Последние гости, шумные и радостные, выплеснулись из дверей ресторана в теплый летний вечер, оставив после себя тихий гул и воздух, напоенный ароматом цветов и дорогих духов. Мария присела на стул, с наслаждением снимая туфли на высоких каблуках. Ее ныли ступни, но на душе было светло и безмятежно. Сегодня был ее день. День, когда она стала женой Алексея.
Она окинула взглядом опустевший зал и поймала на себе взгляд свекрови. Галина Ивановна сидела за одним из ближайших столов, поправляя идеальную и без того укладку, и смотрела на невестку с теплой, материнской улыбкой. Она была воплощением гостеприимства и заботы последние несколько месяцев подготовки к свадьбе.
— Машенька, родная ты моя! — Галина Ивановна подошла и обняла ее за плечи, пахнуя дорогим парфюмом и добротой. — Наконец-то этот день настал! Теперь ты у меня точно дочь. И даже роднее. Дочки, они обычно от мам отдаляются, а невестки, наоборот, ближе прибиваются.
Мария улыбнулась, чувствуя легкую неловкость от такой стремительной и показной близости, но сердце ее оттаивало. После потери собственной матери несколько лет назад ей так не хватало этого тепла.
— Спасибо, Галина Ивановна. Я очень старалась, чтобы все было идеально.
— Да что вы, детки, старались! Это я за вас все хлопотала! — свекровь махнула рукой, браслеты на ее запястье мелодично звякнули. — Главное, что вы теперь вместе. Мой Лёшенька такой счастливый, просто светится. И правильно. Нашел себе такую девушку — умницу, красавицу, да еще и с таким надежным тылом.
Она многозначительно посмотрела на Марию, и в ее глазах на мгновение мелькнуло что-то деловое, оценивающее.
— Ты у нас молодец, самостоятельная. Своя квартира — это такая редкость сейчас для молодой девушки. Не то что мой безалаберный Андрюша, — она вздохнула, с тоской глядя в сторону младшего сына, который в одиночестве доедал салат за дальним столом.
— Ну, мне просто бабушка оставила, — смутилась Мария. — Маленькая, но своя.
— Какая «маленькая»! — воскликнула Галина Ивановна. — Однушка в хорошем районе — это же золото! Тебе не понять пока, какое это счастье — не зависеть от арендодателей. Для молодой семьи — просто подарок.
К ним подошел Алексей, сняв пиджак и ослабив галстук. Он выглядел усталым и счастливым.
— О чем это вы, мои любимые женщины, тут шепчетесь? Планы на меня строите?
— О будущем, сыночек, о будущем! — Галина Ивановна похлопала его по щеке. — Говорю Машеньке, какая она у нас умница. Вы теперь будете в своей крепости жить, ни от кого не зависеть.
Она помолчала, как бы раздумывая, и добавила уже более мягким, заботливым тоном:
— Хотя, знаете, я тут подумала... Квартира-то у Машеньки, конечно, замечательная, но все же однокомнатная. Вам тесновато будет, когда детки появятся. Колыбельку уже некуда будет поставить. Нужно будет обязательно подумать о расширении.
Алексей лениво обнял жену за талию.
— Мам, ну что ты. Нам и тут хорошо. Это же ее квартира. Мы еще успеем.
— Какой успеете! — свекровь сделала вид, что рассердилась. — Время летит незаметно, надо все планировать заранее. Ну да ладно, ладно, — она смягчилась, видя, что Мария немного напряглась. — Это я так, на перспективу. Чтобы знали, что мама всегда подскажет и поможет.
Она снова улыбнулась своей ослепительной, гостеприимной улыбкой, но в воздухе уже повис легкий, почти неосязаемый осадок. Словно кто-то провел по шелку шершавой рукой.
Мария отогнала от себя странное предчувствие. Конечно, свекровь просто заботится о них. Просто волнуется. Она же семья.
— Спасибо вам, Галина Ивановна, — тихо сказала она. — Очень приятно, что вы так переживаете за нас.
— Да что вы, доченька! Теперь мы одна семья. И надо держаться вместе, — свекровь ласково потрепала ее по плечу. — Все у нас будет хорошо. Я всегда знаю, как лучше.
И в этих последних словах, таких теплых и уверенных, прозвучала едва уловимая стальная нотка, которую Мария в своем счастье и усталости решила проигнорировать.
Прошло почти полгода. Первые месяцы супружеской жизни пролетели как один миг, наполненный счастьем обустройства быта, вечерами на кухне за разговорами и тихими выходными вдвоем в их маленькой, но уютной «крепости». Однако идиллия начала потихоньку давать трещины, и имя этой трещины было Галина Ивановна.
Она стала приходить чаще. Сначала раз в неделю, потом два, а потом и вовсе стала заглядывать «по пути», всегда с полными руками: то пирогом домашним, то новыми тапочками для Алексея, то каким-нибудь старым сервизом, который «жалко выбросить, а вам пригодится». Мария поначалу была рада, принимая это за проявление заботы, но скоро поняла, что каждый визит свекрови — это тщательно спланированная операция.
В тот субботний день Галина Ивановна явилась с очередным пирогом и сметанным взглядом, который сразу насторожил Марию. Они пили чай на кухне, болтая о пустяках, но Мария чувствовала — главное еще впереди. Алексей копался в телефоне, изредка вставляя в разговор что-то нейтральное.
— Знаете, детки, — начала свекровь, отодвинув тарелку и складывая руки на столе, как заправский переговорщик. — Я тут вчера была у подруги. Вы знаете, Надежду, она в новостройке купила двухкомнатную квартиру.
— Здорово, — улыбнулась Мария, ожидая подвоха.
— Очень здорово! — оживилась Галина Ивановна. — Такие там планировки сейчас делают! Евроремонт, большой балкон, ванная комната с окном... Просто сказка, а не жилье. И ипотека у нее совсем небольшая вышла.
— Ну, ипотека она и есть ипотека, — осторожно заметил Алексей, не отрываясь от экрана. — Платить лет двадцать.
— А ты что, Лёшенька, не сможешь? — свекровь сделала удивленные глаза. — Ты же у нас кормилец! Да и с Машенькиной зарплатой вы легко потянете. Я уже все посчитала.
Наступила неловкая пауза. Мария перестала улыбаться.
— Что посчитали, Галина Ивановна?
— А то, что вашу однокомнатную можно очень выгодно продать! — свекровь произнесла это с такой легкостью, будто предлагала вынести мусор. — Рынок сейчас хороший. Я уже даже поговорила с одной риелторшей, моей знакомой. Она сказала, что вашу квартирку разберут в первые же дни. А на эти деньги вы сделаете прекрасный первоначальный взнос за двушку. И ваша ипотека будет совсем смешной.
Мария почувствовала, как у нее похолодели пальцы. Она посмотрела на Алексея, но он увлеченно изучал что-то в телефоне, делая вид, что не слышит.
— Галина Ивановна, я... я даже не думала об этом, — проговорила Мария, стараясь держать себя в руках. — Мне эта квартира дорога. Это память о бабушке. Да и нам здесь хорошо.
— Хорошо-то хорошо, — свекровь снисходительно покачала головой, — но о будущем надо думать. Вам же детей растить! Где вы их здесь разместите? В прихожей? Или на кухне? Нет, для семьи нужно пространство.
Она обвела взглядом маленькую кухню, и ее лицо скривилось в легкой гримасе.
— И ремонт у вас тут, Машенька, староват. Обои уже не в моде такие. А в новой квартире все будет по-современному. Вы только подумайте: своя детская, большая гостиная... Мечта!
— Мама, может, не стоит? — наконец подал голос Алексей, почувствовав напряжение. — Нам и тут нормально.
— Какой «нормально»! — Галина Ивановна всплеснула руками. — Я же для вас стараюсь! Я же хочу для вас лучшего. Однушку вашу быстро продадим, я уже риелтора знаю. А на первое время по ипотеке мы вам с Андреем поможем, поддержка семьи ведь главное!
Упоминание младшего брата, вечного безработного и маминого сынка, задело Марию за живое.
— Спасибо за предложение, — сказала она как можно тверже. — Но я не хочу продавать свою квартиру. Это мое решение.
Наступила тяжелая тишина. Улыбка сошла с лица Галины Ивановны, уступив место холодной, каменной маске. Она медленно отпила чаю, поставила чашку с громким стуком.
— Я вижу, ты еще не до конца чувствуешь себя частью нашей семьи, Мария, — произнесла она ледяным тоном. — В семье все общее. И проблемы, и радости. И имущество. Надо уметь делиться и думать о коллективе.
Она встала, взяла свою сумку.
— Ладно, я пойду. А вы подумайте над моим предложением. Вместе. Серьезно.
Дверь за ней закрылась. В квартире повисло гнетущее молчание. Алексей наконец оторвался от телефона и неуверенно посмотрел на жену.
— Ну, она же желает нам добра... Может, и правда стоит посмотреть варианты? Просто посмотреть...
Мария посмотрела на мужа, и впервые за все время их отношений ей показалось, что он сидит не в ее квартире, а в какой-то чужой, и ему настолько же неловко, как гостю, которого вот-вот вежливо попросят удалиться.
— Нет, Леш, — тихо, но очень четко сказала она. — Не стоит.
Она встала и вышла на балкон, нуждаясь в глотке свежего воздуха. Предложение свекрови висело в воздухе тяжелым, отравляющим облаком. И где-то глубоко внутри Мария уже понимала, что это только начало.
Тишина после визита Галины Ивановны длилась недолго. Уже через неделю она позвонила Алексею и голосом, полным трагизма, сообщила, что у нее «сдало давление» от переживаний и ей срочно нужно приехать к сыну, чтобы «успокоить нервы». Мария, зная, что это лишь предлог, молча кивнула, когда Алексей, виновато избегая ее взгляда, сказал, что мама будет через час.
Галина Ивановна вошла в квартиру, действительно выглядя бледной и растерянной. Она опустилась на диван, приняв вид утомленной жизнью страдалицы, и несколько минут молчала, демонстративно прикладывая ладонь ко лбу.
— Мам, что случилось? — беспокойно спросил Алексей, подсаживаясь к ней. — Опять голова болит?
— Не голова, сыночек, а душа, — выдохнула она, глядя в пространство. — Беда у нас. Настоящая беда.
Мария, стоя у плиты и помешивая чай, насторожилась. Она мысленно готовилась к новой атаке на свою квартиру, но тон свекрови был иным — не настойчиво-деловым, а скорбным.
— Что за беда? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.
Галина Ивановна обернулась к ней, и в ее глазах стояла неподдельная тревога.
— Андрюша мой... — она смахнула несуществующую слезу. — Влюбился, Машенька. Влюбился без памяти. И девушка, вроде, ничего себе, с характером. И... они уже подумывают о свадьбе.
— Ну и хорошо же, — удивилась Мария. — Чем это беда?
— Да какая же это хорошая новость? — свекровь всплеснула руками. — У него же ничего нет! Ни кола ни двора! Работает где-то курьером, денег хватает только на сигареты и на пиво с друзьями. На что он семью содержать будет? Где жить-то они будут? Снимать? Это же денежная яма! Они всю жизнь в чужих стенах проживут!
Она снова умолкла, давая драматической паузе сделать свою работу. Алексей похлопал ее по руке.
— Мам, ну не драматизируй. Все как-то устраиваются. Может, и у него все получится.
— Как получится? — голос Галины Ивановны взвизгнул до истеричных ноток. — Он же мой сын! Я не могу смотреть, как он пропадает! И тут... тут такое стечение обстоятельств...
Она посмотрела прямо на Марию, и в ее взгляде вдруг не осталось и следа от слабости. Только холодный, расчетливый блеск.
— Я вчера говорила с его невестой, с Ирочкой. Так она прямо сказала, что выходить замуж без собственного жилья не намерена. И я ее понимаю! Разумная девушка. И знаешь, что я придумала? — она даже привстала, ее лицо озарилось наигранным вдохновением. — Это же судьба!
Мария похолодела. Она уже поняла, к чему все идет.
— Какая судьба? — тихо спросила она.
— Да ваша же квартира! — воскликнула Галина Ивановна, как будто открывая Америку. — Вы ведь все равно подумываете о расширении! О продаже! Так почему бы не помочь родному человеку? Не отдавать же деньги чужим людям!
Она вскочила с дивана и начала расхаживать по комнате, полная «гениального» плана.
— Вы продаете эту однушку! Не за полную цену, конечно, мне же неудобно будет, — она сделала жест, словно отмахиваясь от пустяков, — а по родственной, с небольшой скидкой. На эти деньги Андрей с Ирой сделают первоначальный взнос за свою квартирку! Решат свой главный вопрос! А вы... а вы подумаете о своем потом. Или мы с вами вместе подумаем! Они вам потом отдадут, честное слово! Ну, может, не все сразу, но частями!
В комнате повисла оглушительная тишина. Алексей смотрел на мать с открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова. Мария чувствовала, как по ее спине бегут мурашки от наглости и абсурда услышанного.
— Галина Ивановна, — начала она, и ее голос дрогнул от сдерживаемых эмоций. — Вы сейчас серьезно? Предлагаете мне продать мою, добрачную, квартиру, доставшуюся мне от бабушки, чтобы подарить деньги вашему сыну?
— Какие «подарить»! — обиделась свекровь. — Я же сказала — они отдадут! Он же брат твоего мужа! Родная кровь! Ты не можешь ему отказать в такой мелочи! Он без твоей помощи пропадет, сломает себе всю жизнь из-за какой-то жилищной проблемы!
— Мелочи? — Мария не поверила своим ушам. — Вы называете квартиру мелочью?
— Ну, не мелочи, конечно, — поправилась Галина Ивановна, — но на то и семья, чтобы выручать в трудную минуту! Мы же тебя в семью приняли, души в тебе не чаяли! А ты не хочешь помочь в ответ? Отказать родному человеку?
Она снова села на диван и уставилась на Марию взглядом, полным укоризны и притворной боли, как будто та только что совершила самое страшное предательство в мире.
Алексей, наконец, нашел в себе силы говорить.
— Мама, это какой-то бред. Какая продажа? Маша же сказала, что не хочет продавать квартиру. И вообще, это ее собственность.
— Ах, ее собственность? — Галина Ивановна резко повернулась к сыну, и вся ее наигранная слабость испарилась, уступив место холодной ярости. — А ты кто? Чужий человек в этом доме? Ты здесь не живешь? Ты не имеешь права голоса? Или ты уже настолько под каблуком, что даже за брата заступиться не можешь? Он же твоя кровь!
Она снова перевела взгляд на Марию, и ее глаза сузились.
— Или ты, Мария, считаешь мою семью недостаточно хорошей для себя? Думаешь, мы тебя не достойны? Так, что ли?
Мария посмотрела на мужа, ожидая поддержки, но он лишь растерянно опустил глаза, разрываясь между женой и разошедшейся матерью. И в этот момент она поняла всю глубину пропасти, в которую их затягивает. Это была уже не просьба. Это был ультиматум, прикрытый манипуляцией и ложной заботой.
Тишина после предложения Галины Ивановны была густой и звенящей, как натянутая струна. Мария чувствовала, как по ее лицу разливается жар, а пальцы холодеют. Она смотрела на свекровь, и ей казалось, что она видит совершенно другого человека — не ту милую, заботливую женщину, что была на свадьбе, а холодную, расчетливую манипуляторшу.
— Галина Ивановна, — начала Мария, и ее голос, к ее собственному удивлению, прозвучал низко и твердо. — Я не буду продавать свою квартиру. Ни вам, ни Андрею, никому. Это мое окончательное решение. И обсуждать здесь больше нечего.
Лицо свекрови исказилось. Притворная слабость и материнская скорбь испарились в одно мгновение, словно их и не было. Ее глаза, narrow и колкие, впились в Марию.
— Ах, вот как? — ее голос стал шипящим, ядовитым. — Окончательное решение? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Я — мать твоего мужа! Я — старшая в этой семье!
— В вашей семье, — поправила ее Мария. — А это — моя квартира. И мое решение.
— Твоя квартира? — Галина Ивановна фыркнула, и это прозвучало как плевок. — А мой сын что? Приживал здесь? Он тут ночует, вещи свои разбросал, он вложил сюда свою долю?
— Какую долю? — не выдержал Алексей, но голос его был слабым, потерянным. — Мам, прекрати...
— Молчи! — рявкнула на него свекровь, не отводя взгляда от Марии. — Я тебя растила, на ноги ставила, а ты теперь из-за юбки рот разинуть боишься? Она тебя на мякине провела, дурачка! У нее есть крыша над головой, а у тебя нет! Она тебя в рабы взяла, а ты и рад!
Она сделала шаг вперед, ее палец с длинным маникюром был направлен прямо на Марию.
— А ты... Ты просто жадная! Жадина деревенская! Сидишь на своей клетушке, как собака на сене! Ни себе, ни людям! Мой сын тебе жизнь скрасил, а ты ему даже помочь родному брату не хочешь! Ты чужая! Чужая и жадная!
Каждое слово било точно в цель. Мария чувствовала, как сжимается горло, но отступать она уже не могла. Это был переходивший все границы.
— Вы переходите всего дозволенного Галина Ивановна, — сказала она, и ее руки задрожали. — Я прошу вас остановиться.
— Ой,! — передразнила ее свекровь. — Американские словечки выучила! Ты в России живешь! У нас семьи друг за друга горой! А ты... ты не семья! Ты просто проходимец, который пристроился к моему сыну и теперь думает, что он тут хозяин!
— Выйди, — тихо сказала Мария. Она больше не смотрела на свекровь. Она смотрела на Алексея. — Выйди из моей квартиры. Сейчас же.
Галина Ивановна замерла на секунду, не веря своим ушам. Затем ее лицо побагровело от бешенства.
— Как ты меня выгоняешь? Меня? Из квартиры моего сына?
— Это не квартира твоего сына, — ледяным тоном произнесла Мария. — Это моя квартира. Купленная на мои деньги, до брака. И я прошу вас уйти.
Она посмотрела на мужа. Его лицо было бледным, он метался взглядом между женой и матерью, словно загнанный зверь.
— Леша? — тихо позвала она. Ей отчаянно нужна была его поддержка. Хотя бы слово. Хотя бы взгляд.
Он промолчал, опустив голову.
— Видишь? — торжествующе прошипела Галина Ивановна. — Мой сын на твоей стороне? Нет. Он со мной. Он понимает, что такое родственная кровь. А ты... ты так и останешься тут одна со своей жадностью. Приживалка.
Она повернулась, с грохотом схватила свою сумку и, не попрощавшись, вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стены.
В квартире воцарилась оглушительная тишина. Мария стояла, не двигаясь, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Потом она медленно повернулась к мужу.
— И что ты молчал? — спросила она, и голос ее сорвался на шепот. — Ты слышал, что она мне говорила? Ты считаешь меня жадной? Чужой?
Алексей поднял на нее глаза, полные растерянности и вины.
— Маш... она же мама... Она просто переживает за Андрея. Она не хотела тебя обидеть, просто у нее такой характер...
— Не хотела обидеть? — Мария засмеялась, и этот смех прозвучал горько и неуместно. — Она назвала меня жадной собакой на сене! И чужачкой! И ты считаешь это нормальным? Ты считаешь нормальным то, что она требует у меня мою собственность для своего раздолбая-сына?
— Ну почему же требует... Она предложила... — он беспомощно развел руками.
— Предложение, от которого нельзя отказаться? — Мария подошла к нему вплотную. — Алексей, это мой дом. Единственное, что у меня есть по-настоящему моего. И она пришла сюда и устроила скандал, пытаясь это отнять. А ты... ты просто сидел и молчал.
— Что я мог сделать? — взорвался он, наконец. — Встать между вами? Она же моя мать!
— А я твоя жена! — выкрикнула Мария, и из глаз у нее наконец хлынули слезы. — Мы должны быть одной командой! Ты должен был защитить меня! Хотя бы сказать: «Мама, это недопустимо, мы не будем это обсуждать»! Но ты промолчал! Ты дал ей понять, что ее поведение нормально!
Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Впервые за все время их брака между ними выросла стена — высокая, холодная и очень прочная. И строила ее не только Галина Ивановна. Свой кирпичик в нее положил и он своим молчанием.
Неделя после скандала прошла в ледяном молчании. Алексей ходил по квартире на цыпочках, пытался заговорить, но Мария отстранялась. Ее ранили не столько слова свекрови, сколько его предательское молчание. Оно звенело в ушах громче оскорблений.
Она почти не спала. По ночам в голове крутилась одна и та же мысль: «А что, если они правы? Я действительно жадная? Я плохая жена и невестка?» Сомнения разъедали изнутри. Галина Ивановна мастерски играла на чувстве вины.
Но однажды утром, проснувшись снова с тяжелым камнем на душе, Мария посмотрела на себя в зеркало и не увидела там жадную или плохую женщину. Она увидела загнанную в угол, уставшую и униженную девушку. И этот взгляд стал переломным.
«Хватит, — сказала она себе твердо. — Хватит сомневаться. Нужны факты. Нужна правда».
Она отпросилась с работы и пошла в юридическую консультацию. Офис оказался небольшим, но строгим, с запахом старой бумаги и кофе. Юрист, женщина лет пятидесяти с внимательными, умными глазами и строгой прической, выслушала ее спокойно, не перебивая. Мария, сбиваясь и путаясь, рассказала все: про квартиру, про свекровь, про требования продать и отдать деньги брату.
Когда она закончила, юрист, представившаяся Ириной Петровной, медленно отложила ручку.
— Хорошо, Мария, — сказала она деловым, спокойным тоном. — Давайте разбираться по порядку, чтобы у вас не осталось никаких сомнений. Запомните раз и навсегда.
Она достала чистый лист бумаги и начала тезисно записывать, сопровождая каждый пункт четкими пояснениями.
— Первое. Квартира, приобретенная вами до брака, является вашей личной собственностью. Это регламентируется Семейным кодексом РФ, статья 36. Это значит, что она принадлежит только вам. Ни ваш муж, ни, тем более, его родственники, не имеют на нее никаких прав. Ни моральных, ни юридических.
Мария слушала, затаив дыхание, и ей становилось легче с каждым словом.
— Второе. Распоряжаться этой собственностью — продавать, дарить, завещать — можете только вы и исключительно вы. Любые попытки давления с целью forced отчуждения имущества, особенно со стороны третьих лиц, каковыми являются ваша свекровь и ее сын, являются неправомерными.
Ирина Петровна посмотрела на Марию поверх очков.
— Проще говоря, они не имеют права даже требовать от вас обсуждения этого вопроса. Это ваше личное дело.
— А если... если бы я продала и мы купили другую? — робко спросила Мария.
— Вот это уже интереснее, — юрист сложила руки на столе. — Если бы вы продали свою добрачную квартиру и добавили вырученные деньги, например, в ипотеку, приобретая новое жилье уже в браке, то эта новая квартира стала бы вашей совместной собственностью. Но! Здесь крайне важно выделить доли. Без специального брачного договора или соглашения о выделении долей, купленная в браке недвижимость делится пополам, независимо от того, чьи деньги были вложены. Вы рискуете тем, что в случае развода ваши деньги, вложенные от продажи личной квартиры, будут поделены поровну.
Мария почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она даже не думала о таком развитии событий.
— То есть... чтобы защитить себя, мне нужно было бы оформлять брачный договор, где четко прописано, что новая квартира куплена на средства от продажи моего личного имущества, и определяются доли?
— Совершенно верно, — кивнула Ирина Петровна. — Но в вашей ситуации, судя по всему, речь даже не об этом. Вам предлагают просто подарить деньги. Вернуть их, как было сказано, «честное слово» — это не юридический термин. Это ничтожное обещание, не имеющее силы.
Она откинулась на спинку кресла.
— Мой совет, как юриста, — не делать ничего. Ни при каких условиях не продавать и не закладывать свою квартиру под давление. Вы находитесь в абсолютно правовой позиции. Закон на вашей стороне на все сто процентов.
Мария вышла из здания юридической консультации, и ей показалось, что она впервые за долгое время вздохнула полной грудью. Давление, которое сжимало ее виски, исчезло. Сомнения испарились. Их место заняла твердая, кристально ясная уверенность.
Она достала телефон и увидела несколько пропущенных звонков от Алексея и одно сообщение от Галины Ивановны: «Мария, нам нужно серьезно поговорить. Я приеду завтра».
Раньше такое сообщение заставило бы ее нервно сжаться. Теперь же она прочитала его спокойно, с легкой усмешкой. Она знала, что сказать. Она знала, что делать.
У нее были не просто эмоции. У нее были факты. И закон.
На следующий день Мария взяла отгул. Она спокойно собралась, приготовила завтрак и ждала. Ждала того самого разговора, которого еще неделю назад боялась бы панически. Теперь же внутри нее была лишь холодная, спрессованная решимость.
Алексей, видя ее собранность, нервничал.
— Может, не надо сегодня? — предложил он за завтраком, разбивая яичницу на тарелке. — Мама, может, передумает. Зачем лишние ссоры?
— Это не ссора, Алексей, — спокойно ответила Мария, отпивая кофе. — Это последнее предупреждение. И мне нужен ты. Здесь. Рядом.
Он промолчал, и она поняла, что надеяться на его поддержку все еще наивно. Но его присутствие было необходимо — как свидетельство.
Ровно в одиннадцать раздался мерный, уверенный звонок в дверь. Мария глубоко вдохнула и пошла открывать.
На пороге стояла Галина Ивановна. Она была в своем обычном парадном виде, с сумкой из хорошей кожи и тем же выражением непоколебимой правоты на лице. Она вошла, не поздоровавшись, окинула взглядом прихожую, будто проверяя, все ли на месте, и прошла в гостиную, где за столом сидел Алексей.
— Ну, я пришла серьезно поговорить, — заявила она, устраиваясь в кресле, как на троне. — Надеюсь, ты за неделю одумалась, Мария, и мы сможем решить все по-хорошему.
Мария закрыла дверь, медленно подошла и села напротив. Она не сводила со свекрови спокойного, взвешенного взгляда.
— Мы действительно будем говорить серьезно, Галина Ивановна. И только один раз. Поэтому слушайте внимательно.
Ее тон был настолько новым, таким непривычно твердым, что Галина Ивановна на мгновение смутилась. Даже Алексей поднял на нее удивленный взгляд.
— Я хочу, чтобы вы раз и навсегда поняли несколько вещей, — начала Мария, четко выговаривая каждое слово. — Первое. Квартира, в которой мы находимся, является моей личной собственностью. Она была куплена мной до брака на мои деньги. Это не совместное имущество. Это не собственность вашего сына. Это мое.
— Опять эти сказки... — фыркнула свекровь, но Мария ее перебила. Впервые.
— Это не сказки. Это статья 36 Семейного кодекса Российской Федерации. Вы можете проверить.
В воздухе повисла тишина. Галина Ивановна смотрела на нее с открытым ртом.
— Второе. Распоряжаться этой собственностью — продавать, дарить, менять — могу только я. Исключительно я. Никто не имеет права требовать от меня этого, давить на меня или пытаться манипулировать мной, чтобы заставить меня расстаться с моим имуществом.
— Мария, как ты разговариваешь? — попыталась вставить свое слово свекровь, но ее голос уже потерял прежнюю уверенность.
— Я разговариваю так, как должна была говорить с первого дня. Третье. Предложение продать мою квартиру, чтобы отдать деньги вашему сыну Андрею, является не просто наглым и абсурдным. С юридической точки зрения, это попытка неправомерного завладения чужим имуществом под давлением.
Мария сделала паузу, давая этим словам достигнуть цели.
— Поэтому мое решение окончательное и обсуждению не подлежит. Моя квартира не является предметом обсуждения. Точка.
Она перевела взгляд на Алексея, который сидел, опустив голову, и, кажется, старался провалиться сквозь землю.
— И мой муж это прекрасно понимает. И поддерживает. Правда, Леша?
Он медленно поднял на нее глаза, полные растерянности и стыда, и кивнул. Словно против своей воли.
Галина Ивановна наблюдала за этой сценой, и ее лицо постепенно багровело от бешенства. Ее планы рушились на глазах, а ее собственная сын-предатель молча соглашался с этой… этой выскочкой!
— Что? — прошипела она, вскакивая с кресла. — Ты что себе позволяешь? Ты мне статьи цитируешь? Ты угрожаешь мне?
— Я не угрожаю. Я информирую, — холодно парировала Мария. — И предупреждаю. Следующий, кто поднимет в моем доме вопрос о продаже моей квартиры, может собирать вещи и искать себе новое жилье. Без разницы, кто это будет.
Она посмотрела прямо на свекровь, и в ее взгляде не было ни страха, ни злости. Только непоколебимая твердость.
— Я думала, мы семья... — начала Галина Ивановна, но ее голос дрогнул. Она поняла, что старые манипуляции больше не работают.
— В семье уважают личные границы и собственность, — закончила за нее Мария. — А не пытаются ее отнять. Разговор окончен.
Галина Ивановна постояла еще несколько секунд, пытаясь найти, что сказать, но слова не шли. Впервые она проиграла. С треском. Она резко развернулась, схватила свою сумку и, не сказав ни слова, выбежала из квартиры.
Дверь захлопнулась. В тишине было слышно лишь тяжелое дыхание Алексея. Он смотрел на жену, и в его глазах читался ужас от того, что она натворила, и… странное, едва зарождающееся уважение.
Мария же, опустившись на стул, вдруг почувствовала дикую усталость. Сражение было выиграно. Но война, она чувствовала, только начиналась.
Тишина, наступившая после ухода Галины Ивановны, была оглушительной. Мария сидела, глядя в одну точку, и чувствовала, как дрожь от перенесенного напряжения медленно отпускает ее тело. Она сделала это. Она сказала все, что должна была сказать давно.
Алексей не двигался. Он сидел, уставившись на стол, его плечи были ссутулены, а в глазах стояла пустота. Казалось, он пытался осмыслить масштаб произошедшего. Его мать, всегда бывшая для него непререкаемым авторитетом, только что была выставлена за дверь. Его жена, всегда мягкая и уступчивая, проявила неслыханную жесткость.
— Ну и что... что теперь будет? — наконец, тихо произнес он, не поднимая головы.
— Теперь, — так же тихо ответила Мария, — все будет так, как я сказала. Либо ты на моей стороне, либо... — она не договорила, но продолжение висело в воздухе.
Он резко поднял на нее глаза. В них читались страх и обида.
— Ты что, выгонишь меня? Родного мужа? Из-за ссоры с моей матерью?
— Это не ссора, Алексей! — голос Марии дрогнул. — Это война за наш дом! За наши границы! Ты действительно не понимаешь? Она пришла и потребовала, чтобы я отказалась от самого ценного, что у меня есть! Для твоего брата-бездельника! И ты... ты молчал. Ты до сих пор не сказал, что она не права.
— Она же мать! — взорвался он, вскакивая со стула. — Она растила нас одна! Она для нас всем пожертвовала! Как я могу говорить ей, что она не права?
— А как ты можешь молчать, когда она оскорбляет твою жену и требует то, на что не имеет никакого права? — в голосе Марии зазвенели слезы, но она сглотнула их. — Где твои жертвы ради меня? Где твоя защита? Ты мой муж или вечный сынок своей мамочки?
Его телефон на столе завибрировал, замигал экран. «МАМА». Алексей посмотрел на звонок, будто на гремучую змею.
— Не бери, — тихо, но твердо сказала Мария.
Он замер в нерешительности. Вибрация заполняла комнату, становясь все навязчивее. Это был звонок-ультиматум. Проверка на прочность.
Телефон умолк. Наступила зловещая пауза. И через секунду снова зазвонил. Снова и снова. Галина Ивановна не сдавалась.
— Возьми, — неожиданно для себя сказала Мария. — Возьми и скажи ей. Скажи все, что должен был сказать здесь. Или положи трубку и будь готов, что она приедет сюда снова. Выбор за тобой.
Алексей сжал кулаки. Его лицо исказилось от внутренней борьбы. Он ненавидел эти ссоры, ненавидел делать выбор. Но отступать было некуда.
Он схватил телефон и резко нажал на кнопку ответа.
— Мама... — начал он сдавленным голосом.
В трубке сразу же раздался истеричный, громкий крик, который был слышен даже Марии.
— Что это было? Как она смеет так со мной разговаривать? Ты слышал это? Ты видел это? Это же полное неуважение! Я требую, чтобы ты немедленно...
— Хватит! — вдруг крикнул Алексей. Его голос, неожиданно окрепший и грубый, заставил Марию вздрогнуть. В трубке наступила тишина. — Хватит, мама! Прекрати!
— Как... как ты со мной разговариваешь? — послышался шёпот, полный неподдельного ужаса.
— Я говорю с тобой как со взрослый человек со взрослым человеком! Ты перешла все границы! Требовать у моей жены ее квартиру? Устраивать скандалы в нашем доме? Оскорблять ее? Это недопустимо!
— Нашем доме? — ядовито переспросила Галина Ивановна. — Это ее дом, как она сама сказала! Ты там всего лишь приживал!
— Это НАШ с ней дом! — рявкнул Алексей. — И я не позволю тебе здесь больше командовать и все разрушать! Маша права. Ее квартира — ее личное дело. И обсуждать мы это больше не будем. Точка.
С той стороны дозвона послышались всхлипы.
— Значит, так... Значит, ты выбираешь ее? Свою змею подколодную? Отрекаешься от родной матери, которая жизнь за тебя отдала бы? От родного брата?
Алексей закрыл глаза. Его рука с телефоном дрожала.
— Я не отрекаюсь ни от кого. Но моя жена — моя семья. И если ты хочешь остаться в моей жизни, ты будешь уважать ее и наши письма. Иначе... иначе нам не о чем говорить.
Он резко положил трубку, не дожидаясь ответа. Телефон глухо стукнулся о стол.
В комнате снова воцарилась тишина. Алексей стоял, тяжело дыша, и смотрел в стену. По его щеке скатилась слеза. Он сделал это. Впервые в жизни он сказал своей матери «нет».
Мария медленно подошла к нему и молча обняла его за спину, прижавшись щекой к его лопатке. Он вздрогнул, но не отстранился.
— Прости, — прошептал он, и его голос сорвался. — Прости, что не сделал этого раньше.
Они стояли так несколько минут, и ледяная стена между ними понемногу начинала таять. Он плакал о разбитом образе всесильной матери. Она — о том, что надежда еще есть.
Но они оба знали, что это не конец. Это была только первая битва в войне, которую Галина Ивановна не собиралась проигрывать. Ее молчание было самым страшным ответом.
Год. Целый год прошел с того дня, когда в их маленькой квартире грохотали скандалы и звенели оскорбления. Год тишины. Сначала эта тишина была тяжелой, звенящей, полной недосказанности и напряжения. Каждый звонок в дверь заставлял Марию вздрагивать, а Алексея — мрачнеть. Они ждали новой атаки, нового витка войны.
Но его не последовало. Галина Ивановна исчезла. Не звонила, не писала, не приходила. Молчание было ее оружием, наказанием для сына, который посмел ослушаться. Алексей первое время звонил сам, но разговоры были короткими, холодными, исключительно «по делу» — как здоровье, как дела на работе. О Марии не спрашивали. О квартире не упоминали. Андрей, по слухам, так и не женился, перебивался случайными заработками и периодически «одалживал» у матери деньги, которые никто не вернуть.
Постепенно жизнь вошла в новую, спокойную колею. Странно, но отсутствие свекрови пошло их отношениям с Алексеем на пользу. Он, наконец, начал взрослеть. Перестал оглядываться на мамино мнение по каждому пустяку. Научился сам принимать решения — какой телевизор купить, куда поехать в отпуск, как распорядиться семейным бюджетом. Он стал хозяином в доме. Не формальным, а настоящим.
Они сделали в квартире небольшой ремонт — переклеили те самые «немодные» обои, которые так раздражали Галину Ивановну. Выбрали их вместе, долго споря об оттенках, и в итоге нашли компромисс. Это был их общий проект. Их общее пространство.
Однажды субботним утром они пили кофе на кухне. За окном моросил осенний дождь, в квартире пахло свежей выпечкой и уютом. Алексей вдруг отложил телефон и посмотрел на Марию.
— Знаешь, я вчера разговаривал с коллегой, — начал он негромко. — У него мать тоже очень властная. Он все никак не может жениться, боится, что она его невестку просто сожрет.
Мария подняла на него глаза, поймав серьезный тон.
— И что он делать будет?
— А ничего. Терпит. И мучается. — Алексей помолчал. — Я подумал... а ведь я мог бы так и остаться. Вечно виноватым мальчиком, который разрывается между женой и мамой. Спасибо тебе.
— За что? — удивилась Мария.
— За то, что заставила меня сделать выбор. Это было больно. Ужасно больно. Но это был единственный способ вырасти. Я сейчас смотрю на того себя... и мне почти жалко того запуганного парня.
Он взял ее руку и крепко сжал.
— Прости меня еще раз. За все.
— Я уже давно простила, — улыбнулась она ему. — Ты выбрал меня. И наш дом. Это главное.
В этот момент в дверь позвонили. Негромко, почти неуверенно. Они переглянулись. Нежданных гостей они не ждали.
Алексей пошел открывать. Мария осталась на кухне, но прислушалась.
— Мама? — удивленно произнес Алексей.
Сердце Марии на мгновение ушло в пятки. Но в голосе мужа не было ни паники, ни раздражения. Только спокойное удивление.
— Можно я... я на минутку? — донесся до кухни тихий, сдавленный голос Галины Ивановны. В нем не было ни прежней уверенности, ни наглости.
— Входи.
Мария вышла в коридор. На пороге стояла ее свекровь. Она выглядела постаревшей и съежившейся. В руках она сжимала старую сумку, на плечах был немодный платок. Она казалась обычной пожилой женщиной, а не грозной владычицей семейного клана.
— Здравствуй, Мария, — она не подняла на нее глаз.
— Здравствуйте, Галина Ивановна.
Неловкое молчание повисло в тесной прихожей.
— Я... я к вам ненадолго. Принесла вам варенья. Сама варила, — она протянула небольшой баночник. Рука ее дрожала. — Вы же раньше любили мое вишневое.
— Спасибо, — вежливо, но сдержанно сказала Мария, принимая банку.
— Как вы? — спросил Алексей, чтобы разрядить обстановку.
— Ничего. Живем. Андрей... устроился на постоянную работу. Смотрителем в парке. Мало платят, но уже что-то. — Она помолчала, глотая воздух. — Я... я больше не буду. Простите меня.
Она выпалила это последнее слово, словно камень с плеч, и повернулась к выходу.
— Подождите, — остановила ее Мария. — Выпьете с нами кофе?
Галина Ивановна обернулась. В ее глазах стояли слезы. Не театральные, а настоящие, горькие.
— Нет. Нет, спасибо. Мне уже надо.
Она посмотрела на сына, на невестку, на их квартиру, в которой все было не так, как она хотела, но в которой царил покой. Ее взгляд задержался на новых обоях, но она ничего не сказала. Только кивнула.
— Заходите как-нибудь, — сказал Алексей, и в его голосе прозвучала осторожная надежда.
— Как-нибудь, — безразлично отозвалась она и вышла на лестничную площадку.
Дверь закрылась. Они стояли и молча смотрели на банку с вареньем в руках у Марии — как на трофей после долгой и изматывающей войны, который на вкус был горьковато-сладким.
— Она сдалась, — тихо произнес Алексей.
— Нет, — поправила его Мария. — Она просто поняла, что здесь больше не хозяйка. И никогда ею не была.
Она поставила банку на полку в прихожей. Не на самое видное место, но и не в дальний угол.
Их крепость выстояла. Ценой потерь и ран, но выстояла. И теперь в ней, наконец, было тихо. По-настоящему тихо.