Татьяна стояла в узком коридоре нотариальной конторы и сжимала в руках тонкую папку с документами так, словно от этого зависела её жизнь. Может, так оно и было. Бумага чуть влажная от её пальцев, кожа на костяшках побелела. Перед ней — Лидия Петровна, сухая, изящная, с идеально уложенными серебристыми локонами, которые сверкали под лампой, будто дорогой фарфор.
— Милочка, — протянула она медленно, словно смакуя каждое слово, — ты забываешь, кто здесь настоящая семья. Эта квартира принадлежит моему сыну по праву. А ты… ты всего лишь временное явление.
От этой усмешки, от этой певучей, растянутой интонации по спине Татьяны побежали мурашки. Всё в ней сжалось — и сердце, и дыхание, и желание хоть что-то объяснять. Она повернулась к мужу. Павел стоял чуть в стороне, почти с облегчением разглядывал витрину магазина напротив, где блестели часы и кожаные портфели. Он был в курсе. Конечно, был. И именно его молчание жгло Татьяну сильнее, чем слова свекрови.
— Павел! — её голос прозвучал громче, чем она рассчитывала. — Скажи хоть что-нибудь.
Он поёжился, будто под ударом холодного ветра. Потом смущённо переступил с ноги на ногу и выдавил:
— Тань… ну, мама же правильно говорит. Мы семья. Какая разница, на кого квартира записана?
Внутри Татьяны что-то треснуло — тонко и звонко, как трескается хрусталь от горячей воды.
Единственное, что осталось от отца, и они хотят превратить это в семейную игрушку. В свою очередную победу.
Три года — три года терпения, улыбок, попыток быть «правильной» женой. Три года этой бесконечной игры с Лидией Петровной: кто кого переупрямит.
Позже, вечером, в их съёмной квартире на окраине — с облупленными стенами и диваном, который хранил запах прежних жильцов, — они сидели напротив друг друга. Татьяна говорила о памяти, о том, что квартира — это не просто квадратные метры, это её отец, его руки, его забота. Павел молчал. Потом, не поднимая глаз от телефона, произнёс:
— Мама сказала, если ты не перепишешь квартиру, значит, ты планируешь развод.
И тогда у Татьяны что-то перевернулось. Потому что за этим словом — «развод» — прозвучало всё: его детская зависимость от матери, его слабость, его неспособность защитить жену.
Она вспомнила их свадьбу: как Лидия Петровна громко и беззастенчиво рассказывала всем гостям, что её сын мог найти девушку получше. Как подмечала каждую деталь: платье «простоватое», торт «суховатый», гости «не того уровня». В тот день Татьяна впервые почувствовала себя лишней в собственной жизни. Но тогда она надеялась: «потом станет лучше».
Не стало.
Каждый день — визиты, замечания, «правильные» советы. Холодильник проверен, полки переставлены, рубашки выглажены «как надо». И Павел — всегда за матерью, всегда молча, с тем странным выражением лица, в котором читалась смесь благодарности и страха.
Наутро дверь распахнулась — без стука, без звонка. Лидия Петровна вошла в их крошечную кухню, поставила на стол сумку с продуктами.
— Я принесла нормальное мясо. А то твои йогурты, извините, невозможно есть. Павлуша похудел, он страдает от твоей стряпни.
Татьяна сдержала дыхание, лишь наблюдала, как свекровь деловито выбрасывает в мусорник её вчерашние покупки.
— Лидия Петровна, — произнесла она тихо, но твёрдо, — я работаю до семи. Я не всегда могу ездить на рынок.
— Вот в этом и вся проблема! — свекровь даже всплеснула руками. — Нормальная жена должна заботиться о муже, а не о карьере.
Слово «карьера» Лидия Петровна произнесла с тем же презрением, с каким говорили раньше «разводка» или «воровка».
Татьяна слушала и думала: а ведь я знала. С самого начала знала, что в этой семье я буду чужой.
И всё же до конца дня она продолжала держаться. Только вечером, когда Павел снова повторил — «ну мама права», — она впервые позволила себе сказать:
— А почему твоя зарплатная карта у мамы?
Вопрос завис в воздухе. Павел покраснел, зашарил глазами по комнате, как школьник, застуканный с сигаретой.
— Мама лучше знает, как распоряжаться. Я… я не умею.
Татьяна смотрела на него и чувствовала, как последние иллюзии тают, словно снег на ладони. Перед ней стоял не мужчина, не муж, а ребёнок, крепко привязанный к материнской юбке.
В ту ночь она долго не спала. Слушала его ровное дыхание, смотрела на тёмный потолок и понимала: их брак оказался продолжением чужой истории, где роль жены — это тень, обслуживающая маменькиного сына.
И впервые за три года у неё мелькнула мысль, которая потом станет спасением: А если уйти?
Утро воскресенья встретило её тишиной. Павел ещё спал, раскинувшись на диване, будто мальчишка после школьной вечеринки, а не взрослый мужчина, чей брак трещал по швам. Татьяна собирала сумку быстро и бесшумно — документы, фотографии родителей, несколько платьев, зубную щётку. Всё остальное уже не имело значения.
Квартира отца ждала её. Там было пусто, но каждая мелочь хранила его дыхание: запах старого одеколона, тёплый оттенок дерева на полках, кружка с отбитым краем. Она прошлась по комнатам и вдруг поняла: впервые за долгое время она дома. Настоящем, своём.
Телефон вибрировал и звенел бесконечно. Сначала Павел, потом Лидия Петровна, потом снова Павел. Она отключила звук и начала убирать пыль, мыть полы, как будто физический труд мог вытравить из неё горечь последних месяцев.
Под вечер в дверь постучали.
— Таня! — голос Павла звучал глухо, раздражённо. — Открой. Мы должны поговорить.
Она прижала ладонь к двери.
— Паша, уходи. Мне нужно время подумать.
И тогда раздался голос свекрови: высокий, властный, как команда в армии:
— Ах ты неблагодарная! Мой сын потратил на тебя лучшие годы!
Татьяна закрыла глаза и усмехнулась.
— Три года, Лидия Петровна. И я тоже их потратила.
Они кричали ещё минут десять, потом шаги стихли. Она знала — это временно.
В понедельник на работе её ждал новый удар. Лидия Петровна появилась в её офисе — в белом костюме, с серьёзным выражением лица. Села напротив, положила сумку на стол.
— Мы должны обсудить развод. Павлуша уже подаёт документы.
Сердце Татьяны дрогнуло, но она держалась.
— Это его решение, — ответила она спокойно.
— И моё, — кивнула свекровь. — Но можно разойтись мирно. Ты отдаёшь половину квартиры, и мы закрываем тему.
— Это наследство. Оно не делится.
Лидия Петровна прищурилась, улыбнулась уголком губ.
— У меня хорошие юристы.
— А у меня — чеки. На аренду, на коммуналку, на продукты. Всё платила я.
Молчание длилось несколько секунд, и вдруг в глазах свекрови мелькнула злоба.
— Ты ещё пожалеешь. В этом городе тебе не будет житья.
Татьяна смотрела на неё и вдруг почувствовала странную лёгкость. Всё стало ясно: нет смысла больше бояться.
Суд тянулся три месяца. Павел просил половину квартиры, а Лидия Петровна сопровождала каждое заседание театральными комментариями: «бедный мой сын», «эта девка разрушила его жизнь». Татьяна сидела рядом с адвокатом и не поднимала глаз, но внутри постепенно вырастала твёрдость.
И вот, когда судья наконец произнёс: «Квартира остаётся за Татьяной Сергеевной», — она не почувствовала триумфа. Только тихое облегчение. Всё. Конец.
Павел стоял в коридоре суда, помятый, постаревший, глаза усталые.
— Тань, может, попробуем сначала? — спросил он почти шёпотом.
Она посмотрела на него и вдруг ясно увидела: перед ней не мужчина, а вечный сын, которому никогда не хватит сил сделать выбор.
— Без твоей мамы?
Он опустил голову.
— Я не могу её бросить.
— А я не могу жить в унижении. Прощай.
Год спустя квартира отца превратилась в её мир. Белые стены, новые занавески, фотографии из путешествий. Татьяна ездила — туда, куда давно мечтала: Париж, Барселона, Рим. Она учила итальянский, занималась йогой, работала — и впервые за долгое время чувствовала, что живёт.
Однажды вечером раздался звонок. На пороге стоял Павел. Худой, усталый, с мешками под глазами.
— Таня, можно войти?
Она пропустила его. Он оглядел квартиру, сел на край дивана.
— У тебя красиво. Уютно.
— Спасибо. Зачем пришёл?
— Мама выгнала Свету. Ну… ту, с которой я был. Сказала, что она охотится за нашими деньгами.
Татьяна кивнула.
— Сочувствую.
Он говорил долго, сбивчиво, жаловался, признавался в слабости. И наконец произнёс:
— Я понял, что всё дело в ней. Но и во мне. Я был трусом. Прости.
Она смотрела на него спокойно, без злости.
— Извинения приняты. Но возвращаться я не хочу. Теперь у меня своя жизнь.
Он встал, уже у двери обернулся:
— Ты счастлива?
— Да, — ответила она твёрдо. — Впервые за долгое время — да.
Он ушёл. Татьяна подошла к окну. Внизу, у подъезда, его ждала Лидия Петровна. Она размахивала руками, что-то выговаривала сыну. Павел покорно кивал.
Татьяна отвернулась от окна. Это уже не её история. Она налила бокал вина, включила музыку и села в кресло — своё кресло, в своей квартире, в своей жизни.
Телефон пискнул: сообщение от подруги — «Завтра йога в семь, не забудь. Потом кофейня».
Татьяна улыбнулась. Она знала: впереди — только её дорога.
Конец.
Если вам понравился этот рассказ — обязательно подпишитесь, чтобы не пропустить новые душевные рассказы, и обязательно оставьте комментарий — всегда интересно узнать ваше мнение!