Головченко Н. Н. Т. Н. Троицкая и вопросы интерпретации
мужских погребений Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа с «нестандартной» комплектацией сопроводительного инвентаря // Культурно-антропологические исследования. – 2025. – № 2. – С. 31–50.
Статья посвящена анализу проблем интерпретации мужских погребений Верхнего Приобья эпохи раннего с «нестандартной» («женской») комплектацией сопроводительного инвентаря в свете трудов известного сибирского археолога Татьяны Николаевны Троицкой. Источниковой базой для написания работы послужили четыре погребения из курганного могильника Камень-2 (Алтайский край). На их примере рассмотрены вопросы верификации и корреляции археологического и антропологического материала эпохи раннего железа. Документально освещена путаница, возникшая среди данного собрания. Археолого-антропологическая интерпретация представленного материала осуществлена в контексте культурологических, гендерных и социально-экономических наблюдений. В ходе исследования установлено, что поднятая 40 лет назад Т. Н. Троицкой проблема интерпретации мужских погребальных комплексов с «нестандартным» сопроводительным инвентарем до сих пор остается далекой от разрешения.
Мое знакомство с Татьяной Николаевной Троицкой состоялось осенью 2018 года по инициативе главы кафедры теории, истории культуры и музеологии Новосибирского государственного педагогического университета (далее НГПУ) Людмилы Ивановны Дрёмовой.
Для меня эта встреча стала полной неожиданностью. В один из очередных приездов в НГПУ (а мне приходилось постоянно курсировать по маршруту Барнаул – Новосибирск) Людмила Ивановна сказала, что мне как аспиранту неплохо было бы сходить к Татьяне Николаевне, а заодно поставить ее роспись на какой-то очередной важной по учебе бумаге. Так, не тратя времени даром, забежав в ближайший цветочный киоск на улице Вилюйской, я помчался на встречу с легендой сибирской археологии.
Татьяна Николаевна приняла меня у себя на квартире и усадила в уютно обставленной комнате около персонального компьютера. Моё внимание сразу привлекла клавиатура. На ее кнопки были наклеены маленькие листочки бумаги с большими буквами, написанными синей шариковой ручкой. Хозяйка, видимо, заметив мой случайно задержавшийся на этом предмете интерьера взгляд посетовала, что зрение у неё совсем ослабло и что теперь она уже ничего не печатает.
Представившись, я кратко рассказал Татьяне Николаевне о себе и о цели своего визита. Тема моего диссертационного исследования (Предметный комплекс одежды населения Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа) вызвала у мэтра сибирской археологии живой интерес, хотя она и удивилась, что, работая с «барнаульскими» материалами А. П. Уманского я не использую применительно к своей основной источниковой базе термина «каменская культура». Я ответил, что работаю под руководством А. П. Бородовского и насчет культурной атрибуции данного круга памятников у нас есть свои наработки. Должно быть такая дерзость вызвала у Татьяны Николаевны некоторый интерес к моей персоне, и она подробно расспросила меня о моем научном пути, об учебе в Барнауле, в Новосибирске и о работе в составе Центрально-Алтайского отряда ИА ЭТ СО РАН.
Узнав, что учебу в аспирантуре я совмещаю с работой в Алтайском государственном педагогическом университете (далее АлтГПУ) Татьяна Николаевна особо отметила потенциал использования археологических реконструкций, связанных с тематикой моего исследования в учебном процессе. Добавив при этом, что, к сожалению, много выпускников педагогических университетов, активно занимающихся археологией, придают этой её сфере недостаточно должного внимания.
На вопрос о том насколько хорошо я рисую, к своему стыду, я вынужден был ответить, что недостаточно хорошо. Тут Татьяна Николаевна посоветовала мне не отчаиваться, потому что, во-первых, это дело наживное («никогда не поздно научиться»), а во-вторых, есть и другие способы представления материала (от сюда и родилась идея создания фотонатурных реконструкций, которую мне удалось полноценно реализовать в 2021 году в ходе работ, предпринятых в рамках гранта Президента РФ «Наука в школу»).
Татьяна Николаевна заметила, что тематика, которую мы избрали для диссертации, весьма непроста и таит в себе много любопытных для разрешения загадок. Завершая нашу недолгую беседу, она пожелала нам с Андреем Павловичем удачи. Когда же я уже стоял в дверях, как будто что-то припомнив Татьяна Николаевна спросила, а бываю ли я в Алтайском государственном университете. Я сказал, что, конечно, бываю. И она попросила передать от нее привет Александру Борисовичу Шамшину. Этот привет, я так, увы, и не передал. Александр Борисович умер 12 декабря 2018 года.
Должно быть в жизни каждого человека бывают такие судьбоносные и наполненные глубоким символизмом встречи, значение которых осознается не сразу, а порой спустя года. Свою встречу с Татьяной Николаевной Троицкой я отношу к одной из них.
Что же касается загадок, которые ставит перед нами изучение предметного комплекса одежды – то одной из них посвящена настоящая статья, а именно вопросу интерпретации мужских погребений Верхнеобского бассейна эпохи раннего железа с «нестандартной» комплектацией сопроводительного инвентаря. Знаменательно, что в научном поле вопрос об интерпретации ряда по определениям антропологов мужских погребений с женским сопроводительным инвентарем в сибирской археологии впервые поставила именно Т. Н. Троицкая, работая с материалами Быстровского некрополя [1; 2 с. 64–65].
Материалы и методы. Источниковую базу предпринимаемого исследования составляют материалы мужских погребений эпохи раннего железа Верхнеобского бассейна. Со времени написания статей Т. Н. Троицкой (1984, 1987 гг.) она существенно расширилась как за счет проведения полевых изысканий, так и за счет обработки ранее обнаруженного материала. Всего в нашу выборку попало 12 погребений в которых захороненных мужчин сопровождал ассоциируемый с женским бытом сопроводительный инвентарь [1] (см. табл. 1): Рогозиха-1 курган 2 могила 1 [3, с. 98], курган 19 могила 7 [3, с. 117], Масляха-1 курган 1 могила 3 [4]; Новый Шарап-1 курган 6 могила 1 [5, с. 116], Камень-2 курган 2 могила 6, курган 3 могила 1, курган 20 могила 5, курган 25 могила 2 [6], Быстровка-1 курган 1 могила 1, курган 6 могила 1 и Милованово-2 курган 1 могила 5 [5, с. 120–121, 123] (разумеется данный перечень не является исчерпывающим, по массе выявленных и опубликованных погребений еще не сделаны официальные антропологические наблюдения[2]). Большая часть данных комплексов опубликована и достаточно хорошо известна научному сообществу.
[1] Традиционно к сфере женского быта относятся такие предметы (и их сочетания) как алтарики, пряслица, зеркала, заколки и бусины, пронизки.
[2] В частности данный список можно расширить погребением мужчины с алтариком без украшений костюма из могилы 1 кургана 6 Рогозихи-1 и погребением человека с неопределенным полом из могилы 1 кургана 3 Ключей-3, которого сопровождала фольга от головного убора и заколка.
Материалы, полученные в ходе экспедиций Т. Н. Троицкой как уже отмечалось ранее были проанализированы [1; 2]. Мы же остановим внимание прежде всего на четырех погребениях, исследованных на могильнике Камень-2 в силу того, что такая концентрация «нестандартных» погребений явно требует особого рассмотрения (там выявлено 4 из 12 анализируемых комплексов, 33,33%).
Материалы могильника Камень-2, к сожалению, не были вовремя полноценно введены в научный оборот. Памятник исследовался В. А. Могильниковым и А. П. Уманским в 1974–1975 гг. (курганы 1–12 – Южная группа), В. А. Могильниковым и А. В. Куйбышевым в 1976 г. (курганы 13–26 – Северная группа). Изданными в достаточно усеченном варианте оказались только материалы 1976 г. [6]. Материалы 1974–1975 гг. были обработаны и подготовлены к публикации П. И. Шульгой и Н. Н. Головченко только в 2024 г., через 50 лет с момента их обнаружения. Вследствие отмеченного обстоятельства уместно привести развернутое описание данных комплексов.
Курган 2 могильника Камень-2 имел сильно распаханную насыпь, не затронутой на ней оставалась лишь центральная часть диаметром около 6 м, где находился тригонометрический пункт. Могила 6 располагалась в центральной части кургана (рис. 1, 1). Размеры её в верхней части составляли 2,45х1,2 м, ориентация – почти широтная, глубина – 1,45 м. Перекрытие состояло из четырёх накатов продольно уложенных брёвен. Концы бревен нижнего наката касались поперечных горбылей рамы-обкладки, собранной в два венца из расколотых пополам толстых брёвен (плах), скреплённых в углах «зарубками в четверть». Продольные плахи рамы дополнительно крепилась с внутренней стороны кольями (длина около 60 см, толщина 5–6 см), вбитыми в дно могилы (рис. 1, 2). Колья вдоль северной и южной стенок рамы располагались почти симметрично. В северной половине погребальной камеры расчищен плохо сохранившийся скелет мужчины 45–50, погребённого на спине, вытянуто, головой на запад. Правая рука несколько откинута в сторону. Скелет плохой сохранности. Череп раздавлен, плохо сохранились кости рук. В ходе раскопок было сделано предположение, что умерший был мужчиной, а обнаруженное за черепом железное изделие с золотым покрытием являлось фрагментом гривны с расширением на конце. Крупный фрагмент стержня «гривны» находился под черепом. Однако, после очистки от коррозии, изделие оказалось заколкой для волос с покрытым золотым листком навершием, украшенным спиралевидным орнаментом (рис. 1, 5). У южной стенки могилы, напротив плечевой кости правой руки находились кости ног мелкого рогатого скота и почти половина разбитого каменного алтарика размерами 10х7х3 см (рис. 1, 4). У южной стенки, напротив берцовых костей лежало глиняное пряслице без орнамента диаметром 4,2 см (рис. 1, 3), а у стопы левой ноги – мелкие кости животного и необработанный плоский камень размерами 7х4х2 см.
Курган 3 могильника Камень-2 раскапывался в рамках двух сезонов – в 1974 и 1975 гг. Насыпь кургана распахивалась и сильно пострадала от воздействия грабителей, её реконструируемый на основе полевой документации диаметр приближается к 13 м, а зафиксированная к началу работ высота 0,2 м (рис. 2, 1). Могила 1 имела размеры 2,4х1,1 м, ориентацию – по линии северо-запад – юго-восток, глубину – 0,9 м (рис. 2, 2). В её заполнении встречались остатки продольного перекрытия из берёзовых брёвен. На дне расчищен плохо сохранившийся костяк мужчины возрастом около 50 лет, погребённого на спине, вытянуто, головой на северо-запад. В головах к северу от левого плеча находился алтарик подпрямоугольной формы из серого крупнозернистого гранита размерами 12,5х9,5х3,5 см (рис. 2, 3) и керамический сосуд высотой 13 см с уплощенным дном (реконструирован) и зауженным горлом (рис. 2, 5). Развал второго более крупного плоскодонного сосуда высотой 16 см обнаружен у стопы левой ноги (рис. 2, 4).
Курган 20 могильника Камень-2 имел диаметр насыпи около 20 м, высоту 0,3 м (рис. 3, 1). По периметру кургана имелся углублённый в материк ровик шириной около 0,7 м, глубиной 0,55 м, трапециевидный в сечении. Ровик ограничивал площадку диаметром около 16,5 м. В западной и восточной сторонах ровика зафиксированы разрывы шириной соответственно 0,75 и 1,15 м. В ровиках найдены: обломок крупного глиняного предмета, позвонок и остатки черепа животного. В насыпи были обнаружены: миниатюрный баночный сосуд высотой 5 см, кости лошади и кувшиновидный сосуд высотой 13,5 см. Могила 5 была центральной, её размеры 2,6х1,2 м, глубина 1,8 м от уровня древнего горизонта, ориентирована в широтном направлении (рис. 3, 2). В заполнении ямы встречены кости ноги барана — обломки трубчатой, таранной и астрагал, лежавшие на первом штыке заполнения, считая от уровня материка. Поверх него находился накат из уложенных продольно березовых бревен. На дне ямы находилась рама-обкладка из тесаных горбылей шириной около 30 см. Дно ямы было посыпано мелкими угольками. В камере расчищен костяк мужчины 30—35 лет, погребённого на спине вытянуто, головой на запад. У черепа слева лежал каменный алтарик овальной формы размерами 11,2х9,2х3,5 см (рис. 3, 3), а в области чуть выше таза — распавшаяся на части круглая белая пастовая бусина с коричневатыми полосами и разводами.
Курган 25 могильника Камень-2 имел диаметр насыпи 12 м, при фиксируемой на момент раскопок высоте 0,3 м (рис. 4, 1). Могила 2 была центральной, ее размеры 2,2х1,55 м, глубина около 1,65 м от уровня древнего горизонта, ориентирована по линии запад-восток (рис. 4, 2). На высоте около 30 см от дна ямы сохранились остатки продольного перекрытия из массивных сосновых горбылей шириной около 40 см. Снизу перекрытие поддерживали столбы. В восточной части ямы обнаружены остатки двух столбов и в западной части — одного. На дне расчищен костяк мужчины 30–35 лет, погребённого на спине вытянуто, головой на запад. Ноги находились под небольшим углом к оси позвоночника, отклоняясь к северу. Слева от стопы левой ноги лежала круглая керамическая курильница диаметром около 8 см (рис. 4, 6). На шейных позвонках обнаружена бронзовая гривна диаметром около 17 см из двух связанных половинок круглого дрота с расплющенными концами (рис. 4, 5). К югу от гривны лежал фрагмент железной булавки (заколки) с шаровидной бронзовой головкой (рис. 4, 4). В левой глазнице находился неопределенный фрагмент железного предмета, затащенный туда, вероятно, грызунами. К югу от правого колена, на 3–5 см выше дна ямы лежал роговой набалдашник от нагайки (рис. 4, 3). Рядом с набалдашником (судя по плану могилы) находилась трубчатая «пронизка». В заполнении могильной ямы выше перекрытия, на глубине около 0,8 м от уровня древнего горизонта, найдена кость животного, а в придонной части заполнения, над курильницей, в 0,2 м выше дна ямы, встречено ребро лошади.
Представляется, что с методической точки зрения основной подход к изучению данной источниковой базы должен базироваться на системном междисциплинарном анализе предполагающим помимо всего прочего надежную верификацию исходного археологического и антропологического материала. Археолого-антропологическая интерпретация в таком случае может осуществляться в контексте культурологических, гендерных или социально-экономических наблюдений.
Обсуждение. Первая попытка объяснения материалов «нестандартных» погребений с позиции ритуального «травестизма», предпринятая Т. Н. Троицкой [1; 2] вызвала в среде научного сообщества неоднозначную реакцию. В частности, вопрос об обоснованности этой интерпретации учитывая фактор возможной «среднестатистической» антропологической ошибки поднимал Д. И. Ражев [7, 46–48].
Антропологические материалы курганного могильника Камень-2 впервые анализировались сразу после раскопок – в 1975 г. В. А. Дрёмовым в Томске. Материалы переписки (как и результаты определений) В. А. Дрёмова и А. П. Уманского хранятся в архиве учебной научно-исследовательской лаборатории «Историческое краеведение» АлтГПУ.
В числе документов данного собрания для проблематики нашего исследования особый интерес представляет письмо В. А. Дрёмова к А. П. Уманскому от 30 января 1975 года (рис. 5). В котором известный сибирский антрополог сообщает о путанице среди полученных от барнаульских коллег материалов. Кроме отмеченных в письме причин (отсутствие в посылке скелетов, обозначенных в описи, наличие для ряда могил нескольких скелетов хотя в описи значится один) возникших расхождений можно указать и на поспешность отправки костных останков на их изучение. Вероятно, антропологические материалы отправлялись в Томск сразу в «полевой» упаковке, т. е. в Барнаульском государственном педагогическом институте А. П. Уманским, В. А. Могильниковым и их сотрудниками свёртки с находками не перепроверялись и с полевой документацией не сверялись. В связи с этим расхождения между археологическими данными и антропологическими определениями для могильника Камень-2 вполне возможны.
Надо, конечно, иметь в виду что случай с материалами Камня-2 не уникальный, он маркирует общую тенденцию той эпохи. На середину 1970-х гг. Камень-2 являлся самым крупным исследованным памятником эпохи раннего железа Верхнеобского бассейна (23 кургана с 117 захоронениями), что дало основание В. А. Могильникову и А. П. Уманскому сделать его эпонимным для так называемой «каменской» культуры. Его антропологические материалы анализировались томскими учёными синхронно с массой других памятников VI–II вв. до н. э. Верхнего Приобья, в том числе исследованных Т. Н. Троицкой.
К сожалению, разрешилась ли обозначенная путаница с материалами Камня-2 достоверно нам неизвестно. Скорее всего нет, так как в письме от 15 октября 1977 года В. А. Дрёмов пишет А. П. Уманскому о том, что в полученных материалах выявлено два ящика «совсем неразобранных», в которых лежали кости и череп (а с ними в придачу и кости животных) из Камня-2 1976 г. (рис. 6).
После В. А. Дрёмова с антропологической коллекцией Камня-2 работало множество специалистов, но наибольший вклад в ее осмысление был внесен М. П. Рыкун. Результаты ее верификации интересующих нас индивидов таковы: курган 2 могила 6 – мужчина (maturus); курган 3 могила 1 – мужчина (maturus); курган 20 могила 5 – мужчина (adultus); курган 25 могила 2 – мужчина (maturus) [8, с. 161–163]. Т. е. они идентичны определениям В. А. Дрёмова.
Исходя из вышеизложенного можно констатировать, что антропологические определения, выполненные по материалам могильника Камень-2 должны использоваться в археологических интерпретациях с большой критичностью и осторожностью. Особенно если учесть, что вопросами верификации проблема корреляции археологического и антропологического материала эпохи раннего железа Верхнего Приобья не ограничивается [9; 10].
Интерпретация. В одной из последних статей А. П. Бородовский приводит высказывание А. В. Матвеева, произнесенное на одном из юбилеев Т. Н. Троицкой – ««Мы все знакомы через рукопожатия, поскольку Татьяна Николаевна вышла из настоящей античной археологии, она передала нам практически тактильную связь с ее выдающимися исследователями». Такая реальная связь действительно ощущалась» [11, с. 21–22].
Видимо из-за этой прочной связи со школой отечественного антиковедения в вопросе интерпретации мужских погребений с «нестандартной» комплектацией сопроводительного инвентаря Т. Н. Троицкая уделяла особое внимание сведениям об амазонках и энореях содержащимся в «Истории» Геродота (Herod. Hist. I, 105; IV, 67, 110–117). Между тем данные сообщения отрывочны и вероятно представляют собой не фиксацию норм социальной организации скифских сообществ, а описание отдельных, с точки зрения грека переосмысленных любопытных, явлений, легенд и курьезов.
Практики, в результате которых мужчин в загробную жизнь сопровождал условно «женский» предметный комплекс могут объясняться по-разному. Рассмотрим возможности интерпретации обозначенного нами источникового материала с позиции классической археологической аналитики (см. табл. 2).
На материалах могильника Камень-2 наибольшую близость между собой показывают погребения из курганов 2 и 25, основные характеристики которых по большей части соответствуют друг другу (см. табл. 2). Примечательно при этом то, что одно происходит из курганов Южной, а другое Северной группы.
Погребение из кургана 3 отличается от них своим расположением в числе периферийных могил, отсутствием деревянных обкладок стенок могильной ямы, некоторым отклонением в пространственной ориентации погребенного, наличием среди сопроводительного инвентаря сразу двух керамических сосудов и отсутствием костей мясной жертвенной пищи. Исходя из анализа вещевого набора складывается мнение, что данное погребение могло принадлежать женщине.
Погребение из кургана 20 также отличается от двух тождественных наличием ровика вокруг насыпи и угольной подсыпки на дне могильной ямы. Оба фактора, вероятно, можно связать с «саргатским влиянием». Наличествующий сопроводительный инвентарь также, по нашему мнению, указывает на то, что данное погребение принадлежало женщине.
Вероятно, особое значение имеет комплексный характер наличия «женской» атрибутики в могилах из курганов 2 и 25. Во всяком случае данный фактор вкупе с центральным положением погребений, достаточно большими размерами могил, наличием всей необходимой сопроводительной атрибутики (предметы украшений костюма и культа, жертвенной пищи) указывает на определенный социальный статус захороненных индивидов. «Нестандартность» комплектации сопроводительного инвентаря в таком случае может объясняться, как и предполагала Т. Н. Троицкая, необходимостью коллектива в исполнении жреческих или иных культовых функций, сопряженных с «женской» атрибутикой [2]. Можно предположить, что большая женская смертность в фертильном возрасте могла лишать отдельные коллективы наличия в своем составе подходящих индивидов [12, с. 186]. В таком случае социальные функции присущие данной категории лиц исполняли подходящие по возрасту или социальному статусу мужчины. Косвенным образом данное заключением подтверждается амбивалентностью предметного комплекса из кургана 25, сочетающим в себе «женские» (заколка, гривна, курильница, пронизка) и «мужские» (гривна, элемент нагайки, пронизка) черты. Однако рассмотрение возрастов мужчин, погребенных с «женским» инвентарем (см. табл. 1), указывает на то, что данная практика применима к лицам 20 до 60 лет. Складывается мнение, что наблюдаемое явление к возрастным особенностям привязано не было и носило прежде всего ситуационный характер.
Особое социальное положение – мужчин ткачей, исходя из находок пряслиц на сходных материалах саргатской культуры предполагала Н. П. Матвеева [13; 14]. Однако в нашем случае подобной «профессиональной» специализации комплектации «нестандартного» инвентаря не наблюдается. Более того, неясна содержательная основа помещения пряслиц в мужские погребения, вероятно, иногда они служили не орудиями труда, а предметами культа (например, на могильнике Масляха-1 выявлены пряслица с несквозным отверстием по центру).
Рассмотрение мужских погребений с женскими украшениями может осуществляться и с позиции изучения предметного комплекса одежды [15], который менялся в процессе жизни людей обоих полов, что заметно на материалах Новотроицкого некрополя [16] (рис. 7, рис. 8, рис. 9).
Наблюдаемая нами довольно пестрая картина половозрастной дифференциации предметного комплекса одежды населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа свидетельствует о том, что единого стандарта в оформлении костюма, помещаемого в погребения, не существовало [17].
Осложнялся данный процесс и региональной спецификой «костюмных контактов» поликультурного населения Верхнеобского региона с ближайшим окружением выразившемся в совместном бытовании транскультурных, инокультурных, местных и адаптивных типов предметов [18; 19]. Комплекс инокультурных вещей включает в себя отдельные типы заколок и серег, подвесок, а также керамический материал (например, саргатские сосуды в большереченских погребениях [18, с. 87–96]. Транскультурными могут считаться гривны, некоторые типы серег, золотые биметаллические заколки, поясные пряжки, бляхи, костыльки и поясные крючья, выполненные в зверином стиле. Адаптивные вещи представлены подражаниями золотым пряжкам, выполненными из бронзы со сценами терзания копытных, предметами со следами починки. Местными компонентами выступают вотивные изделия, некоторые типы заколок и серег, сочетания бусин в наборе оплечий, а также конкретные практики событийной сакрализации предметного комплекса одежды во время погребального обряда [17], которые в некоторых аспектах соответствуют общим «скифским» транскультурным представлениям. В рамках одного ансамбля костюма могли эклектично сочетаться все четыре составляющие.
Заключение. Таким образом, поднятая 40 лет назад Т. Н. Троицкой проблема интерпретации мужских погребальных комплексов с «нестандартным» сопроводительным инвентарем до сих пор остается далекой от разрешения.
Видимо процесс комплектования сопроводительного инвентаря для захоронения населением Верхнего Приобья эпохи раннего железа строго не регламентировался обрядом, нормами пола или возраста, а определялся исходя из социального отношения коллектива к умершему и его способностями исполнять соответствующие функции.
На этом фоне материалы, происходящие из курганного могильника Камень-2 представляются весьма скромным и малочисленными, что, вероятно, косвенным образом отражает уровень быта оставившего его социума. Камень-2 никак нельзя считать элитным некрополем, несмотря на несколько выявленных там достаточно ярких и богатых захоронений. В условиях ограниченной ресурсной базы коллектив, осуществляющий обряд погребения, мог использовать различные адаптивные практики подчеркивая определенные социальные статусы индивидов в том числе и на уровне снабжения их «нестандартным» инвентарем.
Отсутствие четкого канона в оформлении погребального костюма способствовало его индивидуализации. Фактически набор одежды и аксессуаров у каждого индивида был свой. В нем неизбежно имелись некоторые общие черты с окружающей материальной культурой, привнесенные транскультурные элементы [20], но его внутреннее единство определялось вкусами и предпочтениями конкретного человека (а применительно к погребальному обряду и предпочтениями сообщества, осуществляющего акт захоронения [17, 350–351].
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Троицкая Т. Н. Пережитки матриархата в религиозных воззрениях племен большереченской культуры // Скифо-сибирский мир: Искусство и идеология. – Новосибирск: Наука, 1984. – С. 69–70.
2. Троицкая Т. Н. Явления травестизма в скифо-сибирском мире // Скифо-сибирский мир: Искусство и идеология. – Новосибирск: Наука, 1987. – С. 59–63.
3. Уманский А. П., Шамшин А. Б., Шульга П. И. Могильник скифского времени Рогозиха-1 на левобережье Оби. – Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2005. – 204 с.
4. Могильников В. А., Уманский А. П. Курганы Масляха-I по раскопкам 1979 года // Вопросы археологии Алтая и Западной Сибири эпохи металла. – Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1982. – С. 69–93.
5. Троицкая Т. Н., Бородовский А. П. Большереченская культура лесостепного Приобья. – Новосибирск: Наука, 1994. – 184 с.
6. Могильников В. А., Куйбышев А. В. Курганы «Камень-II» (Верхнее Прибье) по раскопкам 1976 г. // Советская археология. – 1982. – №2. – С. 113–135.
7. Ражев Д. И. Биоантропология населения саргатской общности. – Екатерингбург: УрО РАН, 2009. – 252 с.
8. Рыкун М. П. Палеоантропология Верхнего Приобья в эпоху раннего железа (по данным краниологии). – Дис. … канд. ист. наук. – Барнаул, 2005. – 294 с.
9. Бородовский А. П. Дискурс термина «археологическая культура» в антропологических исследованиях населения эпохи раннего железа на Верхней Оби // Вестник Алтайского государственного педагогического университета. – 2024. – №1 (58). – С. 90–95. DOI: 10.37386/2413-4481-2024-1-90-95
10. Бородовский А. П. Культурная идентификация населения Верхней Оби эпохи раннего железа по материалам археологии и антропологии (Быстровский некрополь) // Культурно-антропологические исследования. – 2024. – №2. – С. 8–26.
11. Бородовский А. П. Материалы из личного архива В. Д. Блаватского (1899–1980) // Полевые исследования в Верхнем Приобье, Прииртышье и на Алтае. – 2024. – Вып. 19. – С. 21–29.
12. Бородовский А. П. Археологические памятники Искитимского района Новосибирской области. – Новосибирск: Научно-производственный центр по сохранению историко-культурного наследия, 2002. – 208 с.
13. Матвеева Н. П. Саргатская культура на Среднем Тоболе. – Новосибирск: Наука, 1993. – 175 с.
14. Матвеева Н. П. Социально-экономические структуры населения Западной Сибири в раннем железном веке (лесостепная и подтаежные зоны). – Новосибирск: Наука, 2000. – 399 с.
15. Головченко Н. Н. Половозрастная дифференциация предметного комплекса одежды по материалам погребальных памятников Верхнего Приобья второй половины I тыс. до н. э. // Stratum plus. Археология и культурная антропология. – 2023. – №3. – С. 319–340. DOI: 10.55086/sp233319340
16. Шульга П. И., Уманский А. П., Могильников В. А. Новотроицкий некрополь. – Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2009. – 329 с.
17. Головченко Н. Н. Предметный комплекс одежды в погребальной обрядности населения Верхнего Приобья эпохи раннего железа // Stratum plus. Археология и культурная антропология. – 2022. – №3. – С. 337–358. DOI: 10.55086/sp223337358
18. Бородовский А. П. Вопросы реконструкции культурно-исторических процессов и их хронологии в лесостепном Приобье эпохи раннего железа (по материалам датирования Быстровского некрополя) // Археология, антропология и этнография Евразии. – 2015. – Т. 43, №2. – С. 87–96.
19. Бородовский А. П. Погребальное пространство в контексте поликультурности (по материалам Быстровского некрополя эпохи раннего железа на Верхней Оби) // Археологические вести. – 2017. – №23. – С. 229–240.
20. Головченко Н. Н. Предметный комплекс одежды как маркер межкультурных коммуникаций на территории Верхнего Приобья в эпоху раннего железа // Stratum plus. Археология и культурная антропология. – 2020. – №3. – С. 73–92.