Я всегда считала, что лучшие подарки — это те, что дарят без повода. В тот день меня переполняла радость от удачно завершенного проекта, и, выйдя с работы пораньше, я решила сделать приятное свекрови. Людмила Петровна обожала пирожные из той самой кондитерской, что находится через весь город от ее дома. Я специально свернула с маршрута, отстояла в очереди и, наконец, с заветной коробкой в руках и легким мандариновым чаем, который она хвалила в последний визит, поехала к ней.
Я не стала звонить. Хотелось сделать сюрприз. Представляла ее удивленную, радостную улыбку. Мы не были близки, но я искренне старалась наладить теплые, ровные отношения ради муха. Алексея.
Поднявшись на ее этаж, я уже почти улыбалась. Из-за двери доносились приглушенные голоса — у Людмилы Петровны, видимо, была гостья. Я собралась было постучать, но моя рука замерла в воздухе, когда я услышала собственное имя.
— Нет, ну я тебе правду говорю, — несся знакомый властный голос свекрови. — Мой Лёха — золото, а не сын. Устроился-то как!
— Ну, рассказывай, рассказывай подробнее! — с неподдельным интересом отозвалась подруга.
Я невольно прислушалась. Что имела в виду свекровь? Алексей действительно получил повышение на работе, но это была его заслуга, он много трудился.
— Да я же тебе говорила, когда он с ней познакомился, — продолжала Людмила Петровна, и в ее голосе зазвенела самодовольная нотка. — Девушка — тихая, скромная, из приличной семьи. И главное — абсолютно самостоятельная. Квартира от бабушки в хорошем районе осталась, машина есть, на работу не пойдет — на фрилансе своем неплохо получается.
Мне стало не по себе. Она говорила обо мне, как о выгодной инвестиции.
— Ну и что? Таких много, — скептически хмыкнула подруга.
— А то, что мой сын не промах! — вспыхнула свекровь. — Он сразу всё просчитал. Она же в него влюбилась, дурочка, по уши. А он — красавчик — знай, принимай ухаживания. Расписались быстро. Я им сразу сказала: главное — побыстрее ребеночка сделать. Она родит — и всё, пиши пропало.
В животе у меня все сжалось в ледяной ком. Я не могла пошевелиться, прилипнув к двери.
— Что «всё»? — не понимала подруга.
— Квартира! — с нескрываемым торжеством выдохнула Людмила Петровна. — Она же теперь не ее личная, а общая, нажитая в браке! По закону пополам! Ну, мы там с юристом своим всё обсудили, есть нюансы, но мы своего добьемся. Алексею после раздела хватит на отличную двушку, а то и на трешку. А она… Куда она денется с ребенком? К маме в однушку? Так мы ее, милую, maybe, к себе и возьмем, если будет хорошо себя вести. Будет нам благодарна, что кров над головой предоставили.
В ушах зазвенело. Коробка с тортом выскользнула из рук и мягко шлепнулась на пол, не раскрывшись. Я не увидела, не услышала этого. Весь мир сузился до щели под дверью, из которой лился этот ядовитый, леденящий душу монолог.
— Ой, Люда, да ты что! — ахнула подруга. — А я-то думала, он по любви…
— Какая любовь в наше время? — цинично перебила ее свекровь. — Любовь — это деньги, это крыша над головой! Невестка — это просто кошелек на ножках, я всегда так говорила. Сыну моему повезло, что он такой смышленый попался. Вырастила, не зря старалась.
Я отшатнулась от двери, спотыкаясь. Сердце колотилось где-то в горле, перехватывая дыхание. Ноги сами понесли меня вниз по лестнице. Я бежала, не видя ничего перед собой, с одной лишь мыслью, hammering в висках: «Кошелек на ножках… Кошелек на ножках…»
Слезы хлынули уже в машине. Я смотрела на вторую коробку, с тем самым мандариновым чаем, и меня начало трясти. Весь мой мир, вся любовь, все доверие к мужу, с которым я планировала детей, рухнули в одно мгновение, рассыпались в прах от откровений его матери.
И самое страшное было даже не в словах свекрови. Самое страшное было то, что Алексей, мой Лёша, мой любимый муж, возможно, знал. Возможно, был частью этого чудовищного плана.
Я не помню, как доехала до дома. Перед глазами всё плыло от слёз, а в ушах стоял тот самый разговор, как заевшая пластинка. «Кошелек на ножках… Ребеночка сделать… Квартира наша…»
Я влетела в квартиру, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. В прихожей пахло кофе и уютом — тем самым уютом, который мы с Алексеем создавали все три года брака. Теперь этот запах казался мне ядовитым и фальшивым.
— Мариш, это ты? — из гостиной донёсся его голос. Он звучал спокойно, привычно, любяще. От этого стало ещё больнее.
Алексей вышел в прихожую, улыбаясь. Увидев моё лицо, заплаканное и искажённое страданием, он тут же нахмурился и бросился ко мне.
— Боже, что случилось? С тобой всё в порядке? — он попытался обнять меня, но я отшатнулась, как от огня.
— Не трогай меня! — вырвалось у меня сдавленно, почти шёпотом.
Он замер в недоумении, его руки повисли в воздухе.
— Мария, в чём дело? Объясни, ты меня пугаешь.
— Я… я была у твоей мамы, — с трудом выдавила я, глотая слёзы. — Без звонка. Хотела сделать сюрприз.
Лицо Алексея на мгновение вытянулось, в глазах мелькнула непонятная тревога, но он тут же взял себя в руки.
— Ну и как? Обрадовалась? Поссорились что-то? — он попытался говорить легко, но я уловила фальшь в его интонации.
— Нет, Лёша, мы не поссорились, — я смотрела ему прямо в глаза, пытаясь разглядеть в них хоть каплю правды. — Я стояла у двери и слышала её разговор с подругой. Она… они… — голос снова предательски дрогнул.
Я глубоко вдохнула и выпалила, смазывая слова, торопясь выговориться, пока не разрыдалась вновь.
— Она сказала, что я просто «кошелек на ножках». Что ты женился на мне, чтобы забрать мою квартиру. Что нужно побыстрее завести ребенка, а потом… потом отобрать её через суд, как совместно нажитое имущество. А меня, если буду хорошо себя вести, вы «приютите»!
Я произнесла это всё одним духом и замолчала, жадно ловя воздух, ожидая его реакции. Ожидая взрыва. Возмущения. Негодования в адрес его же матери. Готовности немедленно поехать и разобраться.
Но ничего этого не последовало.
Алексей помрачнел. Он отвел взгляд, потер переносицу, тяжело вздохнул. В квартире повисла тягостная, давящая тишина.
— Мариш, ну что ты… — наконец заговорил он, и его голос звучал устало и раздраженно. — Опять ты всё драматизируешь и придумываешь на пустом месте.
Меня будто обдали ледяной водой.
— Что? — не поверила я своим ушам.
— Ну мама всегда любила поболтать и похвастаться, — он сделал шаг ко мне, но я снова отступила. — Знаешь, как она может преувеличить? Конечно, она могла сказать что-то глупое, но ты же не могла понять всё дословно из-за двери. Наверняка что-то не так расслышала.
— Я расслышала всё Алексей! — голос мой окреп от ярости. — Она назвала меня «кошельком на ножках»! Это можно как-то не так расслышать?!
— Ну, могла пошутить так, неудачно, — он упорно не смотрел на меня, уставившись в пол. — Ты же знаешь её чёрное чувство юмора. Она, наверное, хотела выглядеть круче перед подругой, вот и несёт всякую чушь. Ты действительно думаешь, что у нас с ней есть какой-то… план? Это же смешно!
Его слова были такими жалкими, такими неубедительными, что мою боль стала вытеснять холодная, трезвая ярость. Он не отрицал. Он не кричал. Он не защищал меня. Он защищал её. Он пытался вывернуть всё так, будто это я сошла с ума и всё выдумала.
— Смешно? — тихо переспросила я. — А что смешного в том, что твоя мать цинично планирует развести меня на квартиру? Что смешного в том, что мой собственный муж, вместо того чтобы поддержать меня, говорит, что я всё выдумала?
— Да я тебя поддерживаю! — вспылил он, наконец подняв на меня взгляд. В его глазах я увидела не праведный гнев, а панику. Панику человека, которого поймали за руку. — Я просто пытаюсь сказать, что не нужно делать из мухи слона! Ну поругались бы с ней, выяснили отношения, и всё! Зачем сразу скандал на пустом месте?
— На пустом месте, — безжизненно повторила я.
Всё стало на свои места. Его постоянные шутки про то, как хорошо было бы «сменить нашу однушку на что-то просторнее». Его лёгкое недовольство, когда я отказывалась вписывать его в квартиру, говоря, что мне и так спокойно. Его мамины намёки, что «в семье всё должно быть общим».
Я посмотрела на этого человека, которого любила, с которым делила постель и планы на будущее, и не узнала его.
— Хорошо, — сказала я тихо и странно спокойно. — Хорошо, Алексей. Я всё поняла. Это я всё выдумала. Извини, что побеспокоила.
Я прошла мимо него в спальню, не глядя. Он растерянно смотрел мне вслед.
— Мария, давай обсудим как взрослые люди…
Но я уже закрыла дверь. Я не хотела его слышать. Мне нужно было остаться одной. Чтобы осознать одно: самый страшный подозрение подтвердился. Мой муж если и не участвовал в этом плане напрямую, то точно знал о нём и покрывал свою мать. А значит, он был мне не муж, а враг.
И врагу нельзя показывать своих слабостей.
Я не спала всю ночь. Лежала в постели, уставившись в потолок, и чувствовала, как внутри меня закипает не ярость, а какое-то новое, холодное и цепкое чувство. Отчаяние slowly отступало, уступая место трезвому, почти леденящему расчету. Слезы высохли. — острая, неутолимая потребность в доказательствах.
Слова Алексея висели в воздухе: «Ты всё неправильно расслышала… Она пошутила… Ты драматизируешь». Он пытался убедить меня, что я сошла с ума, что моя боль — это всего лишь плод воображения. И эта газовая светимость больнее всего. Но теперь она лишь подстегивала меня.
Я понимала, что напрямую ничего не добьюсь. Людмила Петровна только посмеется мне в лицо, а Алексей снова спишет всё на мои «фантазии». Мне нужны были факты. Улики. Что-то что нельзя было бы опровергнуть.
Утром, сделав вид, что я смирилась и успокоилась, я молча выпила с Алексеем кофе. Он нервно поглядывал на меня, пытался завести пустой разговор о работе. Я односложно отвечала. Моё спокойствие, видимо, показалось ему странным, но он, облегченно вздохнув, решил, что буря миновала. Он ушёл на работу, поцеловав меня в щёку. Моя кожа под его губами похолодела.
Как только за ним закрылась дверь, я взяла ноутбук. Руки дрожали, но не от волнения, а от предвкушения охоты. Я открыла страницу в Одноклассниках. Людмила Петровна была активной пользовательницей, выкладывала всё: от фотографий котлет до селфи с подругами в кафе.
Я начала листать её ленту, не особо надеясь на успех. И почти сразу же моё внимание привлекло относительно свежее фото, сделанное неделю назад на нашей же даче. На снимке она с Алексеем сидят за столом с шашлыками. Он улыбается, обнимает её за плечи. Материнское счастье сияло на её лице.
Я прокрутила к комментариям. И замерла.
Первый комментарий был от человека по имени Виктор Волков. Брат Людмилы Петровны, тот самый дядя Витя, которого я терпеть не могла за его грубые шутки и наглый взгляд.
Виктор написал: «Молодцы, отдыхаете на широкую ногу! Скотч на столе вижу, не дешёвый. Раскинулись, как помещики!»
Людмила Петровна с гордостью ответила ему: «Вить, а ты чего хотел? Сын у меня не промах, обеспечивает! Скотч — это его, невестка приносит. Мелочи, конечно, но приятно. Жди новостей по крупному, насчёт квартиры. Всё идёт по плану!»
Кровь ударила мне в виски. Я прищурилась, вчитываясь в каждую букву. Это было оно. Прямое подтверждение. Она даже не скрывалась, хвасталась своему брату.
И тут же, ниже, был ответ Виктора. Он написал то, от чего у меня по спине побежали мурашки.
«Молодец, сестра! Держи в ежовых рукавицах. Нашему Витьке тоже пора квартиру искать, институт через год заканчивает. Может, и ему такую же лохушку найдём, как твоя Машка? Сговорчивую и с приданым».
Я откинулась на спинку стула, словно меня ударили. Воздуха снова не хватало, но на этот раз не от слёз, а от осознания всего масштаба их цинизма. Я была для них не человеком. Я была — схемой. Удачной покупкой. Прецедентом, который можно тиражировать.
Они уже планировали найти «лохушку» для своего Витьки. Меня разбирали на запчасти, как подержанную машину.
Бездумно, на автомате, я сделала скриншоты экрана. Увеличила их, сохранила в нескольких местах: на облако, на флешку. Эти пиксели были теперь моим самым ценным имуществом. Моим оружием.
Я обняла ноутбук, словно он мог меня защитить. Предыдущая ночь показалась мне теперь детским лепетом. Тогда я была жертвой, обманутой женой. Теперь я была следователем, который вышел на след преступного синдиката. Моей собственной семьи.
Я посмотрела на часы. До прихода Алексея было ещё несколько часов. Время, которое нужно было использовать с умом.
Я закрыла ноутбук и приняла единственно верное решение. Мне нужен был не скандал. Мне нужен был профессионал.
Неделя после моего «примирения» с Алексем прошла в тягостном, фальшивом спокойствии. Я играла роль уставшей и немного обиженной, но в целом смирившейся жены. Алексей, поверив в это, расслабился и снова стал тем ласковым и заботливым мужем, в которого я когда-то влюбилась. Теперь каждое его «доброе утро, солнышко» отдавалось в моей душе ледяным эхом. Он обнимал меня, а я представляла, как его руки меряют мои плечи, прикидывая, сколько можно выручить за эту «лохушку».
Я уже созвонилась с юристом и записалась на конфиденциальную консультацию. Оставалось три дня. Я собирала волю в кулак, чтобы дождаться этого дня и действовать наверняка.
Но планы моей «любящей» семьи, видимо, имели свой собственный, ускоренный график.
В субботу утром раздался настойчивый, громкий звонок в дверь. Не привычный стук курьера или почтальона, а властный, продолжительный гудок, требовавший немедленного открытия.
— Кому бы это? — лениво пробурчал Алексей, доедая завтрак.
Я пошла открывать, предчувствуя недоброе. Взглянув в глазок, я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. На площадке стояли трое: дядя Витя, его жена Зоя, дородная женщина с каменным лицом, и их сын Витя-младший, тот самый, для которого искали «лохушку». Он лениво уставился в свой телефон, нахохлившись в слишком модной и явно дорогой куртке.
Сердце ушло в пятки. Я медленно открыла дверь.
— Ну, наконец-то! — рявкнул дядя Витя, без всякого приветствия переступая порог и занося в прихожую свой чемодан на колесиках. — Обсохли уже тут, что ли? Звоним, звоним Лёхе — трубку не берет!
Зоя, не глядя на меня, протолкнулась следом, окидывая нашу небольшую прихожую оценивающим, холодным взглядом.
— Мария, — кивнула она мне с видом королевы, снизошедшей до простолюдинки.
— Здравствуйте, — сдавленно выдавила я, загораживая собой проход в квартиру. — Алексей… он завтракает. А вы… к нам?
— А куда же еще? — удивился дядя Витя, как будто я спросила что-то глупое. — В гости пожаловали! Да надолго. У нашего Витекы вон какая незадача вышла — из общаги его выселили, места не оказалось. А на съемную квартиру денег нет. Вот мы и решили к родне податься. Вы же не против?
Он сказал это таким тоном, будто сообщал, что солнце встает на востоке. Без тени сомнения в том, что мы будем рады.
Из гостиной вышел Алексей, с салфеткой в руке.
— Дядя Витя? Тетя Зоя? Витька? Вы что тут делаете? — Он явно не был в курсе.
— А вот твоя мама нас и направила, — с готовностью объяснил дядя Витя, хлопая племянника по плечу. — Говорит, у вас тут просторами шикарными маетесь, места много. Мы на недельку, пока Витеке общежитие не найдут. Ты уж нас прости, что без предупреждения, дела вот такие.
В этот момент зазвонил телефон Алексея. Он глянул на экран и вздохнул.
— Мама… Алло? Да, они уже тут. Слушай, а может не стоит… — он отошел в сторону, но я прекрасно слышала громкий голос свекрови, лившийся из трубки.
— Лёшенька, родной, ну что ты! Родня ведь! Неужели ты их на улице оставишь? Мария вас примет, она у нас добрая, душевная. Пусть поживут недельку, максимум две! Помоги им, сынок!
Алексей помялся, посмотрел на меня виноватым взглядом и сдался без боя.
— Ну ладно, ладно… Договорились.
Он положил трубку. Моё молчание он, видимо, принял за согласие.
— Ну, проходите, располагайтесь, — сказал он своим родственникам, избегая моего взгляда.
Тетя Зоя тут же прошлась по квартире, заглядывая во все комнаты.
— Уютненько, — заключила она, и в ее тоне прозвучало не одобрение, а снисхождение. — Комнатка маленькая, но для Витекы сойдет. Он не привередливый.
— Подождите, — наконец нашла голос я. Холодная ярость подступала к горлу. — Вы хотите сказать, что ваш взрослый сын будет жить в нашей гостиной? Без моего согласия?
Дядя Витя обернулся ко мне, и на его лице появилась ухмылка.
— Маш, ты чего взъерепенилась? Не в шкафу же ему жить. Место ему хватит. Диван раскладной есть? Вот и отлично. Он парень тихий, ты его даже notice не будешь.
Витька, тем временем, не отрываясь от телефона, прошел на кухню, открыл холодильник и, достав банку колы, принялся ее распивать, стоя посреди моей чистой кухни.
— А пельмени у вас есть? — спросил он, наконец подняв на меня глаза. — А то с дороги проголодался.
Я стояла посреди своей же прихожей, вытесненная, униженная, чужая в собственном доме. Они уже здесь хозяйничали. Они уже распоряжались моим пространством, моей едой, моей жизнью. И мой муж молчаливо одобрил этот захват.
Я посмотрела на Алексея. Он беспомощно развел руками, его взгляд умолял меня «не создавать сцену».
В этот момент я поняла окончательно и бесповоротно. Это была не просто наглость. Это была генеральная репетиция. Они обкатывали механизм вторжения и захвата. Сначала пожить на моей территории. Потом — забрать её.
Я медленно выдохнула. Сцена не нужна. Абсолютно не нужна.
— Конечно, — сказала я тихо, и на моих губах появилась слабая, почти невидимая улыбка. — Располагайтесь. Сейчас постелю на диван свежее белье.
Я повернулась и пошла в спальню. За спиной я слышала довольное похлопывание дяди Вити по плечу Алексея и сказанное уже громко, для меня:
— Вот это я понимаю, невестка! Хозяйственная! Умница.
Они принялись шумно устраиваться. А я закрылась в спальне, чтобы составить новый план. Юрист ждал меня через три дня. Но теперь этого было мало. Теперь я хотела не просто защититься. Я хотела, чтобы они все получили по заслугам.
Три дня. Семьдесят два часа в одном пространстве с этими людьми. Они вросли в мою квартиру, как плесень. Витька разбросал свои вещи по гостиной, включил на полную громкость телевизор и целыми днями играл в игры, громко ругаясь матом. Тетя Зоя хозяйничала на кухне, ворча, что у нас «неправильные» сковородки и «невкусный» чай. Дядя Витя расхаживал по квартире, давая непрошеные советы по ремонту и намекая, что «молодым пора бы и на что-то посерьёзнее заработать».
Алексей старался поменьше бывать дома. Он уходил рано утром и возвращался поздно, ссылаясь на аврал на работе. Я видела его виноватый, потухший взгляд, но мне было уже всё равно. Его слабость и трусость стали для меня очевидны, как грязное пятно на стене.
Я терпела. Я молча убирала за ними посуду, поджаривала Витьке его пельмени и стелила ему диван. Я играла роль безропотной и немного забитой хозяйки, которую окончательно «подмяли» под себя. Они, почувствовав свою безнаказанность, распускались всё больше.
И, наконец, настал тот самый день. Я сказала, что еду к подруге за забытой книгой, и выскользнула из дома, ощущая себя партизаном, выходящим на связь с большой землёй.
Кабинет юриста был тихим, прохладным и пахло дорогой древесиной и строгостью. Женщина лет сорока пяти, Елена Аркадьевна, с умными, спокойными глазами выслушала меня, не перебивая. Я выложила перед ней всё: с самого начала, с того злополучного визита к свекрови, показала скриншоты переписки из Одноклассников, рассказала про непрошеных гостей. Голос у меня временами срывался, но внутри был ледяной стержень.
Елена Аркадьевна внимательно изучила скриншоты, сделала несколько пометок в блокноте и отложила ручку.
— Хорошо, Мария. Давайте по порядку и без эмоций, — её голос был ровным и обнадеживающе профессиональным. — Первое и самое главное. Квартира, полученная вами в порядке наследования, является вашей единоличной собственностью. Согласно статье 36 Семейного кодекса РФ, имущество, полученное одним из супругов во время брака по безвозмездным сделкам, не является совместно нажитым.
Она сделала паузу, давая мне осознать это.
— Это значит, что ни при каких обстоятельствах, даже в случае развода, ваш супруг не сможет претендовать на долю в этой квартире. Ни через суд, ни каким-либо иным способом. Их «план» с самого начала был юридически несостоятелен.
Во мне что-то дрогнуло и расслабилось, будто тугой узел, стягивавший грудь все эти дни, наконец развязался. Я глубоко вздохнула.
— Но… ребёнок? Они говорили, что после рождения ребёнка…
— Рождение ребёнка также не меняет статус этой квартиры, — твёрдо сказала юрист. — Она останется вашей личной собственностью. Прописка ребёнка в ней также не даёт отцу никаких прав на жильё. Единственное, о чём вам нужно помнить — ни при каких условиях не оформлять на эту квартиру ипотеку или крупный заём, не использовать её в качестве залога, не вкладывать в неё значительные общие средства без надлежащего оформления. И, само собой, не продавать её, чтобы не покупать новую уже в браке. Вот это действительно может создать правовую неопределённость.
Я кивнула, жадно впитывая каждое слово.
— А что делать с ними? — тихо спросила я, кивнув в сторону телефона со скриншотами. — С этим… сговором?
Елена Аркадьевна вздохнула.
— К сожалению, с моральной точки зрения это отвратительно, но с юридической — состава преступления здесь нет. Это частные разговоры, намерения, не подкреплённые действиями. Однако, — она подняла палец, видя моё разочарование, — эти материалы являются прекрасным доказательством для суда, если дело дойдёт до развода. Они характеризуют моральный облик второй стороны и её истинные намерения при вступлении в брак. Это может повлиять на решение по другим вопросам, например, о разделе того имущества, которое действительно является совместным.
Она дала мне чёткий, пошаговый план действий.
1. Ничего не предпринимать резкого.
2. Начать тайно собирать доказательства их проживания в вашей квартире: чеки за продукты, которые вы покупаете на всех, показания соседей, фото и видео беспорядка.
3. Если они откажутся выезжать добровольно, мы будем выселять их в судебном порядке. У нас более чем достаточно оснований.
4. По поводу мужа… готовьтесь к разводу. Сохраните все скриншоты, при необходимости можно будет провести экспертизу на предмет подлинности переписки.
Я вышла из кабинета с папкой документов на руках и с новым ощущением внутри. Страх испарился. Его место заняла уверенность. Холодная, стальная, непоколебимая.
Они играли со мной в игры, правила которых якобы знали только они. Но теперь правила знала я. И знала, что их главный козырь — моя квартира — оказался фантомом, миражом, на который они положились.
Они думали, что имеют дело с «лохушкой». Они ошибались.
Теперь у них в гостях жила не наивная девушка, а вооружённый до зубов противник, который просто ждал своего часа. Я посмотрела на свой дом, в окнах которого горел свет. Моя крепость. Моя законная крепость.
И я пошла обратно, чтобы продолжить свою роль. Но теперь это была роль не жертвы, а снайпера, который целится в самое сердце врага. И палец уже лежал на спусковом крючке.
Возвращаться в квартиру после визита к юристу было все равно что нырять в мутную, теплую воду, где тебя поджидают щупальца. Но теперь я чувствовала себя не беспомощной жертвой, а водолазом со скафандром и запасом кислорода. Их удушающая атмосфера больше не могла меня достать.
Я продолжила играть свою роль. Моё спокойствие и покорность, видимо, окончательно убедили их в полной и безоговорочной победе. Они расслабились, сбросили последние маски. И это была их главная ошибка.
Как-то вечером, через пару дней после моего визита к юристу, мы все сидели за ужином. Вернее, сидели они. Алексей, дядя Витя, тетя Зоя и их ненаглядный Витька, уплетавший за обе щеки купленное мной же мясо. Я перебирала салат, делая вид, что ем.
Разговор тек лениво, и дядя Витя, как обычно, хвастался своими сомнительными успехами. А потом вдруг обратился ко мне, глядя оценивающим взглядом поверх своего полного бокала.
— Маш, а я тут слышал, ты умная очень, на компьютерах этих работаешь. Зарабатываешь неплохо, да?
Я подняла на него глаза, насторожившись.
— Живём как-то, — уклончиво ответила я.
— Ну это ты скромничаешь, — он махнул рукой, и на его лице расплылась улычка, от которой стало тошно. — Я к чему. У нас тут с Зоей идея созрела гениальная.
Алексей нервно кольнул меня взглядом, но промолчал.
— Какая? — спросила я нейтрально.
— Да вот Витьке нашему жить где-то надо. Общага — дурацкий вариант, снимать — дорого. А у тебя квартирка-то своя есть. Получше многих будет. Так что мы думаем… — он сделал паузу для значительности, — а не переоформить ли её на нашего Витьку? Ну, чтобы ему спокойнее было, будущее обеспечено. А мы уж тебе потом как-нибудь отблагодарим. Семьей поможем.
В кухне повисла гробовая тишина. Даже Витька оторвался от телефона и уставился на отца. Тетя Зоя одобрительно кивала, словно ей предложили не грабеж средь бела дня, а чашку чая.
У меня перехватило дыхание. Не от страха. От чистой, неприкрытой наглости предложения. Они уже не просто хотели отнять. Они хотели, чтобы я сама, добровольно, подарила им своё жильё. Потому что «семья».
Я посмотрела на Алексея. Он побледнел и уставился в тарелку, словно надеясь, что она его проглотит. Он знал. Я видела по его лицу, что он если не участвовал в обсуждении, то точно догадывался.
Внутри у меня всё закипело. Но снаружи я осталась абсолютно спокойной. Я даже сделала вид, что обдумываю это бредовое предложение.
— Переоформить… на Витьку? — переспросила я, чтобы выиграть секунду. — Это… интересная мысль. Но вы же понимаете, это очень серьезный шаг. Нужно всё хорошо обдумать, посоветоваться.
На лице дяди Вити вспыхнула надежда. Акула почуяла кровь.
— Конечно, конечно! — закивал он. — Мы не торопим. Ты подумай. Это же выгодно всем! И Витька при крыше, и мы спокойны, и ты… ты же часть нашей семьи, Маш. Мы о тебе позаботимся.
— Обязательно подумаю, — сказала я тихо, опуская глаза, чтобы они не увидели вспыхнувшей в них ненависти.
Ужин продолжился. Они, воодушевленные моей «сговорчивостью», заговорили о будущем Витьки в «его» квартире, о том, какую мебель нужно будет поменять. Алексей молчал.
Позже, когда мы остались с ним наедине в спальне, он попытался заговорить.
— Мария, насчет того, что дядя Витя сказал… Ты же понимаешь, он всегда такой, бредит…
— Почему ты молчал? — спросила я, не глядя на него, складывая одежду в шкаф. — Почему не сказал, что это бред? Почему не выгнал их?
Он замялся.
— Ну… неудобно же. Родня. Да и ты сама сказала, что подумаешь…
— Я сказала это, чтобы они успокоились и не лезли ко мне с этим неделю, — холодно ответила я. — А ты? Ты мой муж. Ты должен был защитить меня и наш дом. Но ты снова промолчал.
Он не нашёл что ответить. Его молчание было красноречивее любых слов.
В ту ночь я не спала. Я лежала и смотрела в потолок, и в голове у меня выстраивался чёткий, ясный план. Их наглость достигла апогея. Они перешли все границы. Значит, и мне пора сбрасывать маски.
Юрист дала мне всё, что нужно. Теперь нужна была не защита. Нужна была атака. Я решила не ждать, пока они выселятся, не тянуть с разводом. Я решила устроить им сцену. Такую, чтобы они запомнили её на всю жизнь.
Я достала телефон и незаметно включила диктофон. Пусть всё записывается. На всякий случай.
Завтрак обещал быть очень интересным.
Утро началось как обычно. Я молча приготовила завтрак. Дядя Витя и тетя Зоя уселись за стол с видом полноправных хозяев. Витька, не отрываясь от телефона, налил себе кофе. Алексей нервно перебирал ложкой в тарелке, чувствуя грозовую напряженность в воздухе, но не понимая её причин.
Я дождалась, когда они все немного расслабились за едой, и сделала первый, тихий выпад. Стоя у раковины и глядя в окно, я сказала почти безразличным тоном:
— Кстати, о квартире. Вчерашний разговор меня заинтересовал. Людмила Петровна, а вы можете подробнее рассказать про свой план? Как именно вы собирались забрать мою квартиру? Я в юриспруденции не сильна, хочу понять механизм.
Наступила мертвая тишина. Слышно было, как за стеной включилась дрель. Алексей резко поднял на меня глаза, полные ужаса. Дядя Витя поперхнулся куском хлеба.
Свекровь, сидевшая с гордым видом, на мгновение опешила. Её лицо покраснело от возмущения, что я осмелилась заговорить с ней в таком тоне. Но затем её взгляд скользнул по брату, и в её глазах загорелся азарт. Она решила, что я «созрела» для того, чтобы не узнать «правду», и что теперь, после мнимой победы, ей есть чем похвастать.
— А что тут понимать? — с пренебрежительной усмешкой начала она, отодвигая тарелку. — Всё просто, как пять копеек. Ты родишь ребёнка — и всё. Ослабленная будешь, гормоны, на мужа надеяться станешь.
— Мама, хватит! — резко сказал Алексей, вскакивая со стула. Его лицо было бледным.
— Сиди, Лёша, не перебивай! — отрезала она, даже не глядя на него. — Она сама спрашивает — я объясняю. Так вот, — она повернулась ко мне, и её глаза блестели от самолюбования. — После родов начнётся: устала ты, не справляешься. Мы тебе поможем, конечно. А Лёха тем временем будет искать квартиру побольше. Скажет, что нашёл отличный вариант, но нужен первоначальный взнос. Твоя квартира — твой вклад в будущее семьи. Ты её продашь, деньги отдашь.
Я стояла, не шелохнувшись, давая ей себя накрутить.
— Но ведь это моя квартира, — тихо сказала я. — Наследство.
— Ну и что? — фыркнула Людмила Петровна. — Что с того? Всё равно всё общее! А новую квартиру мы уже оформим только на Лёху. Для надёжности. Ну, чтобы, если что… ты не осталась на улице с ребёнком. Мы же не звери. А там… посмотрим. Может, ты и останешься с нами, если характер исправишь.
Она говорила с такой уверенностью, с такой непоколебимой верой в свою правоту, что у меня похолодели пальцы.
— То есть, вы хотите сказать, — моя речь стала чёткой, ледяной, я отчеканивала каждое слово, — что вы изначально планировали лишить меня жилья, используя моего же ребёнка? И вы, Алексей? — я перевела взгляд на мужа.
Он не выдержал моего взгляда и опустил глаза. Его молчание было красноречивее любого признания.
— Да что ты разнюнилась, как торговка на рынке! — взорвался вдруг дядя Витя, ударяя кулаком по столу. — Тебе же объясняют по-хорошему! Семья должна быть крепкой! Всё должно быть у мужа! А то вдруг ты вздумаешь сбежать? Так мы тебя под крылышко возьмём, будешь нам за спасибо готовить да убирать!
Этой фразы было достаточно. Щелчок в моей голове прозвучал громче, чем его удар по столу.
— Хватит.
Я сказала это негромко, но так, что все разом замолчали и уставились на меня.
— Хватит, — повторила я, и мой голос зазвенел сталью. — Ваш «план» провалился. Юридически он не стоил и ломаного гроша с самого начала. Квартира, полученная по наследству, — это моя личная собственность. Муж не имеет на неё НИКАКИХ прав. Ни сейчас, ни после рождения ребёнка, ни при разводе. Никаких.
Я видела, как лица их вытягиваются, как тупеет взгляд у Вити, как каменеет тетя Зоя.
— Вы что, думали, я буду молча смотреть, как вы похабно, по-свински, пытаетесь обобрать меня, как последнюю дуру? Вы думали, я не проверю ваши больные фантазии у юриста? Вы — жалкие, алчные люди. И вы, — я посмотрела на свекровь, — вы не мать, а исчадие ада в тапочках. А вы, — мой взгляд упал на Алексея, — вы не муж, а жалкая тряпка, которая даже не смогла меня предупредить.
— Как ты смеешь так разговаривать! — завопила Людмила Петровна, багровея. — Это ты во всём виновата! Дурёха, которая не понимает своего счастья! Мы бы тебя…
— Замолчите! — крикнула я так, что она отшатнулась. — Сейчас же забирайте свои вещи и убирайтесь из моей квартиры. Все. И вы тоже, Алексей. Наши отношения закончены.
Начался хаос. Они закричали все разом, обвиняя меня в неблагодарности, в черствости. Дядя Витя попытался наступить на меня, но я не отступила ни на шаг.
— Если вы не уйдете в течение часа, — сказала я, перекрывая их ор, — я вызову полицию и напишу заявление о незаконном проникновении и попытке мошенничества. А эти записи и скриншоты вашей милой беседы в Одноклассниках отправлю всем вашим друзьям и коллегам. Вам есть что терять, дядя Витя? А вам, Людмила Петровна? Хотите, чтобы весь город узнал, какая вы «замечательная» семья?
Витая злоба в их глазах сменилась страхом. Они поняли, что проиграли. Окончательно и бесповоротно.
Я распахнула входную дверь.
— Вон.
Мне потребовалось ещё сорок минут криков, угроз и унижений, но они ушли. Забитые, злые, побежденные. Алексей молча собрал свои вещи в чемодан, не глядя на меня, и последним покинул квартиру.
Я захлопнула дверь, повернула ключ и облокотилась на нее спиной. В квартире воцарилась оглушительная, звенящая тишина. Тишина после битвы.
И только тогда я позволила себе расплакаться. Но это были не слезы боли или отчаяния. Это были слезы облегчения и гордости.