Этот звонок раздался в тот самый момент, когда я, наконец, расслабилась. В субботу утром, за чашкой кофе, в лучах солнца, падающих на наш с Максимом идеально чистый диван. Тишина, покой, никуда не надо было бежать. Рай.
Завибрировал телефон мужа. Он посмотрел на экран и как-то сразу ссутулился.
— Мама, — пробормотал он и ответил. — Привет, мам! Все хорошо?
Я видела, как его лицо меняется. Улыбка становится натянутой, в глазах появляется привычная доля тревоги. Я уже знала, что этот звонок не сулит ничего хорошего. Людмила Петровна редко звонила просто так, чтобы узнать о нашем самочувствии.
— Что? — голос Максима дрогнул. — Какой ремонт? Внезапный? А где они будут жить?
Мое сердце упало. Предчувствие беды стало таким явным, что я даже отставила чашку.
Максим помолчал, слушая длинную тираду своей матери, и только мычал в ответ. Потом он прикрыл трубку ладонью и посмотрел на меня виноватым, умоляющим взглядом щенка, которого поймали на разорванном тапке.
— Яночка, — начал он так, как будто сообщал о конце света. — Это Дима… У них там, понимаешь, потоп в квартире. Соседи сверху затопили. Всю отделку порвало. Жить негде. Мама просит, чтобы они пожили у нас. Ну, всего пару деньков. Пока не найдут мастеров и не оценят ущерб.
Дима — его старший брат. Вечный должник, мастер невыполненных обещаний и главный мамин сынок. Его жена Ольга — это отдельная песня о лени и неряшливости. И их десятилетний сын Костя, маленький вождь краснокожих, который не признавал слова «нельзя».
— У нас? — выдавила я. — Макс, ты в своем уме? Они втроем! И где они будут спать? На балконе?
— Ну, мы в спальне, а они тут, в гостиной. Дима с Ольей на диване, Костя на матрасе. Всего пару дней! Я же не могу им отказать. Они же родня. Ты же не хочешь, чтобы они на улице ночевали?
Этот знаменитый аргумент «ты же не хочешь, чтобы они на улице ночевали» действовал на него безотказно. И он надеялся, что подействует на меня.
— У них есть своя квартира, Максим! — попыталась я возразить, уже чувствуя, что проигрываю. — Ремонт можно делать, живя там. Отключить воду в одной комнате и всё такое. Это же отмазка! Они давно хотели к нам в гости заглянуть надолго, и вот представился случай.
— Яночка, ну пожалуйста, — он смотрел на меня такими несчастными глазами. — Я не могу им сказать «нет». Мама просто убьет меня. Это всего на пару дней. Обещаю. Я сам буду всем помогать, уберу, всё что угодно. Потерпи ради меня.
Я вздохнула. Этот взгляд, эта мольба… Я знала, что это ошибка. Но я любила своего мягкотелого мужа и в тот момент почему-то подумала, что семейный мир дороже правды. Я наивно решила, что смогу перетерпеть.
— Ладно, — сдалась я, и его лицо сразу просияло. — Но только на ДВА дня, Максим! Слышишь? Не на три, не на неделю. Ровно на два дня. И твоя обязанность — проследить, чтобы они не устроили здесь свинарник.
— Конечно! Спасибо, родная! Ты лучшая! — он расцеловал меня и радостно бросился в трубку. — Мам, всё нормально! Яна не против. Пусть приезжают.
Через три часа раздался настойчивый, нетерпеливый звонок в дверь. Я открыла.
На пороге стояли они. Дима с огромным спортивным мешком, который он бросил прямо на мой только что вымытый пол. Ольга с чемоданом на колесиках и с выражением лица королевы, прибывшей в пятизвездочный отель. И Костя, который сразу, не снимая грязных кроссовок, рванул вглубь квартиры.
— Ну, здрасьте, — протянула Ольга, окидывая критическим взглядом мою прихожую. — Проходной двор у вас тут. Я думала, попросторнее будет.
Дима хлопнул Максима по плечу.
— Братан, выручил! А то мы прям как бомжи эти самые. У нас там капец просто, весь пол вздулся. Жить невозможно.
Они прошли в гостиную, разнеся по полу уличную грязь. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Запах чужих людей, чужих вещей и беды медленно наполнял мой дом, мой единственный островок спокойствия в этом безумном мире.
Максим суетливо помогал им расставлять вещи, пытаясь услужить всем сразу.
— Садитесь, отдыхайте! Яна, может, чаю сделаешь?
Я пошла на кухню, чтобы скрыть нарастающее раздражение. Я стояла у плиты и понимала, что эти «пару деньков» превратятся в кошмар неопределенной длительности. И я была абсолютно права.
Первое утро началось с того, что меня разбудил громкий, на весь дом, звук мультфильмов из гостиной. Я посмотрела на часы — было без пятнадцати семь в субботу. Сердце упало. Я мечтала выспаться.
Я накинула халат и вышла из спальни. Картина была поразительная. Дима храпел, разметавшись на нашем диване, который уже потерял свой первозданный вид. Ольга, устроившись в ногах у мужа, листала телефон и громко комментировала что-то в соцсетях. А на полу, среди разбросанных вещей и крошек от вчерашнего печенья, сидел Костя, уставившись в телевизор.
— Доброе утро, — пробормотала я, пытаясь пройти на кухню, чтобы включить кофеварку.
Ольга подняла на меня глаза.
— Ага, доброе. А у вас кофе какой-то слабый, я вчера два раза делала, чтобы взбодриться. И молоко у вас нежирное, надо бы пожирнее. Для ребенка это полезнее.
Я остановилась, опешив от такой наглости.
— Оль, это наш кофе. И наше молоко. Мы такое пьем.
— Ну, я просто сказала, — пожала она плечами и снова уткнулась в телефон.
Максим в это время пытался незаметно проскользнуть в ванную, но Костя тут же подскочил к нему.
— Дядя Макс, а поиграешь со мной? У тебя есть крутые машинки?
— Потом, Костя, потом, — засуетился Максим. — Сначала умоемся.
— Он у нас такой активный, — с гордостью в голосе сказала Ольга, не отрываясь от экрана. — Ему все время нужно внимание. Развлекайте его, а то он скучать начинает.
Я молча заварила кофе. Моя тихая субботняя утренняя ritualia была безнадежно разрушена.
«Пару дней», — как мантру, повторяла я про себя, пытаясь успокоиться.
Но эти «пару дней» растянулись. Сначала ремонт у Димы «затянулся из-за нерадивых мастеров». Потом они «ждали эксперта для оценки ущерба». Через неделю прозвучала новая версия — «ждали страховую компанию».
А тем временем гости обживались все увереннее. Моя квартира превратилась в проходной двор. Их вещи расползлись по всем углам. Ольга без спроса пользовалась моей косметикой, а когда я сделала ей замечание, она лишь отмахнулась:
— Да ладно тебе, я же чуть-чуть. У тебя тут целая батарея этих баночек, все равно все не используешь.
Дима привык разговаривать громко, почти крича, в любое время суток и постоянно оставлял после себя кружки с недопитым чаем и огрызки на журнальном столике. Максим робко пытался убирать за братом, но тот лишь хлопал его по спине и говорил:
— Не напрягайся, братан, мы же свои люди! Не до церемоний.
Апофеозом стала ситуация с платьем. В среду мне нужно было заехать в офис на совещание. Я нарядилась в новое платье — элегантное, кремового цвета, которое купила для важных переговоров. Вышла из спальмы и направилась к прихожей, чтобы надеть туфли.
В этот момент из гостиной вышла Ольга. На ней было мое платье. Оно сидело на ней тесно, ткань натянулась на бедрах.
— О, Яна, просыпаешься? — сказала она, как ни в чем не бывало, и покрутилась перед зеркалом в прихожей. — А платьишко у тебя симпатичное. Я примерила. Мне чуток мало, но выглядит ничего.
У меня перехватило дыхание. Я остолбенела, глядя на нее. Максим, стоявший на кухне, выронил ложку. Воцарилась тишина.
— Сними. Немедленно, — тихо, но очень четко произнесла я. — Это мое новое платье. Я надела его один раз.
Ольга сделала удивленное лицо и фыркнула.
— Что ты как собака на сено? Платье же висит, ты его не носишь. Я постираю потом, если что! Не драматизируй.
— Я не драматизирую! — голос мой сорвался на крик. Я больше не могла сдерживаться. — Это моя личная вещь! Ты не имела права даже залезать в мой шкаф! Сними сию секунду!
На шум пришел Дима.
— Чего опять шумите? — недовольно буркнул он. — Оля, чего прилипла к зеркалу? Шла бы уже, кофе сделала.
— Да она из-за какого-то тряпки закатила истерику, — показала пальцем на меня Ольга.
В этот момент зазвонил телефон Максима. Он посмотрел на экран и побледнел. Это была свекровь. Он ответил, и я сразу услышала ее визгливый голос, даже без громкой связи. Ольга, видимо, пока я была в спальне, уже успела ей нажаловаться.
Максим пытался что-то вставить, но безуспешно. Потом он молча протянул телефон мне.
— Мама хочет с тобой поговорить.
Я взяла трубку. Рука дрожала от ярости.
— Яна, что это ты там опять устраиваешь? — послышался в трубке холодный, осуждающий голос Людмилы Петровны. — Оля мне все рассказала. Не будь мелочной, эгоисткой! Оля просто полюбовалась твоим вкусом, похвалила тебя, а ты в ответ — скандал. Это неправильно! Ты должна радоваться, что у вас такие доверительные отношения! Из-за какого-то платья унижаешь человека!
Я не верила своим ушам. Меня обвиняли в том, что я защищаю свою собственность в собственном доме.
— Людмила Петровна, — начала я, пытаясь говорить спокойно. — Это мое платье. Его никто не спрашивал…
— И что? — перебила она меня. — Вы же семья! Надо делиться! Я надеюсь, ты извинишься перед Олей за свою грубость. И вообще, прими гостей получше. Они в беде, а ты со своими платьями!
Она бросила трубку. Я стояла с телефоном в руке, глядя на торжествующее лицо Ольги. Дима смотрел на меня с немым укором. Максим потупил взгляд.
Ольга, так и не сняв платья, прошла на кухню, громко заявив:
— Пойду, кофе сварю. Надо же ублажать хозяйку.
Я повернулась и ушла обратно в спальню, громко хлопнув дверью. Я села на кровать и смотрела в стену. Внутри все кипело. Это был уже не просто бытовой дискомфорт. Это было тотальное неуважение и вторжение на мою территорию. И самое ужасное — мой собственный муж не смог меня защитить.
Он вошел в комнату через несколько минут.
— Яночка, ну успокойся… — начал он жалобно.
— Вон, — прошипела я, даже не глядя на него. — Просто выйди.
Он послушно вышел.
Я понимала, что «пару дней» закончились. Началась война. И я была в ней одна.
Тишина после вчерашнего скандала была звенящей и фальшивой. Я провела вечер в спальне, выйдя только ночью, чтобы на кухне налить себе воды. Гостиная была убрана — видимо, Максим, мучимый чувством вины, все же попытался навести подобие порядка.
Утро началось без громких мультиков. Ольга и Дима вели себя неестественно тихо, перешептывались на кухне, бросая в мою сторону колкие взгляды. Я молча приготовила себе кофе и вернулась в спальню. Воздух был наполнен невысказанными претензиями и ожиданием новой бури.
Буря приехала около одиннадцати утра. Раздался резкий, продолжительный звонок в дверь — не тот, что был у почтальона или курьера, а властный, требовательный, знакомый до боли.
Первой к двери рванулась Ольга.
— Людмила Петровна! — слащаво воскликнула она, распахивая дверь. — Заходите, проходите! Мы вас заждались!
На пороге, как адмирал на палубе захваченного вражеского корабля, стояла моя свекровь. Людмила Петровна. В руках у нее была объемная сумка-тележка, набитая, как я сразу поняла, «гуманитарной помощью» для своих пострадавших детей.
Она вошла, не поздоровавшись со мной, окинула прихожую критическим, оценивающим взглядом и смерила меня холодным взглядом.
— Здравствуйте, Людмила Петровна, — все же нашла в себе силы сказать я.
Она промолчала, словно не услышав, и прошла в гостиную, где ее уже ждали обнимашки с Димой и восторженные возгласы Кости «бабуля приехала!». Максим неловко стоял в дверном проеме, будто школьник, вызванный к директору.
— Ну, как вы тут? — громко спросила свекровь, устраиваясь в самом лучшем кресле, моем любимом. — Наверное, голодаете? Я вам тут домашних котлет привезла, солений своих. Оля, бери, разгружай. Максим, чего вошел? Помоги невестке!
Мы с мужем молча наблюдали, как они хозяйничают на нашей кухне, раскладывая по нашим полкам свои банки и контейнеры.
Затем Людмила Петровна провела подробный осмотр квартиры. Она заглянула в спальню, покритиковала расстановку мебели в гостиной, поинтересовалась, почему такие тонкие занавески.
— Сквозняки будут, — авторитетно заявила она. — Надо плотнее вешать. Диме продует тут.
Потом ее взгляд упал на то самое кресло, где сидел ее старший сын.
— Что это за кресло? — нахмурилась она. — Совсем спинка неудобная. Моему Диме с его больной спиной здесь сидеть нельзя! Максим, ты должен был о здоровье брата подумать! Переставь его к окну, там свет падает, читать будет удобнее. И подушку ему ортопедическую купите. Срочно. Нечего экономить на здоровье близких.
У меня в глазах потемнело. Я почувствовала, как по телу разливается горячая волна гнева. Я больше не могла молчать.
— Людмила Петровна, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Это мое кресло. И моя квартира. И мне нравится, где оно стоит.
В комнате повисла гробовая тишина. Ольга замерла с кастрюлей в руках, Дима оторвался от телефона, Максим застыл в позе человека, готового в любой момент броситься наутёк.
Свекровь медленно повернула ко мне голову. Ее глаза сузились.
— Твоя квартира? — она произнесла эти слова с такой ядовитой сладостью, что по коже побежали мурашки. — Общая! Вы в браке! Что твое, то и нашего Максима. А значит, и моя семья здесь имеет полное право чувствовать себя как дома. И я, как мать, обязана проследить, чтобы всем здесь было комфортно.
— Комфортно должно быть в первую очередь мне и вашему сыну, — парировала я. — Мы здесь хозяева.
— Хозяева? — она фыркнула. — Хозяева так гостей не принимают! Мои дети приехали к вам в беде, а вы с ними из-за платьев и кресел скандалите! Это не по-семейному! Я думала, ты более воспитанная девушка.
Она порылась в своей сумке и достала сложенный в несколько раз листок бумаги.
— В общем, я все беру в свои руки. Чтобы избежать дальнейших недопониманий, — она совала листок мне. — Вот список продуктов, который нужно купить к завтрашнему дню. Приезжает мой брат, ваш дядя Витя. Он хочет навестить Диму, поддержать его в беде. Нужно достойно принять гостя.
Я взяла листок машинально. Мой взгляд скользнул по пунктам: мясо для жаркого, несколько видов колбас, дорогой сыр, красная рыба, импортные фрукты, виски…
Я медленно подняла на нее глаза. Во мне что-то переломилось. Вежливость, терпение, желание сохранить мир — все это испарилось.
— Людмила Петровна, — голос мой стал тихим и очень твердым. — Вы с ума сошли?
Она отшатнулась, будто я ее ударила.
— Как ты со мной разговариваешь?!
— Так, как вы этого заслуживаете, — я медленно разорвала листок пополам и бросила обрывки на пол. — Никакого дяди Вити здесь не будет. Никакого застолья. И никто не будет указывать мне, что покупать в мой же холодильник. Вы все здесь — гости. И вести себя вы должны соответствующим образом. А не как оккупанты.
Свекровь побледнела, затем вся покраснела. Она встала, тыча пальцем в мою сторону.
— Я… я тебя на место поставлю! Максим! — она закричала на сына. — Немедленно приведи в чувство свою жену! Она совсем распустилась!
Максим, бледный как полотно, пытался вставить что-то вроде «мам, давайте успокоимся», но его никто не слушал.
— Она сейчас же извинится передо мной и перед Олей! — продолжала орать Людмила Петровна. — Иначе я лично…
— Иначе вы что? — перебила я ее. Я подошла к входной двери и распахнула ее. — Покиньте мой дом. Сейчас же. У вас нет права приходить сюда и устраивать разносы.
Наступила шокированная тишина. Даже Оля перестала греметь кастрюлями. Все смотрели на меня, как на сумасшедшую.
Людмила Петровна, задыхаясь от ярости, схватила свою сумку.
— Я ухожу! — прошипела она. — Но чтобы к моему приезду все было сделано! И чтобы я больше не слышала подобных выходок! Максим, ты мне потом позвонишь и все объяснишь!
И она вышла, громко хлопнув дверью.
В квартире стояла мертвая тишина. Первым нарушил ее Дима.
— Ну ты даешь, — с неприязнью сказал он, качая головой. — Со старшими так разговаривать. Макс, у тебя просто стерва дома, а не жена.
Я не стала ничего отвечать. Я повернулась и снова ушла в спальню. Дверь за мной закрылась негромко, но это прозвучало громче любого хлопка.
Генеральное сражение было проиграно. Осада моего дома перешла в новую, открытую фазу. И я поняла, что дипломатия и терпение закончились. Остался только один вариант — тотальная война.
Я сидела на краю кровати, и дрожь, вызванная адреналином, постепенно сходила на нет, сменяясь ледяным, кристально ясным спокойствием. Ярость уступила место холодной, расчетливой решимости. Я больше не была жертвой, загоняемой в угол. Я была юристом. И пора было вести себя соответственно.
Я встала, подошла к своему письменному столу и отодвинула потайную панель в нижнем ящике. Там, под стопкой бумаг, лежала небольшая, но тяжелая картонная папка. Моя папка. Папка собственницы.
Я вынула ее и вышла в гостиную. Трое «гостей» молча, с немым укором, смотрели на меня. Максим метался между ними и дверью в спальню, видимо, не решаясь войти ко мне.
— Максим, — позвала я его, и он вздрогнул. — Зайди, пожалуйста. Надо поговорить.
Он послушно последовал за мной в спальню. Его лицо было испуганным и потерянным. Я закрыла дверь, отрезая себя от любопытных взглядов.
— Сядь, — сказала я мягче.
Он сел на кровать, опустив голову.
— Яночка, прости… Мама она просто… — он безнадежно махнул рукой.
— Максим, хватит, — я перебила его. Я села рядом и положила папку между нами. — Давай начистоту. Твоя мама и твой брат ведут себя так, потому что ты им это позволяешь. Они уверены, что это твоя квартира. Вернее, чуть ли не их общая семейная собственность.
— Но мы же женаты… — начал он.
— Именно что, — я открыла папку. — Посмотри.
Я стала выкладывать перед ним документы один за другим. Каждый — удар молотка по наковальне.
— Вот договор купли-продажи. Смотри, здесь только моя фамилия. Я покупала эту квартиру. Вот выписка из ЕГРН.Единственный собственник — я. Вот расписки от моих родителей.Они помогали мне с первоначальным взносом по ипотеке. Твои родители не дали ни копейки. Вот справка из банка о полном погашении ипотечного кредита.За два года до нашей свадьбы.
Я клала каждый лист перед ним, и он молчал, впитывая информацию. Его взгляд скользил по официальным печатям, штампам, моей фамилии в графе «Собственник».
— Ты… ты все это выплатила сама? — наконец выдохнул он.
— Да. И мои родители помогли. Ты вложил сюда свои деньги? Нет. Твои родственники? Тоже нет. Они лишь пользуются. Максим, — я положила руку на документы, — юридически ты здесь прописан, и все. Ты имеешь право проживания. Не более того. А твоя мама, твой брат, его жена и ребенок — они здесь никто. Посторонние лица, которых я, как собственник, впустила на свою территорию из милости. И которые эту милость безбожно растоптали.
Он смотрел то на документы, то на меня. В его глазах шла борьба. Воспитанное с детства чувство семейственности и долга перед матерью и братом сталкивалось с суровой правдой, подкрепленной официальными бумагами.
— Что… что это меняет? — слабо спросил он.
— Это меняет все! — моя твердость вернулась. — Они не имеют НИКАКОГО права указывать мне, как жить в моем доме! Они не имеют права приглашать сюда своих гостей! Они не имеют права требовать от меня закупки продуктов и менять расстановку мебели! Они просто не имеют права. По закону.
Я взяла самую важную бумагу — свежую выписку из ЕГРН.
— И я, как собственник, имею полное право в любой момент попросить их удалиться. А если они откажутся, я имею право вызвать полицию. И полиция встанет на мою сторону. Потому что я здесь хозяйка. Единственная.
Максим откинулся назад, будто от ветра. Он провел рукой по лицу. Для него это было откровением. Он жил в этой квартире, как в своем доме, что было абсолютно естественно, но он никогда глубоко не задумывался о юридических тонкостях. Для него «семья» всегда была важнее «закона».
— Я… я не знал, что все так серьезно, — пробормотал он.
— Теперь знаешь, — я закрыла папку. — И теперь слушай меня внимательно. Я выхожу к ним и ставлю ультиматум. Они съезжают. Завтра. Я даю им ровно сутки. Я готова даже помочь деньгами на съем жилья на первое время. Но они уходят.
— Завтра? — он с ужасом посмотрел на меня. — Яночка, это невозможно! Куда они так сразу?
— В хостел, в отель, снимать квартиру — куда угодно. У них есть своя жилплощадь, пусть и поврежденная. Они взрослые люди и должны решать свои проблемы сами, а не скидывать их на нас. Я больше не намерена терпеть этот цирк.
— Но мама… Дима… Они же…
— Они устроят скандал? — я закончила за него. — Пусть. На этот раз я готова. И я хочу, чтобы ты был на моей стороне. На стороне нашей семьи. Нашей с тобой. Потому что то, что происходит сейчас, нашу семью разрушает.
Я смотрела ему прямо в глаза. Я просила его сделать самый трудный выбор в его жизни — выбрать между женой и той токсичной, удушающей псевдосемьей, в которой он вырос.
Он молчал, глядя на папку с документами. Он видел не просто бумаги. Он видел годы моей работы, вложения моих родителей, нашу с ним общую жизнь, которую сейчас беззастенчиво разрушали.
Наконец он глубоко вздохнул и кивнул. Слабый, почти незаметный кивок.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Ты права. Я поговорю с ними.
— Нет, — я отрицательно покачала головой. — Мы поговорим с ними вместе. Сейчас. Пойдем.
Я взяла папку в руки. Это был мой щит и мой меч. Я открыла дверь в гостиную, чтобы объявить войну.
Я вышла в гостиную, держа папку с документами как оружие. Максим шел следом, его плечи были напряжены, взгляд устремлен в пол. Воздух в комнате сгустился до состояния железа. Дима, Ольга и Костя смотрели на нас с немым, настороженным ожиданием. Они чувствовали, что щедрая хозяйка кончилась. Сейчас к ним вышла Собственница.
Я остановилась посреди комнаты, положила папку на кофейный столик и обвела взглядом всех троих.
— У меня к вам разговор, — мой голос прозвучал непривычно громко и четко в тишине. — Серьезный.
Ольга ехидно усмехнулась.
— О, а что это у нас? Опять сценка? Платье опять не понравилось?
— Заткнись, Оля, — холодно бросила я, не глядя на нее. Я смотрела на Диму. — Ваш «ремонт» затянулся. Слишком. Вы здесь обжились, забыв, что вы гости. Я больше не намерена это терпеть.
Дима нахмурился, отложив телефон.
— В чем проблема? Мешаем? Мы же тихо себя ведем.
— Вы ведете себя как свиньи, — без обиняков заявила я. — Вы пользуетесь моими вещами, разводите грязь, указываете мне, что делать в моем же доме. И самое главное — вы не собираетесь уезжать.
— Так ремонт же не закончен! — взорвалась Ольга. — Мы что, на улице ночевать должны?
— У вас есть своя квартира, — парировала я. — Или она вдруг испарилась? Ремонт можно делать, живя там. Или снять жилье на время. Ваши проблемы — это ваши проблемы. Не наши.
Я открыла папку и достала выписку из ЕГРН.
— Вот. Это документ, который подтверждает, что я являюсь единственной собственницей этой квартиры. Максим здесь только прописан. Вы здесь — никто. Посторонние лица. И я, как хозяйка, прошу вас освободить мое жилье. Завтра. До вечера.
Наступила секундная тишина, а затем гостиная взорвалась.
— Что?! — взревел Дима, вскакивая с дивана. — Ты что, обалдела совсем? Выгоняешь нас? На улицу? Брат, ты слышишь эту мразь?!
Ольга завизжала, тыча в меня пальцем.
— Я так и знала! Мещанка! В своем хрущобе засела и возомнила себя королевой! Иди ты со своими бумажками!
Костя, напуганный криками, начал хныкать.
Максим, бледный, сделал шаг вперед.
— Дима, успокойся… Яна права. Вы тут уже слишком долго. И ведете себя… не очень.
— Что?! — Дима обернулся к брату с таким изумлением и ненавистью, будто тот воткнул ему нож в спину. — Ты тоже против нас? Ты, мой родной брат, становишься на сторону этой стервы? Она тебя под каблук затолкала, тряпка!
— Максим, как ты можешь! — взвизгнула Ольга. — Мы же семья! А она тебе что? Ведьма какая-то! Она тебя зомбировала!
В этот момент зазвонил телефон Димы. Он, не глядя, сунул его Ольге, не отрывая яростного взгляда от меня. Ольга посмотрела на экран и просияла.
— Это Людмила Петровна! Сейчас она тебе устроит!
Она ответила, сразу включив громкую связь. Из телефона раздался знакомый визгливый голос.
— Димочка, как вы там? Все улеглось? Она извинилась?
— Мам! — почти зарыдала в телефон Ольга. — Она нас выгоняет! На улицу! Завтра! И Максим с ней заодно! Представляешь?
На том конце провода повисла секундная пауза, а затем раздался такой вопль, что я инстинктивно отшатнулась.
— КТО?! Кто выгоняет?! Максим! Немедленно возьми трубку! Немедленно!
Максим, похожий на приговоренного к казни, медленно взял телефон.
— Мама…
— Молчать! — проорала свекровь. — Я сейчас приеду и разберусь! Как ты смеешь идти против родной крови! Ты мой сын! Я тебя рожала! Ты должен слушаться меня! Немедленно извинись перед братом и Олей! И скажи этой… этой… чтобы она немедленно отказалась от своих дурацких требований! Иначе ты мне больше не сын! Я с тобой рву все отношения! Понимаешь?!
Максим стоял, сжимая телефон так, что его костяшки побелели. На него давили всей тяжестью лет манипуляций, чувства вины и долга. Он закрыл глаза. И сделал выбор.
— Мама, — его голос вдруг стал твердым и неожиданно спокойным. — Яна не «та». Она моя жена. И квартира действительно ее. И она имеет право решать, кто будет здесь жить. Вы все перешли все границы. Им действительно пора съезжать.
В трубке повисла абсолютная, оглушительная тишина. Казалось, даже свекровь на том конце не могла найти слов от такого беспрецедентного бунта.
Затем раздался душераздирающий, театральный всхлип.
— Все… Я все поняла… Мой сын предал меня… Предал семью… Ради какой-то… Ладно! Живите как знаете! Но помни, Максим, ты сам себя похоронил для нашей семьи!
Щелчок. Она бросила трубку.
В гостиной было тихо. Дима и Ольга смотрели на Максима с откровенной ненавистью. Их главное оружие — давление матери — дало осечку.
Дима плюнул на пол прямо перед нами.
— Ну и ладно. Думаешь, мы очень то хотим тут жить? У тебя тут духота. Но мы никуда не едем. Пока ремонт не доделаем, мы здесь остаемся. Хоть сто лет. Попробуй выгони.
Он грузно плюхнулся на диван и демонстративно включил телевизор на полную громкость. Ольга, фыркнув, ушла на кухню. Битва была проиграна. Но война только начиналась. Они объявили, что не уйдут.
Я посмотрела на Максима. Он дрожал. Но в его глазах, помимо страха, впервые появилось что-то новое — горькое, но твердое понимание. Он перешел Рубикон.
Они не приняли наш ультиматум. Значит, придется действовать иначе. Жестче. И без предупреждения.
После объявления ультиматума в квартире воцарилась странная, враждебная тишина. Мы с Максимом заперлись в спальне, они трое — оккупировали гостиную и кухню. Мы существовали в параллельных мирах, разделенные одной лишь тонкой стеной. Воздух был наполнен немой ненавистью и напряжением, которое можно было резать ножом.
Они демонстративно игнорировали нас. Хлопали дверцами шкафов, громко разговаривали, смотрели телевизор на максимальной громкости, словно пытались доказать, что они здесь полноправные хозяева, а мы — непрошеные гости. Максим был подавлен. Он молча лежал на кровати, уставившись в потолок, переваривая свой разрыв с матерью. Я пыталась работать удаленно, но сосредоточиться было невозможно.
Апогеем этого кошмара стал вечер того же дня.
У меня был старый, уже не самый мощный ноутбук. Я не пользовалась им для работы, но на его жестком диске хранилось самое ценное — мой цифровой архив. Тысячи фотографий из университета, с путешествий с подругами, самые первые наши с Максимом фото после знакомства, сканы детских снимков, которые мне дала мама… Целая жизнь. Я берегла их, периодически перекидывая на новый внешний диск, но последняя копия была сделана несколько месяцев назад.
В тот вечер мне захотелось пересмотреть наши свадебные фотографии. Мне нужно было напомнить себе, что когда-то мы были счастливы и все было иначе. Я открыла дверь и направилась в гостиную, где на тумбочке стоял тот самый ноутбук.
Я сразу увидела, что что-то не так. Рядом с ноутбуком стоял стакан с соком. И он был опрокинут. Липкая оранжевая лужица растекалась по тумбочке, заливая клавиатуру и корпус моего компьютера.
А рядом, свернувшись калачиком на диване, спал Костя.
Сердце у меня упало и замерло. Я подскочила, смахнула стакан и подняла ноутбук. Он был мокрый и липкий на ощупь. Я трясущимися руками попыталась включить его. Ничего. Ни единого признака жизни. Только тихий щелчок и мертвая темнота экрана.
— Костя! — крикнула я, тряся его за плечо. — Что ты сделал?!
Он проснулся, испуганно посмотрел на меня и раскукарекался.
— Это не я! Он сам упал!
Вопли разбудили Ольгу. Она выскочила с кухни, халат нараспашку.
— Чего ты орешь на ребенка? Испугала его!
— Он залил мой ноутбук! — прошипела я, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. — Смотри! Он не включается! Там все мои фотографии!
— Ну и что? — Ольга зевнула. — Отнеси в ремонт, почистят. Или купи новый, у тебя денег куры не клюют. Из-за какого-то старого хлама ребенка пугать. Иди попей валерьянки.
Она обняла сына и увела его на кухню, бросив на ходу:
— И убери за собой эту лужу, а то я поскользнусь.
Я стояла посреди гостиной с мертвым ноутбуком в руках. Внутри меня что-то перегорело. Окончательно и бесповоротно. Это была не просто вещь. Это была память. Последняя капля, которая переполнила чашу моего терпения.
Я не стала кричать. Не стала ничего говорить. Я молча вернулась в спальню, положила ноутбук на стол и села на кровать. Слез не было. Была только холодная, стальная ярость и абсолютная, кристальная ясность.
Максим смотрел на меня с испугом.
— Яна? Что случилось?
— Костя залил мой ноутбук. Тот, старый. С фотографиями, — сказала я ровным, безжизненным голосом. — Ольга предложила мне купить новый.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, извиниться, но увидел мое лицо и замолчал.
Я взяла свой телефон. Открыла браузер. Быстро нашла несколько номеров служб по срочной замене замков. Я выбрала ту, где был указан круглосуточный выезд.
Я набрала номер. Рука не дрожала. Голос был спокоен и деловит.
— Здравствуйте. Да, мне нужна срочная замена цилиндра во входной двери. Да, сегодня. Чем скорее, тем лучше. Через час? Да, я буду на месте. Адрес…
Я продиктовала адрес, договорилась о сумме и положила трубку.
Максим смотрел на меня, не понимая.
— Что ты делаешь? Кому ты звонила?
Я повернулась к нему. В моих глазах не было ни злости, ни истерики. Только непоколебимая решимость.
— Я позвонила мастерам. Они приедут через час и поменяют замок.
Он остолбенел.
— Что? Но… они же здесь! Они не уйдут!
— Именно поэтому, — тихо сказала я. — Они не приняли ультиматум. Они объявили, что никуда не уйдут. Значит, я больше не буду с ними разговаривать. Я буду действовать. Я дала им шанс решить все цивилизованно. Они выбрали войну. Теперь получат ее в полной мере.
— Но это же… скандал будет ужасный! Мама…
— Твоя мама уже разорвала с тобой все отношения, — напомнила я ему безжалостно. — Мне больше нечего терять. Это мой дом. И я защищаю его. Любыми способами.
Я встала и начала собираться.
— Ты… ты куда?
— Я поеду встречать мастеров. Куплю новый замок. А ты, — я посмотрела на него прямо, — решай. Ты с ними или со мной. Но если ты предупредишь их или попытаешься мне помешать, считай, что ты сделал окончательный выбор.
Я вышла из спальни, не оглядываясь. В гостиной, не подозревая ни о чем, Дима смотрел боевик, а Ольга что-то жарила на кухне. Они чувствовали себя победителями.
Они не знали, что их триумф продлится меньше часа. Что хозяйка вернулась. И больше не будет разговаривать.
Возвращение домой было похоже на подготовку к штурму. Я вела за собой двух мастеров — серьезных парней с увесистыми сумками с инструментами. В руках я сжимала новую, блестящую коробку с цилиндровым механизмом. Сердце колотилось, но не от страха, а от холодной, сосредоточенной решимости.
Я открыла дверь своим ключом. Из гостиной доносились звуки телевизора и довольное похрюкивание Димы, доедавшего бутерброд. Он даже не обернулся.
— Проходите, — тихо сказала я мастерам, указывая на дверь.
Они молча кивнули и приступили к делу. Достали инструменты. Послышался металлический лязг, первый винт выкрутился с громким скрежетом.
Этот звук наконец-то отвлек Диму от телевизора.
— Э, а это что еще за народ? — недовольно буркнул он, оборачиваясь.
Увидев мужчин, копошащихся в двери, он замер на секунду, не понимая. Потом его лицо исказилось гримасой гнева. Он поднялся с дивана, как медведь, потревоженный в берлоге.
— Эй! Вы это что делаете? Яна! Это кто такие?
— Мастера. Меняют замок, — ответила я ровным, ледяным тоном, не глядя на него.
Мой ответ, как красная тряпка, подействовал на быка. Дима побагровел.
— Что?! — он рявкнул так, что, казалось, задрожали стены. — Какой еще замок? Ты что, совсем охренела?!
На его крик с кухни выскочила Ольга, вытирая руки о полотенце.
— Что происходит? Кто эти люди?
— Она замки менять вздумала! — завопил Дима, тыча в меня пальцем. — Выгоняет нас! Хозяйка нашлась!
В этот момент мастер вынул старый цилиндр. Звук был тихий, но окончательный. Дверь теперь была открыта для смены власти.
Ольга издала визг, похожий на тормоза поезда.
— Да как ты смеешь! Это же квартира Максима! Ты не имеешь права! Мы не позволим! Дима, не пускай их!
Дима сделал выпад towards мастеров, пытаясь заслонить дверь своим телом.
— Ничего делать не будете! Убирайтесь отсюда! Яна, немедленно останови их, а то хуже будет!
Один из мастеров, тот, что постарше, поднял на него спокойный взгляд.
— Мужик, не мешай работать. Мы по вызову хозяйки квартиры.
— Я тебе покажу хозяйку! — взревел Дима.
В квартире начался адский базар. Ольга кричала, Дима матерился и пытался оттолкнуть мастеров, Костя заплакал. Я стояла в стороне, молча наблюдая за этим цирком, сжимая в кармане телефон.
Шум привлек внимание соседей. В дверном проеме, на лестничной клетке, стали появляться любопытные лица.
И в самый разгар этого хаоса на площадке появилась она. Людмила Петровна. Видимо, она уже подъезжала, чтобы устроить очередной разнос. Увидев открытую дверь, мастеров и орущего сына, она застыла на секунду, а затем с лицом Медузы Горгоны ворвалась в прихожую.
— Что это безобразие?! — закричала она, и ее визг перекрыл все остальные звуки. — Что вы тут устроили?! Немедленно прекратить! Яна! Это ты все устроила? Ты что себе позволяешь?! Почему ключи не подходят? Ты что, замки сменила?! Воры! Грабители! Я полицию вызову!
Она набросилась на меня, тыча пальцем прямо в лицо. Из ее рта летели брызги.
— Я уже звоню! — выкрикнула Ольга, лихорадочно набирая номер.
Я не стала ей мешать. Я ждала этого.
Мастера, понимая, что работа встала, отошли в сторонку, наблюдая за спектаклем с каменными лицами.
Вскоре раздались тяжелые шаги на лестнице. На пороге появился участковый, молодой и серьезный на вид. Людмила Петровна тут же набросилась на него.
— Вот она! Преступница! Проникла в квартиру моего сына и незаконно меняет замки! Вы ее арестуйте! Немедленно!
Участковый, поморщившись от крика, обвел взглядом комнату.
— Спокойно, гражданка. Объясните, что происходит. Чья это квартира?
— Квартира моего сына! — заявила свекровь. —Это моя квартира! — четко сказала я одновременно с ней.
Я шагнула вперед, опережая ее истерику.
— Товарищ полицейский, добрый день. Я собственник данной квартиры. Вот мои документы, — я протянула ему паспорт и свежую выписку из ЕГРН, которую предусмотрительно держала наготове. — Эти люди — мои родственники, которых я приютила у себя на время. Они злоупотребили моим гостеприимством, отказываются съезжать, портят мое имущество и нарушают мое право на неприкосновенность жилища. Я, как собственник, приняла решение поменять замки, чтобы ограничить их доступ в мое жилье.
Участковый внимательно изучил документы, сверил фамилию и адрес.
— Вы здесь прописаны? — спросил он у Димы. —Нет, но… —А вы? — кивнул он на Ольгу. —Мы родственники! — снова взвизгнула Людмила Петровна. — Это семья! Она не имеет права… —Гражданка, помолчите, — строго сказал участковый. Он снова повернулся ко мне. — И вы хотите, чтобы они немедленно покинули помещение?
— Да. —Вы нас на улицу выкидываешь! — заревел Дима. —У вас есть другое жилье? — уточнил участковый. —Есть, но там ремонт! — слезливо вступила Ольга.
Участковый вздохнул. Он видел такие ситуации тысячу раз.
— Слушайте все, — сказал он официальным тоном. — На основании документов, гражданка является единоличным собственником данного жилого помещения. Она имеет полное право не пускать сюда кого бы то ни было, включая и вас. Если вы не прописаны здесь и не являетесь собственниками, ее действия законны. Это гражданско-правовой спор. Решайте его миром или через суд. Но насильно оставаться здесь вы не можете.
Людмила Петровна побледнела, как полотно. Ее губы задрожали.
— Как это не можем? Мы вещи соберем! —На сборы вещей собственник вам обязана дать время, — пояснил участковый. — Но после этого вы обязаны удалиться. Иначе это будет уже самоуправство с вашей стороны.
В моей душе зазвучала торжественная музыка. Я видела, как рушатся все их планы, вся их наглая уверенность. Закон был на моей стороне. И это было сладчайшее чувство победы.
— Собирайтесь, — тихо сказала я. — У вас есть два часа.
Слова участкового повисли в воздухе, как приговор. На мгновение воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Димы и сдавленными всхлипами Ольги. Людмила Петровна стояла, выпрямившись в струнку, ее лицо было маской неподдельного шока и унижения. Ее власть, ее авторитет разбились вдребезги о холодную букву закона.
Участковый, видя, что ситуация под контролем, кивнул мне.
— Разбирайтесь. Если будут угрозы или неповиновение, звоните сразу.
Он вышел, оставив нас в квартире, наполненной ненавистью и отчаянием.
Первой взорвалась, как всегда, Ольга.
— Да как ты можешь так поступать! У тебя сердца нет! Мы же с ребенком! Куда мы пойдем?! —В свою квартиру, — холодно ответила я. — Или снимите жилье. Вы же взрослые люди. Два часа. Начинайте собираться.
Дима плюнул на пол прямо перед моими ногами.
— Запомни, стерва, ты это еще пожалеешь. Жилье ты нам все равно (предоставишь). Или деньги дашь. Добром или нет.
Людмила Петровна молчала. Она смотрела не на меня, а на Максима, который стоял в дверном проеме в спальню, бледный и потрясенный. Ее взгляд был страшен — в нем была ледяная ненависть и презрение.
— Ты, — прошипела она, обращаясь к сыну. — Ты этого хотел. Ты позволил этой… этой твари унизить твою мать и твою семью. Ты мне больше не сын. У меня один сын — Дима. Ты для меня мертв. И не смей никогда ко мне приходить. И детей своих я видеть не хочу, если они у вас когда-нибудь будут. Чтобы эта кровь не смешивалась с нашей.
Она развернулась и, не сказав больше ни слова, гордо вышла из квартиры. Хлопок двери прозвучал как выстрел, ставящий точку.
Максим вздрогнул и закрыл глаза. По его щеке скатилась слеза. Это была высокая цена. Но он ее заплатил.
Дима и Ольга, видя, что их главная защитница сдалась, перешли от истерик к мрачному молчанию. Они начали бестолково метаться по комнате, сгребая свои разбросанные вещи в чемоданы. Процесс напоминал разграбление — они кидали все подряд, громко ругаясь и ломая то, что не могли унести.
Я наблюдала за этим, стоя рядом с мастерами, которые, дождавшись конца спектакля, спокойно вставили новый цилиндр и вручили мне три комплекта ключей. Я молча расплатилась с ними, и они ушли.
Ровно через два часа посреди гостиной стояли три забитых чемодана и несколько пакетов. Дима, красный от злости, бросил мне на пол последний комплект старых ключей.
— Держи свои чертовы ключи. Надюсь, тебе будет спокойно в этом проклятом доме. И чтоб ты сдохла здесь в одиночестве.
Ольга, всхлипывая, потянула за руку Костью.
— Пойдем, сынок, из этого гадюшника. Нас тут не ценят.
Они вывалились на лестничную площадку. Я вынесла их чемоданы и поставила рядом с дверью.
— Если решите судиться, мой адвокат к вашим услугам, — сказала я перед тем, как закрыть дверь.
Я повернула ключ. Щелчок нового, туго работающего замка прозвучал как самая прекрасная музыка на свете.
Я облокотилась на дверь, закрыла глаза и сделала глубокий, глубокий вдох. Впервые за много недель в моей квартире пахло не чужим потом, едой и агрессией. Пахло тишиной. Пахло миром.
Я услышала тихие шаги. Максим подошел ко мне. Его лицо было изможденным, глаза опухшими от слез.
— Яночка… — его голос сорвался. — Прости меня. За все. Я должен был остановить это раньше.
Я посмотрела на него. На моего слабого, запуганного, но наконец-то сделавшего правильный выбор мужа.
— Главное, что ты сделал это сейчас, — тихо сказала я. — Главное, что мы теперь команда. И наш дом снова наш.
Он кивнул, и я обняла его. Мы стояли так посреди прихожей, слушая, как наконец-то стихает эхо скандала.
Потом мы молча принялись за работу. Мы открыли все окна, чтобы выветрить запах чужих людей. Протерли все поверхности, вынесли мешки с мусором, который они оставили после себя. Мы мыли, чистили, возвращали каждую вещь на ее место. Это был не просто ритуал уборки. Это было очищение. Изгнание злых духов.
Под конец, уже ночью, мы сели на чистый диван на чистой кухне. Я сварила кофе в своей кофеварке. Мы пили его молча, из своих кружек, и слушали тишину.
Она была звенящей, почти пугающей после недель хаоса. Но она была нашей.
— Как ты думаешь, они простят когда-нибудь? — тихо спросил Максим. —Не знаю, — честно ответила я. — И мне уже все равно. Я не хочу, чтобы меня прощали те, кого я не прощаю сама. Мы защищали свой дом, Макс. И мы его защитили.
Он кивнул и взял мою руку.
— Да. Теперь будем защищать его вместе. Всегда.
За окном гудел ночной город. Где-то там были они — злые, обиженные, уверенные в своей правоте. Но их больше не было здесь. Дверь была закрыта. Замок — исправен.
А в нашей тихой, чистой кухне пахло кофе и мирным небом над головой. Мы заплатили за это спокойствие высокую цену. Но оно того стоило.