— Нет, Слава, нет! Только не это! — Вероника отступила от мужа, словно его слова были физическим ударом. Она прижалась спиной к прохладной стене в коридоре, и телефонная трубка в его руке показалась ей вдруг ядовитой змеёй. — Ты же знаешь свою маму! Её «пару неделек» превратятся в вечность!
— Ника, ну что ты начинаешь? — Вячеслав устало потер переносицу. Он только что вернулся с объекта, пропахший цементной пылью и усталостью, а тут — новый фронт работ, домашний. — Это же мама. И Галя с Игорьком. У них сделка срывается, застройщик мутит что-то. Им просто нужно перекантоваться. Родные люди, не на улицу же их!
— Родные? Слава, они приезжали к нам на дачу на «майские праздники», а уехали в конце сентября! — голос Вероники дрожал от подступающего гнева и бессилия. — Твоя мама пересадила все мои розы, потому что «они неправильно росли», а Галя целыми днями лежала на веранде и критиковала мой суп! А Игорь сломал парник! Ты забыл?
— Ну, Игорь тогда маленький был... — нерешительно пробормотал Слава.
— Ему было пятнадцать! — вскрикнула Вероника. — А сейчас семнадцать! Думаешь, он стал аккуратнее? Слава, я тебя умоляю, давай снимем им квартиру. Ненадолго. Я даже готова из наших отпускных денег взять. Только не здесь. Наша квартира — это наша крепость. Единственное место, где я могу отдохнуть.
Вячеслав посмотрел на жену с укоризной, в которой смешались любовь и чувство вины перед матерью. Он подошел, обнял её за плечи. Вероника не отстранилась, но вся напряглась, как струна.
— Никуша, ну как я им скажу: «Мама, я вам тут за углом квартиру снял»? Это же оскорбление! Она жизнь на меня положила, а я её на порог не пущу? Потерпи, пожалуйста. Я поговорю с ними, всё будет по-другому. Честное слово. Всего две-три недели.
Он заглядывал ей в глаза так искренне, так умоляюще, что сердце Вероники дрогнуло. Она любила его. Любила этого большого, сильного мужчину, который на своей стройке командовал бригадой суровых мужиков, а перед матерью превращался в виноватого мальчика. Она вздохнула, закрыла глаза и сделала самую большую ошибку в своей жизни.
— Хорошо, — прошептала она. — Две недели. Но ни днём больше.
Через три дня «крепость» пала. Родственники прибыли не налегке, а с размахом, достойным переселения народов. Три огромных чемодана на колёсиках, бесчисленные сумки, баулы, коробки с рассадой и даже клетка с волнистым попугайчиком Кешей, который, по словам Галины, «ужасно скучал бы без неё».
Светлана Аркадьевна, мать Славы, женщина невысокая, но властная, с цепким взглядом маленьких тёмных глаз, с порога окинула квартиру хозяйским взором.
— Ну, здравствуй, сынок! А ты, Вероника, похудела-то как! Не кормит тебя Слава, что ли? — произнесла она вместо приветствия, протягивая для поцелуя дряблую щёку.
Галина, старшая сестра Славы, вечно недовольная девица сорока двух лет, поджала тонкие губы и смерила Веронику презрительным взглядом.
— Здравствуй. У вас тут душно как. Окна вообще открываете?
Следом за ними в квартиру ввалился Игорь — долговязый, сутулый парень в наушниках, из которых гремел неразборчивый рэп. Он молча проследовал вглубь квартиры, даже не сняв кроссовок, оставляя на свежевымытом Вероникой полу грязные следы.
Началось самое интересное.
Первым делом Светлана Аркадьевна оккупировала кухню.
— Верочка, деточка, у тебя же тут чёрт ногу сломит! — ворковала она, вытаскивая из шкафчиков кастрюли и сковородки. — Крупы должны стоять вот здесь, по росту. А масло где? В холодильнике? Ужас! Оно же застывает, вкус теряет. Масло должно стоять в маслёнке на столе! Я сейчас всё по-своему сделаю, по-хозяйски. Тебе же легче будет.
Вероника, работавшая администратором в небольшой частной клинике, возвращалась домой и не узнавала собственную кухню. Её любимые баночки для специй были задвинуты в дальний угол, а на их месте красовались пакеты с солью и содой. Её острая тёрка, которую она берегла, была безжалостно использована для чистки пригоревшей кастрюли и теперь годилась только на выброс.
— Мама, зачем вы трогали мою тёрку? — спросила она однажды, не выдержав.
— Ой, да что ей сделается? — беззаботно отмахнулась свекровь. — Железяка и есть железяка. Ты бы лучше, Верочка, о муже подумала. Рубашки у него не глажены. Хорошая жена с утра мужу свежую рубашку готовит.
Слава, к которому Вероника бросилась с жалобой, только вздохнул:
— Ник, ну она же из лучших побуждений. Она так привыкла. Потерпи.
«Потерпи». Это слово стало мантрой их совместной жизни.
Галина избрала другую тактику. Она не хозяйничала, она страдала. Громко и демонстративно.
— Ой, спину прихватило! — стонала она, лёжа на диване в гостиной, который теперь стал её постоянным лежбищем. — Это всё ваши кровати неудобные. У нас дома был ортопедический матрас...
— Галя, так это ваша с Вероникой кровать, — робко вставлял Слава, заходя в комнату. — Мы с Никой в зале на раскладном диване спим.
— Вот именно! — подхватывала Галина. — Вы молодые, вам всё равно, а я женщина больная, одинокая...
Она целыми днями смотрела сериалы, щелкая семечки прямо на ковёр, и комментировала жизнь Вероники.
— И это ты называешь ужином? Макароны? Славочка всю жизнь домашние пельмени любит. Вот мама лепит — объедение! А это... клейстер.
— Вероника, у тебя новое платье? Симпатичное. Только цвет тебе не идёт, бледнит. Тебе бы что-нибудь поярче. Хотя с твоей фигурой...
Игорь же просто существовал в своей вселенной. Он занимал единственный в квартире компьютер, часами играя в «стрелялки». На просьбы Вероники освободить его, так как ей нужно было подготовить отчёт по работе, он отвечал глухим мычанием, не снимая наушников. Он оставлял на кухне горы грязной посуды, а в ванной — лужи воды и мокрые полотенца на полу.
Однажды Вероника, зайдя в ванную, увидела, что её дорогой французский крем, который она купила на премию, почти пуст. Крышка валялась рядом.
— Игорь, ты брал мой крем? — спросила она, когда тот вышел из своей комнаты.
— А, это? — лениво протянул он. — Кроссовки белые почистил. Норм тема, оттирает хорошо.
В этот вечер Вероника впервые не выдержала и закричала на Славу.
— Они уничтожают наш дом! Они уничтожают меня! Твоя мать хозяйничает на моей кухне, твоя сестра отравляет мне жизнь своими придирками, а твой племянник чистит обувь моим кремом для лица за пять тысяч! Ты это считаешь нормальным?
— Ник, я поговорю с ним...
— Ты уже со всеми «говорил»! — её голос сорвался на рыдание. — Ничего не меняется! Они не съедут, Слава! Прошло уже три недели! Что там с их квартирой?
— Застройщик всё ещё тянет, — Слава отвёл глаза. — Говорит, проблемы с документами. Мама очень переживает.
Вероника смотрела на него и видела, как он врёт. Неумело, по-детски. И страшная догадка начала зарождаться в её душе.
Напряжение в квартире можно было резать ножом. Вероника почти перестала разговаривать с родственниками, общаясь с ними только по необходимости. Она стала задерживаться на работе, искала любой предлог, чтобы прийти домой попозже. Её «крепость» превратилась в тюрьму, а она сама — в измотанную заключённую.
Светлана Аркадьевна и Галина, чувствуя её отчуждение, сплотились и начали действовать сообща, пытаясь настроить Славу против жены.
— Сынок, Вероника-то наша совсем чужая стала, — жаловалась мать за ужином, когда Вероника мыла посуду. — Неласковая, смотрит волком. Не ценит она тебя. Ты для неё всё, а она...
— Точно, — поддакивала Галина. — Я вчера слышала, как она по телефону с подружкой своей щебетала. Смеялась так весело. А домой приходит — на лице маска скорби. Притворяется.
Слава хмурился, но молчал. Он разрывался между долгом перед матерью и любовью к жене. Он видел, что Нике тяжело, но мысль о том, чтобы выставить родных за дверь, казалась ему чудовищной.
Однажды Вероника, вернувшись с работы раньше обычного, застала на кухне интересный разговор. Дверь была приоткрыта, и она услышала голос Галины:
— ...главное, Славику пока ничего не говори. Он парень мягкий, а Вероника эта, змея подколодная, она его быстро против нас настроит.
— И то правда, — вторила ей Светлана Аркадьевна. — Поживём пока тут, оглядимся. Деньги-то целее будут. Спасибо, что надоумила меня в эту твою «криптовалюту» вложиться. Жаль, что прогорели. Ну ничего, Слава нас не бросит. Он сын хороший. А эта... куда она денется с подводной лодки? Поворчит и перестанет. Главное, нам держаться вместе.
Вероника замерла, прижав руку ко рту. Земля уходила у неё из-под ног. Так вот в чём дело! Никакого застройщика, никакой квартиры. Они просто продали своё жильё, вбухали деньги в какую-то аферу Галины, всё потеряли и теперь решили на неопределённый срок поселиться у них. А её муж всё это время покрывал их ложь.
Она не ворвалась на кухню с криками. Она тихо развернулась, вошла в их с мужем бывшую спальню, где теперь обитала Галина, и начала методично собирать её вещи в чемодан. Она швыряла туда платья, кофты, бельё, флаконы с дешёвыми духами.
— Ты что делаешь? — Галина, привлечённая шумом, застыла на пороге.
— Собираю твои вещи, — ледяным тоном ответила Вероника, не глядя на неё. — Твоё пребывание в моём доме окончено.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Галина. На крик прибежала Светлана Аркадьевна, а за ней и Слава, которого позвали из комнаты.
— Вероника, что здесь происходит? — растерянно спросил он.
Вероника выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. В её взгляде больше не было ни любви, ни жалости. Только холодная, звенящая ярость.
— Я всё знаю. Про вашу аферу с криптовалютой. Про то, что вы всё просадили и никакой квартиры не будет. Я знаю, что вы врали мне всё это время. И ты, — она ткнула пальцем в сторону мужа, — ты тоже врал.
Светлана Аркадьевна мгновенно сменила тактику и запричитала, хватаясь за сердце:
— Ох, плохо мне! Давление! Сыночек, она меня в гроб вогнать хочет! Мы же родные люди, несчастье у нас случилось! А она нас на улицу!
— Хватит! — голос Вероники загремел так, что задрожали стёкла. Она сделала шаг вперёд, и даже властная свекровь невольно отступила. — Хватит этого театра! Мне вас не жаль! Мне было жаль вас, когда я уступила вам свою спальню и спала на полуразвалившемся диване! Мне было жаль, когда я готовила на всю вашу ораву после двенадцатичасового рабочего дня! Мне было жаль, когда я оттирала грязь в ванной и находила свои вещи испорченными! Но больше всего, — её голос сорвался, но она взяла себя в руки, — больше всего мне жалко себя! Жалко свою жизнь, которую вы за месяц превратили в концлагерь! Жалко свой дом, который вы загадили и физически, и морально!
Она повернулась к мужу.
— А тебе, Слава, должно быть стыдно. Ты позволил им это сделать. Ты предал меня. Ты выбрал не свою жену, не свою семью, а их. Так вот, выбирай дальше. Либо они уходят из этого дома сегодня же. Либо ухожу я. И подаю на развод и раздел имущества. И поверь, я найму лучшего адвоката, и эта квартира, купленная на деньги, которые мои родители мне подарили на свадьбу, останется мне. Это не угроза. Это факт. В Семейном кодексе есть статья 36, почитай на досуге про личное имущество супругов.
В комнате повисла оглушительная тишина. Было слышно только, как тикают часы на стене. Слава смотрел то на перекошенное от злобы лицо матери, то на ехидную ухмылку сестры, то на свою жену. И в этот момент он увидел её по-настоящему. Не тихую, покладистую Нику, а сильную, отчаявшуюся женщину, которую загнали в угол и которая была готова биться за себя до конца. И он понял, что ещё мгновение — и он её потеряет. Навсегда.
Он глубоко вздохнул, подошёл к матери и взял её под руку.
— Мама, Галя. Собирайте вещи.
— Что? — ахнула Светлана Аркадьевна. — Сынок, ты что, одурел? Ты её послушал? Эту...
— Собирайте вещи, — твёрдо повторил Слава, и в его голосе зазвучал металл, которого Вероника не слышала никогда. — Ника права. Вы нас обманули. И вы оскорбляли мою жену в моём доме. Я вызову вам такси. Вы поедете в гостиницу. Завтра утром мы сядем и решим, что делать дальше. Но здесь вы больше не останетесь. Ни дня.
Это была самая длинная ночь в их жизни. Родственники собирались долго, с проклятиями и слезами. Галина шипела, что Вероника ещё поплачет. Светлана Аркадьевна на прощание бросила:
— Не будет тебе счастья, Вероника! Увела сына у матери! Отняла последнее!
— Счастье, Светлана Аркадьевна, не отнимают. Его строят, — тихо, но твёрдо ответила Вероника, закрывая за ними дверь.
Она повернула ключ в замке, потом ещё один. И прислонилась лбом к холодному дереву. Квартира погрузилась в непривычную, блаженную тишину.
Слава стоял посреди разгромленной гостиной. Он смотрел на жену, и на его лице было такое страдание, что у Вероники защемило сердце.
Он подошёл к ней и опустился на колени. Обхватил её ноги руками и уткнулся лицом в её живот. Его плечи затряслись.
— Прости меня, Ника... Прости, если сможешь. Я был слепым трусом. Я так боялся быть плохим сыном, что чуть не стал ужасным мужем. Я чуть не потерял тебя.
Вероника гладила его по волосам. Слёзы текли по её щекам, но это были уже другие слёзы. Не отчаяния, а облегчения. Она знала, что впереди ещё много трудностей. Им придётся заново учиться доверять друг другу. Их отношения уже никогда не будут прежними. Они станут другими — более честными, более взрослыми, построенными на чётких границах и взаимном уважении.
— Встань, — прошептала она. — Встань, пожалуйста.
Он поднял на неё глаза, полные слёз.
— Мы справимся, — сказала она. — Вместе. Но сначала... сначала давай откроем все окна и проветрим.
Они распахнули окна в каждой комнате. Свежий ночной воздух ворвался в квартиру, выметая прочь затхлый дух обид, лжи и манипуляций. Они стояли обнявшись посреди своей маленькой, но снова ставшей их, крепости. Впереди была новая жизнь. И они были готовы её строить. Кирпичик за кирпичиком. Вдвоём.