— Опять эти крошки! — Его тень накрыла ее у плиты. Он подцепил носком тапочка упавшую на пол крупинку гречки. — Опять бардак! Ты специально что ли?
Света молча наклонилась, подобрала крупинку. Рука дрожала. Каша на плите начала подгорать, запахло горелым.
— Сейчас вытру.
— Не сейчас, а немедленно! — он рванул полотенце с ее рук, швырнул на пол. — Ты вообще меня слышишь? Или я для тебя пустое место?
— Я слышу, — прошептала она, глядя на его налитые кровью глаза. — Всегда слышу.
Из детской донеслись приглушенные звуки музыки. Катя слушала в наушниках. Он замер, прислушиваясь.
— Это что еще? Я запретил музыку по утрам! Уроки делать!
Он рванулся к детской. Света инстинктивно шагнула вперед, преградив дорогу.
— Андрей, нет. Оставь ее.
— Отойди.
— Нет. Она готовится к контрольной. Так ей лучше запоминается.
Он смотрел на нее с таким изумлением, будто она внезапно заговорила на незнакомом языке. Его рука сжалась в кулак. Он поднял ее — не для удара, нет, просто в бессильной ярости. И опустил.
— Вы все… вы все против меня, — просипел он. — Вы сговорились.
Он развернулся, прошел в гостиную, упал в кресло. Схватил со стола пачку сигарет, хотя бросил курить года два назад. Руки тряслись так, что он не мог прикурить.
Света стояла в коридоре, прислонившись лбом к прохладной стене. Сердце колотилось где-то в горле. Она победила. Впервые. И от этой победы было горько и страшно.
Вечером он не вышел к ужину. Девочки молча клевали носом в тарелках. Пахло остывшим супом и тихим страхом.
— Мам, — тихо сказала Катя. — А что, если папа… совсем сойдет с ума?
— Не сойдет, — ответила Света, сама не веря своим словам. — Он просто устал.
Ночью она проснулась от пустоты в кровати. Место рядом было холодным. Она вышла искать его.
Он сидел на балконе, на холодном бетонном парапете. Курил. Спина его, освещенная уличным фонарем, выглядела сгорбленной и старой.
— Андрей, — позвала она, не открывая балконную дверь. — Иди спать. Замерзнешь.
Он не обернулся. Дым выходил из его рта клубами и таял в черном воздухе.
— Я их люблю, — вдруг сказал он хрипло. — Понимаешь? Люблю. А они… они меня ненавидят.
Она молчала.
— Почему? — он наконец повернулся к ней. Его лицо в полумраке было изможденным и потерянным. — Я же все для них. Все.
— Не так, — прошептала она. — Не тем.
Он снова отвернулся, сделал последнюю затяжку, швырнул окурок вниз.
— Иди. Мне нужно одному.
Утром его не было дома. На столе лежала записка, нацарапанная на обрывке счета: "Уехал в командировку. Вернусь через неделю. Деньги на карте".
Он не уезжал в командировки уже года три.
Тишина, наступившая в квартире, была оглушительной. Девочки ходили на цыпочках, говорили шепотом, как будто боялись разбудить что-то.
На третий день Катя не выдержала.
— Мам, а он… вернется?
— Вернется, — сказала Света, разбирая белье. Его рубашки пахли тем самым дорогим парфюмом. Она прижала одну к лицу, вдыхая этот знакомый, чужой запах. И вдруг поняла, что ждет его. Не того, что разбивал вазы. А того, потерянного, что сидел на балконе в одной майке на морозе.
Она ненавидела его. И жалела. И чего-то ждала. Это смешанное чувство обжигало изнутри, как непролитый плач.
Она поняла, что их война только начинается. И главное сражение — не с ним. А с той пропастью, что выросла между ними. И она не знала, хватит ли сил через нее перешагнуть.
Все части: — Ты разрушила нашу семью! — зарыдал муж, разбивая вазу моей бабушки кулаком