотри, какое там платье! Почти как я хочу, — щебетала я, таща его за руку. — Только без этих стразов, и фата подлиннее...
Максим улыбался, но его взгляд блуждал. Вдруг его телефон ожил привычной трелью. Мое сердце безнадежно упало. Я уже знала эту мелодию.
— Мам, привет! — его лицо сразу озарилось той самой особенной улыбкой, которую я раньше так любила. — Где мы? С Аленкой у бутиков. Нет, не покупаем ничего, просто смотрим.
Он помолчал, слушая, и его брови поползли вверх.
— Платье? Ну, Алена что-то присмотрела... Да, я помню, ты просила... Конечно, нет, мы ничего не решили без тебя.
Я замерла на месте, чувствуя, как по щекам разливается жар. Он говорил о моем свадебном платье с мамой так, будто это была покупка новой мебели в гостиную, в которой решающее слово было за ней.
— Хорошо, мамуль, — продолжал Максим, уже кивая мне и делая знак рукой «подожди, сейчас». — Мы завтра идем в салон на примерку? Отлично! Конечно, мы подождем тебя с Ириной. Без вас мы ни на что не решимся.
Он положил трубку и обернулся ко мне, сияя.
— Ну, вот и отлично! Мама с Ириной завтра освобождаются как раз к обеду. Они поедут с нами, помогут выбрать. Мама говорит, что пышные юбки сейчас не в тренде, нужно что-то более элегантное. И чтобы спина была закрыта, а то в церкви дует.
Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. В горле стоял ком. Это мое платье. Мой единственный, ни на что не похожий день. А он уже все обсудил, все решил, даже не спросив меня.
— Максим, — голос мой прозвучал хрипло и чужим. — Я... я не хочу, чтобы они ехали. Я хочу выбрать его сама. Или с Катей. Это же так интимно...
Его улыбка мгновенно исчезла. Он нахмурился, смотря на меня с искренним недоумением.
— Ты о чем? Они же хотят помочь! У мамы вкус безупречный, она не даст нам ошибиться. Ирине тоже будет приятно поучаствовать. Не упрямься, Лен. Не надо портить отношения на пустом месте.
— Я порчу? — вырвалось у меня. — Макс, это мое платье! Ты понимаешь? Мое! Почему его должна выбирать твоя мама?
— Потому что она оплачивает половину свадьбы! — вдруг резко сказал он, и в его голосе впервые прозвучали нотки раздражения. — И она имеет право участвовать в подготовке. Не будь эгоисткой.
Он произнес это слово — «эгоистка» — так спокойно, так буднично, словно констатировал факт. И этот факт вонзился мне в сердце острее любого ножа. Я отступила на шаг, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Я видела, что он не понимает, почему я плачу. Для него все было просто и логично: мама права, мама платит, мама решает.
А я была всего лишь невестой. Та, для кого, казалось бы, и затевался весь этот праздник. Но в его системе координат я занимала далеко не первое место. И это осознание было горше всего.
После истории с платьем в воздухе повисло невысказанное напряжение. Я старалась его не замечать, убеждая себя, что главное — это мы с Максимом, а все остальное — досадные мелочи. Он, чувствуя свою вину, стал внимательнее, завалил меня цветами и даже в шутку предложил сбежать и пожениться тайно, без всяких родственников. Я так хотела верить в эту сказку, что почти поверила.
Чтобы разрядить обстановку, мы пригласили Ларису Петровну и Ирину на ужин в хороший ресторан. Мне казалось, что в нейтральной территории, за изысканными блюдами, мы сможем найти общий язык. Как же я ошибалась.
Ужин начался с того, что Лариса Петровна, едва взглянув на меню, потребовала позвать сомелье и устроила ему допрос о возрасте и терруаре каждого вина. Ирина тем временем критически оглядела мой наряд — простенькое кремовое платье — и скептически хмыкнула.
— Ну что, невестушка, — начала Лариса Петровна, отодвинув меню, — как продвигается подготовка к главному дню? Надеюсь, без твоих экстравагантных идей?
— Все хорошо, — вежливо улыбнулась я, чувствуя, как Максим напрягся рядом. — Мы уже почти всё определили.
— Вот и отлично. А мы как раз с Ириной продумали финальный вариант рассадки гостей. Чтобы не было никакой путаницы в день икс.
Она достала из сумки аккуратно сложенный листок и с видом полководца, разворачивающего карту сражения, положила его перед нами.
— Смотрите. Здесь, во главе стола, конечно, мы с твоим отцом, Максим. Рядом почетные гости — мой брат с женой и директор фирмы твоего папы. Это важно для бизнеса. Здесь...
Я слушала, как замирало мое сердце. Она перечисляла всех своих родственников, друзей семьи, важных людей. Имена моих родителей, моих подруг мелькали где-то на дальних концах длинного стола, вперемешку с какими-то малознакомыми мне тетушками Максима.
— ...а здесь, — Лариса Петровна торжествующе поставила точку напротив своих мест, — сядешь ты, Максим, и мы с Ириной. Родные люди должны быть рядом в такой день.
В ресторане стало душно. Я перевела взгляд на Максима, ожидая, что он хоть что-то скажет. Но он лишь одобрительно кивал.
— Мама, а где я? — тихо спросила я, едва слышно.
Все трое повернулись ко мне с удивлением, как будто я задала самый глупый вопрос на свете.
— Ты? — переспросила Ирина, брезгливо сморщив нос. — Ну, со своими родителями, конечно. Или со своими подружками. Вам же будет о чем поболтать.
В голове у что-то щелкнуло. Я посмотрела прямо на Максима, своего жениха, человека, который должен был стать моим мужем.
— Макс? Мы что, не будем сидеть вместе на нашей же свадьбе?
Он поморщился, избегая моего взгляда.
— Лен, не устраивай сцену. Мама все прекрасно продумала. Это же логично — я буду с самыми близкими. А ты со своими. В чем проблема-то?
— В проблеме? — голос мой задрожал, но я взяла себя в руки. — В том, что в этот день самыми близкими для тебя должен быть я! Твоя жена! Мы должны встречать тосты вместе, сидеть рядом, это же очевидно!
Лариса Петровна громко вздохнула, демонстративно отхлебнув вина.
— Вот и началось. Я же предупреждала, Максим, что из нее получится истеричка. Настоящая женщина должна думать о комфорте гостей, а не о своих капризах.
— Мама права, — негромко, но очень четко сказал Максим. Его лицо вытянулось, взгляд стал холодным и отстраненным, каким он бывал только в разговорах с ними. — На нашей свадьбе я буду сидеть рядом с сестрой и мамой. Это правильно. Они моя семья. Они всегда были со мной. А ты... — он запнулся, и в его паузе был леденящий душу смысл.
Я смотрела на него, на этого незнакомого человека в костюме моего жениха, и не верила своим ушам. Воздух вокруг загустел и зазвенел.
— Я что? — прошептала я. — Я твоя будущая жена. Я та, с кем ты собирался строить новую семью. Или я для тебя до сих пор никто?
— Ну вот, опять драма, — фыркнула Ирина. — Вообще-то, это наша семья все оплачивает, мы и решаем, кто где будет сидеть!
Ее слова повисли в воздухе. Оплачивает. Значит, все имеет свою цену. И моя любовь, и мое место рядом с мужем.
Я медленно поднялась со стула. Руки у меня тряслись, но внутри внезапно наступила мертвая, кристальная ясность.
— Понятно, — сказала я тихо, глядя на Максима, но не видя его. — Тогда вам троим и решать, как пройдет ваша свадьба. Извините, что отняла у вас время.
Я развернулась и пошла к выходу, не оглядываясь на их онемевшие от непонимания лица. Сзади раздался испуганный оклик Максима, но он уже был не важен. В тот момент рухнуло всё. Абсолютно всё.
Я не помнила, как дошла до дома. Ноги несли сами, поездка в метере мелькала размытым пятном. В ушах стоял гул, заглушающий все остальные звуки мира. В голове, как заевшая пластинка, крутилась одна и та же фраза: «Я буду сидеть рядом с сестрой и мамой... Я буду сидеть рядом с сестрой и мамой...»
Ключ дрожал в моих пальцах, я с трудом попала в замочную скважину. Дверь захлопнулась, и только тут, в тишине нашей с Максимом квартиры, на меня обрушилась вся тяжесть случившегося. Я прислонилась к холодной поверхности двери и зарыдала. Не плакала, а именно рыдала — глухо, надрывно, до боли в горле и до головокружения.
Сколько я простояла так, не знаю. Время потеряло смысл. Потом я услышала ключ в замке. Сердце дико заколотилось — то ли от страха, то ли от последней надежды.
Вошел Максим. Он был бледен, его волосы растрепались. Он смотрел на меня не то с испугом, не то с раздражением.
— Лена... Ну что ты... — он сделал шаг ко мне, но я отшатнулась, как от огня.
— Не подходи.
Он замер, растерянно проводя рукой по лицу.
— Ну что за истерика? Ну подумаешь, рассадка! Из-за такого пустяка устраивать сцену в ресторане и сбегать! Мама обиделась, Ирина вообще в шоке! Ты представляешь, как это выглядело?
Я смотрела на него, и сквозь пелену слез проступали черты совсем чужого человека. Я пыталась найти в его глазах того Макса, который делал предложение, который говорил, что я его единственная. Но его не было.
— Пустяк? — мой голос прозвучал хрипло и незнакомо. — Ты назвал то, что мы не будем сидеть вместе на собственной свадьбе, пустяком?
— Да не в этом же дело! — он всплеснул руками, и в его тоне зазвучало неподдельное недоумение. — Я же не на другую женщину сяду! Я буду с матерью и сестрой! Это моя семья! Моя плоть и кровь! Они всегда со мной, они меня вырастили, они...
Он замолчал, поймав мой взгляд.
— А я кто? — спросила я почти беззвучно. В комнате было так тихо, что слышалось биение моего сердца. — Кто я для тебя, Максим? Прямо сейчас, в эту минуту.
Он тяжело вздохнул, словно меняя тактику. Подошел ближе, попытался взять меня за руки. Его пальцы были холодными.
— Лен, ну хватит. Пойми же... — он говорил медленно, растягивая слова, как будто объясняя что-то трудное маленькому ребенку. — Мама и Ирина... они столько для меня сделали. Они моя кровь. Они никуда не денутся. А ты... ты пока никто.
В воздухе повисла звенящая тишина. Казалось, даже мухи замерли.
— Я... пока никто? — я повторила эту фразу, не веря своим ушам. Каждое слово было как удар хлыстом.
— Ну, в юридическом смысле! — поспешил он добавить, увидев, вероятно, мое побелевшее лицо. — Ну не жена еще, не член семьи официально! Ну станешь женой, вот тогда и посмотрим, все утрясется! А сейчас не выдумывай, не усложняй! Давай помиримся, я позвоню маме, скажу, что ты одумалась...
Он говорил что-то еще. Что-то про то, что я все неправильно поняла, что он не это имел в виду, что я слишком эмоциональна. Но я уже не слышала. Внутри меня что-то сломалось. Окончательно и бесповоротно.
Вся любовь, все надежды, все мечты о будущем рассыпались в прах под тяжестью этих трех слов: «ты пока никто». В них не было злобы. В них была страшная, обесценивающая констатация факта. В его картине мира я была пустым местом. Начинанием. Черновиком, который еще нужно заслужить право находиться рядом с его святыми — мамой и сестрой.
Я медленно выдернула свои руки из его и отступила на шаг. Слезы высохли. Тело наполнила странная, ледяная пустота. Я посмотрела на свое обручальное кольцо, которое всего пару месяцев назад он с такой нежностью надел мне на палец. Оно вдруг стало казаться тяжелым и чужим.
— Все, Максим, — сказала я тихо, но так четко, что он замолчал. — Я все поняла. Правда. Очень и очень многое поняла.
Я сняла кольцо. Движение было плавным, почти механическим. Я положила холодное колечко ему на ладонь.
— Лена, ты что делаешь? С чего вдруг? — его голос наконец дрогнул, в нем прорвался настоящий испуг.
— Я возвращаю тебе твое кольцо. И свое забираю, — так же спокойно ответила я. — Помолвка окончена. Свадьбы не будет. Никогда.
Я повернулась и пошла в спальню, оставив его стоять посреди комнаты с разинутым ртом и колечком на раскрытой ладони. Мне нужно было собрать вещи. Уйти. Навсегда.
Тишина в гостиной за моей спиной была оглушительной. Я чувствовала на себе взгляд Максима — растерянный, неверящий, постепенно наполняющийся паникой. Но я не оборачивалась. Внутри меня была лишь ледяная, кристальная ясность и одна-единственная цель: собрать вещи и уйти. Сейчас. Пока не передумала. Пока не разревелась again и не бросилась ему на шею.
Я вошла в спальню, и тут меня накрыло. Наша спальня. Наша кровать. Фотография на прикроватной тумбочке — мы смеемся на каком-то пикнике, его рука обнимает меня. Каждый предмет кричал о прошлом, которое только что было нашим будущим. Горло сжало, глаза снова предательски заморгали. Нет. Никаких слез. Только действие.
Я достала с антресоли спортивную сумку и стала механически, почти бездумно складывать туда самое необходимое. Зубная щетка, косметика, пижама, пара футболок и джинсы. Руки сами тянулись к милым безделушкам — подаренному им плюшевому мишке, красивой свече. Но я одергивала себя. Ничего его. Ничего, что могло бы напоминать.
Из-за двери донесся шорох. Он стоял на пороге, прислонившись к косяку. В его руке все еще зажато было мое кольцо. Лицо его было серым, потерянным.
— Лена... остановись, — его голос сорвался на шепот. — Давай поговорим. Нормально. Без истерик.
— Мы все уже сказали, — не оборачиваясь, бросила я, запихивая в сумку зарядку от телефона. — Ты сказал самое главное. Я услышала.
— Я не это имел в виду! Ну право же! — он вдруг заговорил быстро, срываясь, в его тоне появились нотки, которых я раньше не слышала — что-то похожее на унижение. — Это просто слова вырвались! Ты же знаешь, как я тебя люблю!
Я резко обернулась. В глазах у него действительно стояли слезы. Настоящие. Но теперь они не вызывали во мне ничего, кроме горькой жалости.
— Какие слова, Максим? — спросила я тихо. — «Ты пока никто»? Или «сядешь со своими»? Или то, что твоя мама решает, потому что она платит? Какие именно слова вырвались? Все сразу?
Он молчал, беспомощно глотая воздух. Он не знал, что ответить. Потому что все это было правдой. Его правдой.
— Я не поеду к родителям, — сказала я, возвращаясь к сборам. — Скажешь маме — они позвонят моим, устроят сцену. Я поеду к Кате.
— Ты с ума сошла! — его голос вдруг сорвался на крик. В нем прорвалась та самая ярость, которую он, должно быть, сдерживал все это время. — Из-за какой-то ерунды! Из-за дурацкой рассадки! Ты рушишь все! Нашу жизнь! Из-за своего обидного характера!
Я застегнула сумку. Взвалила ее на плечо. Она была тяжелой. Как и все, что происходило.
— Нет, Максим, — посмотрела я на него в последний раз. — Это не ерунда. Это система. Ты сделал свой выбор. И я сделала свой. Я не буду «никем» в собственном браке. Удачи тебе с твоей настоящей семьей.
Я прошла мимо него, не касаясь, не оглядываясь. Он не пытался меня остановить. Возможно, все еще не верил, что это происходит по-настоящему.
Я вышла на лестничную клетку. Хлопок двери прозвучал как выстрел, ставящий точку. Воздух в подъезде пах пылью и чужими жизнями. Я спустилась вниз, вышла на улицу. Был уже вечер, пахло дождем. Я достала телефон, дрожащими пальцами набрала номер Кати.
— Привет, это я, — голос мой звучал удивительно ровно. — Ты дома? Можно к тебе? Насовсем.
Пока я ждала ответа, по щекам наконец потекли слезы. Тихие, без рыданий. Не из-за него. А из-за себя. Из-за той наивной дуры, которой я была и которой больше не было. Из-за нашей любви, которую он сам же и похоронил тремя простыми словами.
Я помахала рукой такси. Дверь открылась, я забралась внутрь и сказала адрес. Машина тронулась. Я смотрела в запотевшее стекло на уплывающие назад огни нашего дома. Нашего бывшего дома.
Все кончилось. Но что-то важное только началось.
Такси медленно отъехало от тротуара, увозя меня от прежней жизни. Я смотрела в запотевшее стекло, по которому струились капли дождя. Огни фонарей и окон размывались в причудливые узоры, словно стирая прошлое. Внутри была пустота, но странным образом — светлая. Как после тяжелой болезни, когда уже нет сил, но есть надежда на выздоровление.
Машина остановилась у знакомого подъезда. Я расплатилась и вышла под холодный моросящий дождь. Дверь подъезда открылась еще до того, как я успела набрать код. На пороге стояла Катя, в растянутом домашнем свитере и с взъерошенными волосами. Ее лицо выражало такую смесь тревоги и готовности к бою, что у меня снова предательски задрожали губы.
— Ленка! — она бросилась ко мне, обняла так крепко, что захрустели ребра. — Господи, что случилось? Ты вся мокрая! Заходи быстрее!
Она втащила меня в квартиру, сняла с меня сумку и повела в комнату, суетясь и бормоча что-то успокаивающее. В ее маленькой, уютной квартире пахло кофе и печеньем. Здесь было безопасно.
Я сидела на краю дивана, сжимая в руках кружку с горячим чаем, который она мне вручила, и наконец позволила себе расплакаться. Тихо, без истерик. Катя молча сидела рядом, гладила меня по спине и ждала.
— Все кончено, Кать, — выдохнула я, когда слезы немного отступили. — Помолвка расторгнута. Свадьбы не будет.
Я рассказала ей все. Про приглашения, про платье, про тот злополучный ужин и фразу про рассадку. И про последний, самый страшный гвоздь в крышку нашего гроба: «Ты пока никто».
Катя слушала, не перебивая. Ее лицо постепенно темнело.
— Да он вообще охренел?! — взорвалась она, когда я закончила. — «Никто»?! Да я его сейчас найду и этим чаем ему по голове вылью! Кипятком! Бесплатно!
Ее ярость была такой искренней и такой направленной в мою защиту, что мне вдруг стало смешно. Горько, но смешно. Я слабо улыбнулась.
— Уже не надо. Все и так ясно.
— Яснее некуда! — фыркнула Катя. — Маменькин сыночек, который в сорок лет будет на маминой молочной диете сидеть! Ты знаешь, что я тебе скажу? Ты молодец. Очень молодец, что ушла. Сидела бы теперь там на задворках у своей же свадьбы.
Она обняла меня снова.
— Оставайся у меня сколько угодно. Места много. Забудем этого козла. Закажем пиццу, будем смотреть дурацкие сериалы и поливать его грязью. Обещаю, к утру ты будешь вспоминать о нем только с смехом.
Я кивнула, благодарная ей за слова. Но где-то в глубине души я знала, что смеяться я еще долго не смогу. Слишком свежа была рана.
Я только собралась ответить, как мой телефон завибрировал на столе. На экране горело имя «Лариса Петровна». Мы с Катей переглянулись.
— Не бери, — тут же сказала Катя. — Сейчас начнется.
— Надо, — вздохнула я. — Иначе она будет названивать до утра. Лучше сразу все выяснить.
Я сделала глубокий вдох и взяла трубку. Не успела я сказать «алло», как в трубке раздался визгливый, полный негодования голос.
— Аленка! Ты вообще в своем уме? Что это за спектакль ты устроила? Немедленно извинись перед Максимом! Он тут чуть ли не плачет!
Ее тон был таким, будто она отчитывала непослушную горничную, а не невесту своего сына, которая только что пережила тяжелейшее потрясение.
— Лариса Петровна, здравствуйте, — сказала я как можно ровнее. — Ни в каких извинениях нет необходимости. Максим все сказал мне очень четко. Я все поняла.
— Что ты поняла? Что ты могла понять? — ее голос зазвенел еще выше. — Он же расстроен! Из-за твоих дурацких капризов! Мы все простим, если ты сейчас же вернешься и будешь вести себя прилично. Ты же не хочешь разрушить свою же жизнь?
Меня передернуло от ее наглости. Она говорила так, будто делала мне одолжение, соглашаясь «простить».
— Мою жизнь разрушать уже не нужно, — холодно ответила я. — Вы с сыном уже прекрасно справились. Передайте Максиму, что свои вещи я заберу в удобное время. Все.
— Как это в удобное время? — взвизгнула она. — А подарки? Кольцо ты, я смотрю, уже вернула. Молодец. А остальное? Серьги золотые? Сумка? Ты обязана вернуть все до последней ниточки!
В тот момент во мне что-то окончательно перещелкнуло. Вся боль, вся обида, вся униженность вылились в ледяную, беспощадную ярость.
— Лариса Петровна, — сказала я медленно и очень четко, так, чтобы не осталось никаких недопониманий. — Вы можете забрать свои подарки сами. Лично. При одном условии: если вы принесете мне справку от нотариуса, что это были не безвозмездные дары, а с условием возврата в случае расторжения помолвки. Если такой справки нет — все, что было подарено, является моей собственностью. Учите гражданский кодекс. Хорошего вечера.
Я положила трубку. Руки дрожали, но на душе было невероятно легко. Я только что провела свою первую черту.
Катя смотрела на меня с широко раскрытыми глазами, а потом медленно, с придыханием, произнесла:
— Богиня. Просто богиня гражданского права. Я тебя обожаю.
Потом ее лицо снова стало серьезным.
— Но, Лен, они так просто не отстанут. Это только начало.
Я знала, что она права. Это было только начало войны. Но я впервые была готова к ней.
Предсказание Кати сбылось мгновенно. Едва я положила трубку, как телефон снова завибрировал. На этот раз звонила Ирина. Я посмотрела на Катю. Та молча подняла бровь, словно говоря: «Ну?»
Я сбросила вызов. Он раздался снова. И снова. Тогда я просто перевела телефон в беззвучный режим и положила его экраном вниз на стол. Он то и дело загорался, освещая столбиком света край салфетки. Лариса Петровна. Максим. Неизвестный номер. Потом снова Ирина. Они не сдавались.
— Надо включить автоответчик, — практично предложила Катя. — Или вообще выключить. Иначе с ума сойдешь.
— Нет, — покачала головой я. — Пусть звонят. Мне нужно знать, что они там затевают.
Мы сидели на кухне, пили чай и пытались смотреть комедию. Но было не смешно. Каждые пять минут я брала телефон и проверяла — не написал ли Максим что-то человеческое. Не извинился. Не попросил вернуться. Вместо этого в мессенджере всплыло сообщение от Ирины. Короткое и убойное:
«Ты вообще кто такая? Он тебя из грязи достал! Вернешь все подарки, а то засудим! Позорница!»
Я показала сообщение Кате. Та скривилась.
— Милая девушка. Прям хочется с ней чаю попить. Налей мне еще, а то тошнит уже.
Потом пришло голосовое от Ларисы Петровны. Я включила его в режиме громкой связи. Голос был шипящим, ядовитым:
— Алена, я тебе настоятельно не рекомендую играть в эти игры. Наши юристы куда круче твоих выдумок про какие-то справки. Ты останешься не только без мужа, но и с долгами. Вернешь все, во что мы вложились. Каждую копейку! И извинишься при всех. Подумай, пока не поздно.
Я не выдержала и рассмеялась. Это был нервный, истерический смех, но он помогал.
— Какие долги? — вслух удивилась Катя. — Они что, брали на тебя кредиты? Или она считает, что платье невесты — это арендованное имущество?
Тут зазвонил мой домашний телефон. Мама.
— Леночка, ты где? Что происходит? — в ее голосе была паника. — Мне только что звонила какая-то Лариса Петровна, кричала что-то про то, что ты украла у них деньги и сбежала от Максима! Она сказала, что выдвигает финансовые претензии! Я в шоке!
Меня затрясло от бешенства. Они добрались до моих родителей. До моей тихой, больной мамы, которая вообще ни при чем.
— Мам, дыши, успокойся, — сказала я как можно мягче. — Это все ложь. Полная и абсолютная ложь. Я сама порвала с Максимом. Он оскорбил меня так, что продолжать невозможно. А его мать пытается теперь запугать нас.
— Но какие деньги? О чем она?
— Ни о чем, мам. Это блеф. Они мне дарили подарки, а теперь хотят их назад. По закону они не имеют на это права. Все будет хорошо, я обещаю.
Я успокоила маму, положила трубку и поняла, что больше не могу это терпеть. Они перешли все границы. Теперь это касалось не только меня.
— Кать, — сказала я, поворачиваясь к подруге. — У тебя нет случайно номера хорошего юриста?
Катя понимающе кивнула.
— Дядя моего бывшего. Специалист по семейному праву. Суровый, но гениальный мужик. Сейчас позвоню.
Час спустя я сидела перед ноутбуком в скайпе с адвокатом по фамилии Орлов. Седая щетинка, пронзительные глаза и манера говорить тихо, но так, что каждое слово вбивалось гвоздем.
Я кратко изложила ситуацию: помолвка, подарки, оскорбления, требования вернуть все назад, угрозы.
Орлов слушал, не перебивая, изредка делая пометки в блокноте.
— Гражданский кодекс, статья 572, — наконец произнес он. — Подарок. Безвозмездная передача вещи. Если нет письменного договора с условиями возврата (а у вас, я полагаю, нет) — все переданное вам является вашей собственностью. Требования вернуть — незаконны.
— А если они подадут в суд? — спросила я.
— Пусть подают. Проиграют. И еще судебные расходы на вас оплатят. Это раз. Два — их звонки вашим родителям с ложными обвинениями и угрозами — это уже клевета и причинение морального вреда. Вы можете написать заявление. Имеются скриншоты, записи разговоров?
— Сообщения есть, — сказала я. — Голосовые тоже.
— Отлично. Три — финансовая сторона свадьбы. Вы вносили предоплату?
— Частично. В основном вносили они.
— На кого оформлены договоры с банкетным залом, фотографом?
— На... на Максима и на меня, — вдруг вспомнила я.
— Значит, вы имеете полное право письменно уведомить контрагентов о расторжении договоров и потребовать возврата внесенных вами сумм. Или переоформить договоры только на него, если он захочет праздновать с мамой и сестрой.
В его голосе прозвучала едва уловимая ирония. Я невольно улыбнулась.
— То есть, юридически я нахожусь в полном порядке?
— Абсолютно. Их угрозы — пустой звук, рассчитанный на то, что вы испугаетесь и вернете им все сами. Стандартная тактика буллинга.
Я глубоко вздохнула. Камень с души свалился. Я была не бесправной жертвой, а человеком, защищенным законом.
— Спасибо вам огромное, — искренне сказала я.
— Не за что. Составлю для вас шаблоны писем: о расторжении договоров, о прекращении всяких контактов. Если угрозы продолжатся — сразу в полицию. И запомните: вы ничего им не должны. Ни денег, ни извинений.
После разговора я ощущала невероятную уверенность. Я была готова к бою. Больше они меня не напугают.
Я взяла телефон и отправила Максиму единственное сообщение за весь вечер. Короткое и деловое.
«Все твои и твоей семьи претензии считаю необоснованными. Юридические вопросы прошу направлять моему представителю. Его контакты пришлю завтра. Прошу прекратить беспокоить моих родных. В противном случае буду вынуждена обратиться с заявлением о клевете».
Ответа не последовало. Но и новых звонков тоже. Наступила тишина. Впервые за сегодня — по-настоящему спокойная тишина.
Тишина длилась три дня. Три странных, пустых дня, заполненных разговорами с Катей, бесцельным листанием лент в соцсетях и попытками не думать. Я отправила Максиму контакты адвоката Орлова, как и обещала. Ответа не последовало. Казалось, они выдохлись, осознали тщетность своих угроз и оставили меня в покое.
На четвертый день я решила съездить в нашу — теперь уже бывшую — квартиру за оставшимися вещами. Максим в это время должен был быть на работе. Я хотела избежать ненужных встреч и объяснений.
Катя вызвалась составить компанию.
— Для моральной поддержки, — заявила она. — И чтобы, если что, быть свидетелем. Мало ли что его маман там подбросить может.
Квартира была пустой и тихой. Пахло пылью и застоявшимся воздухом. На вешалке висел его пиджак, на столе стояла недопитая чашка кофе. Казалось, будто жизнь здесь замерла в тот самый момент, когда я вышла за дверь.
Мы быстро собрали мои книги, косметику, несколько любимых кружек и сувениров из путешествий. Я не трогала его вещи, подарки от его семьи. Мне ничего от них не было нужно.
— Готово, — Катя застегнула последнюю коробку. — Поехали?
В этот момент в прихожей щелкнул замок. Мы замерли. В квартиру вошел Максим. Он был бледный, небритый, в мятой рубашке. Увидев нас, он остановился как вкопанный. Его взгляд скользнул по коробкам, по моей сумке, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на боль. Но лишь на мгновение.
— Что, все забираешь? — спросил он хрипло. — Ничего не оставишь на память?
— Мне и так есть что помнить, — тихо ответила я.
Он молча прошел в гостиную, упал на диван и провел рукой по лицу.
— Лена... — он начал и замолчал, словно не зная, что сказать дальше.
Катя сделала шаг вперед, занимая оборонительную позицию между нами.
— Максим, все сказано. Не надо.
— Я не к тебе обращаюсь! — резко бросил он ей и снова посмотрел на меня. — Лена, это же просто были слова! Ну не так я тебя назвал! Ну подумаешь! Из-за этого все рушить?
Я смотрела на него — на этого человека, которого я чуть не назвала мужем, и не чувствовала ничего, кроме усталой пустоты. Ни любви, ни ненависти. Просто — ничего.
— Не из-за слов, Максим, — сказала я. — Из-за правды, которая за ними стояла. Для тебя я всегда буду на втором, а то и на третьем месте. А я так не хочу. Я так не могу.
— Но я же люблю тебя! — вырвалось у него, и в его голосе впервые зазвучало отчаяние. Настоящее, не наигранное.
— Нет, — покачала головой я. — Ты любишь свою маму. И себя в роли примерного сына. Мне в этой любви места нет.
Он опустил голову, сжав кулаки. Воцарилась тяжелая, давящая тишина.
— А кольцо? — вдруг спросил он, не поднимая глаз. — Ты его... вернешь?
Катя фыркнула, но я ее остановила. Достала из сумки маленькую коробочку и положила ее на журнальный стол.
— Вот. Все. Точка.
Он посмотрел на коробочку, потом на меня. И в его взгляде я наконец увидела не злость, не обиду, а горькое, запоздалое понимание. Понимание того, что он потерял. И что вернуть уже невозможно.
— Прощай, Максим, — сказала я тихо.
Я взяла коробку, Катя подхватила вторую. Мы вышли в подъезд. Дверь закрылась за нами, негромко щелкнув замком. На этот раз — навсегда.
Мы молча спустились вниз, loaded вещи в машину Кати. Она завела мотор, но не тронулась с места.
— Ты как? — спросила она, внимательно глядя на меня.
Я глянула в окно. Навстречу нам шла девушка. Она была в простых джинсах и кедах, несла из барабана стиральную машину коробку с пирожными и беззаботно напевала что-то себе под нос. Простая, обычная радость.
И я вдруг поняла, что мне не больно. Не горько. А... свободно.
— Знаешь, — сказала я, поворачиваясь к Кате. — Мне кажется, я только что себя нашла. Тот самый человек, которым я чуть не перестала быть.
Катя улыбнулась.
— Тогда поедем праздновать. Твое возвращение.
Она тронула с места, и мы поехали. Мимо витрин, огней, людей. Мимо моей прошлой жизни. Я не оглядывалась. Впереди была новая дорога. И она была только моей.