Когда читаешь о том, как проходило лечение сакскими грязями 140 лет назад и сравниваешь с современными санаториями, то становится страшно, как выживали люди после такого лечения, да не просто выживали, а излечивались!
Ниже воспоминания благодарного пациента, который реально был вылечен грязями, а также о тех, кто там лечился. Рассказ об ужасных условиях, когда после грязележания ещё и семь, а иногда и все семьдесят семь потов сходило с пациентов.
Начало:
Продолжение:
НА САКСКИХ ГРЯЗЯХ.
Мое первое знакомство с Сакскими грязями и Сакской жизнью.
Когда я выехал из Симферополя, было прелестное солнечное утро, обещавшее жаркий день. Утренний воздух обдавал свежестью. Мягкая степная дорога за ночь улеглась и не пылила. Утренние солнечные лучи начинали только что слегка припекать, но это не беспокоило меня, — я люблю тепло. Было как-то особенно хорошо и легко. Выезжая в степь, всегда чувствуешь себя далеко, далеко от всех дел, забот и суеты, этих неизбежных спутников шумной городской жизни. Закурив сигару, я с наслаждением, по простому, растянулся в коляске и любовался окружающей природой. Дорога, узкая вначале, становилась все шире и шире и, наконец, открылось раздолье степи без конца; лишь изредка, кое где, вдали на горизонте желтели песочными уступами отроги Крымских гор. Степь раскидывалась бесконечным зелёным ковром, пестревшим прихотливыми узорами из золотисто-желтых цветов. Воздух был наполнен не умолкаемым щебетаньем маленьких степных птиц. Все это убаюкивало, разнеживало и располагало к абсолютному покою мысли и тела.
Три часа однообразного, спокойного, степного пути промелькнули, как сон. Лишь изредка встречавшиеся крестьянские повозки, да однажды остановка у какого-то ручья, — где ямщику захотелось напиться, развлекали дремавшие мысли, а затем опять наступала невозмутимая тишина бесконечной степи.
Вот наконец, в одиннадцатом часу, вдали на горизонте мелькнуло какое-то туманно-сизое пятно. Вот оно увеличивается, растёт; в нём начинают выясняться очертания белых, деревенских хат.
— Что за деревня?—спрашиваю ямщика.
— А, Саки! Она и есть, отвечал он, - обернувшись ко мне.—Вон, ветряная мельница, от ней будет две версты. - Сказав это, ямщик оправился, тряхнул вожжами и тройка пошла бодрее. Не доезжая мельницы, он остановил лошадей у колодца и стал поить. Саки были теперь ясно видны.
Влево от них тянулось озеро, размежёванное изгородями на участки солепромышленников. На берегу озера виднелась группа белых, крытых черепицею, длинных строений, которые своими маленькими окнами производили впечатление казарм. К степи был обращён фасадом корпус высокого, тоже белого, двухэтажного с балконом здания, окруженного довольно высоким забором, сложенным из местного, бурого, ноздреватого камня.
— Лечебная гостиница, — указывая кнутом на этот корпус, пояснил мне ямщик.
"Точно маленькая крепость", - подумал я.
Налево, приблизительно на расстоянии около версты от грязелечебницы, виднелась деревня, состоящая из маленьких белых домиков, с черепичными и соломенными крышами. Посреди деревни выделялась церковь со своей каменной оградой.
— Русская или татарская деревня? — спросил я ямщика.
— И русские, и татары живут. Больше русские, - отвечал ямщик.
— А церковь какая? православная?
— Православная.
После водопоя, тройка поскакала веселее и, бодро въехав за ограду грязелечебницы и обогнув главное здание, остановилась на площадке перед террасою гостиницы. На встречу выбежал лакей; из под гардин, закрывавших террасу, высунулось несколько голов дам, очевидно, пациенток лечебницы. Подбежавшему ко мне лакею, я назвал свою фамилию и спросил, какой номер мне отведён. Но он не знал; нужно было отправиться в контору.
Отведенный мне номер состоял из одной комнаты с одним окном, по расписанию лечебницы, выходящим на озеро, а, на самом деле на садовую площадку, за которой тянулось длинное, каменное здание ванного помещения и лишь сбоку этого здания виднелся клочок озера.
Комната была узенькая, невысокая, аршин 5 в ширину и в высоту, а длиною аршин 10. В ней находились: железная кровать с матрацем, столик, зеркало, шкаф с полками, умывальник, два стула и кресло. По стенам вешалки для платья. Стены без шпалер, и лишь выкрашены белой известью. Вообще комната имела чистый и опрятный вид. Для зова прислуги электрический звонок.
Переодевшись с дороги, я отправился повидаться с доктором, но он в это время был на ваннах.
Садовая площадка перед террасою представляет покатость от гостиницы к озеру, а ванное здание стоит внизу, на берегу озера. Каменное, невысокое, одноэтажное строение, оно имеет в длину сажень 50, выбелено известью; окна маленькие в четыре стекла крыша крутая, черепичная, общий вид здания напоминает острог.
В левой половине здания находятся ванны для мужчин, а в правой—для женщин. Я прошел через мужскую половину и оттуда вышел на площадку, где принимаются грязевые ванны. Тут моему удивленному взору предстала странная картина. На четырехугольной площадке, сажень 80 в квадрате, огороженной высоким, дощатым забором, тянулись, начиная от входа, расставленные поперёк площадки параллельные ряды плетёнок, сделанных из древесных прутьев. Каждая такая плетенка, была вышиною аршина в полтора, а длиною сажени в две и согнута полукругом; ее назначение служит загородкой или ширмой для места, назначенного под грязевую ванну. Каждая такая плетёнка с наружной стороны плотно завешана несколькими толстыми, войлочными полостями, чтобы защищать больного от действия ветра. На огороженных этими плетенками местах, лежали больные, заваленные по горло грязью, черною и блестящею как вакса. Красные лица и тяжелое дыхание больных указывали, что положение их тягостное. Для защиты лица от солнечных лучей служили небольшие плоские зонтики, сделанные из зеленого или синего коленкора, укреплённые на палке, втыкаемой острым концом в землю. Головы больных, покрытые постоянно смѣняемыми компрессами, лежали на холщовых подушечках, подпёртых деревянными подставками. Полураздетые служители бегали между рядами, плетёнок и подмазывали трещины и щели, образующиеся в оболочке из грязи, на замуравленных в грязи пациентах. Другие больные в ожидании своей очереди, для занятия ванны, толпились на галерее, уже раздетые, и лишь сверху прикрытые холщовыми халатами, с капюшонами, накинутыми на голову, и оживленно болтали между собою, подтрунивая то друг над другом, то над молчаливо, сосредоточенно пыхтевшими в грязи сотоварищами.
Полуденное солнце припекали очень сильно. Горячая атмосфера, насыщенная сернистым водородом, и парами горячей рапы (рапою называется соленая вода из Сакскаго озера), заготовленной для обмывания больных после грязи, была очень тяжела.
Я вошёл в ряды плетёнок и попросил служителя указать мне старшего врача.
— Вон, ходит между плетёнками, с книжкой и часами, в жёлтом платье, - ответил тот.
Я стал пробираться.
— Осторожнее! осторожнее! обмажетесь! - окликнули меня.
Я обернулся и нос к носу столкнулся с сплошь вымазанным в липкую грязь больным, только что поднятым из грязи и шедшим под руку со служителем. Быстро отскочив, я наткнулся на служителя—мазальщика с густо обмазанными в грязь руками и ногами. Слегка запачкавшись от него грязью, я уже осторожнее стал пробираться к доктору Минятту, который радушно приветствовал меня, улыбаясь своими симпатичными, голубыми глазами на выражение моей признательности за его любезное ко мне письмо.
— Идите, отдохните с дороги, сказал он, пожимая мне руку, вечером я приду вас навестить.
Вернувшись в номер, я вспомнил, что с самого утра ничего не ел и не пил. Хотел было чего-нибудь закусить, но мне ответили, что обед с 2-х до 6, а теперь час вначале. Впрочем для вас, сказали мне, как для вновь приезжего, могут сделать исключение и то лишь на сегодня. Сходите переговорить в контору.
Не желая нарушать установленного порядка, я порешил ждать обеденного часа и начал знакомиться с правилами и таксами грязелечебницы, развешенными по стенам номера. Такса на все предметы для степной лечебницы, удаленной от города, оказалась весьма умеренной, тем более, что здесь как и везде в провинциальных, русских гостиницах, разрешается постояльцам употреблять припасы, купленные ими вне гостиницы. Поэтому чай, кофе, и т. п. большинство больных привозит с собою из города. Молоко же доставляют бабы из деревни, помимо конторы гостиницы, по 7 коп. за бутылку.
— На сколько номеров служишь, — спросил я у вошедшего номерного лакея, который оказался малороссом из отставных солдат.
— На десять номеров.
— Однако, поморщился я, это для тебя трудно. Не могу ли я нанять себе отдельного человека? Тебе-то я все равно заплачу, как номерному, но хотел бы иметь отдельную прислугу.
— Господи Боже! — воскликнул он обидевшись, - я-жь ведь и свой антерес соблюдаю. Ужлижь я не услужу вам? Да и достать тут отдѣльной прислуги невозможно, разве выпишите из города.
По необходимости нужно было бросать привычки комфорта.
Я вышел на балкон, где встретил одного Петербургского знакомого.
— Какими судьбами попали сюда? и что у вас за болезнь?—спросил я, удивленный неожиданной встречей с ним.
— Сильнейший ревматизм в ногах и в кистях рук.
— Ну что-же, лучше? чувствуете облегчение?
— Пока никакого, кисло ответил он, напротив даже как-будто хуже. Обещают результаты зимою. Я принял уж шесть грязных.
— Ну, а скажите, тяжелы грязныя ванны?
— Лошадиное или вернее буйволиное лечение! Температура грязи в иные дни доходит до 43° R.; лежишь зарытый 20 минут, затем, вообразите, двухчасовой процесс потения посл ванны, у себя в номере, под тремя, четырьмя одеялами. Пот льёт как из ведра. В продолжении 2-х часов я меняю до 5 рубашек, а тут есть субъекты, которые до того обливаются потом, что и 8 рубах оказывается мало...
— А запаслись-ли вы бельём и теплым платьем? — спросил он меня.
— У меня, кажется, три дюжины — две дневных, да одна дюжина ночных рубашек. А весеннее платье всё со мною.
— Ну, дневные-то сорочки здесь и не понадобятся, а ночных, хоть и не велик запас, но можно им обойтись, придется только чаще стирать, да по нескольку дней к ряду в одних и тех-же потеть. Стирают здесь довольно медленно. Тут уж не до брюзгливости, а лишь было бы чем сухим прикрыться. Однако вы предусмотрительны,—запаслись и теплым платьем.
— Меня предупредил об этом доктор Минятт, — заметил я.
— То-то и есть! Вы хорошо сделали, что узнали раньше, а то обыкновенно мы, северяне, отправляясь в Крым, запасаемся только одними легкими костюмами, воображаем найти в Крыму одну только тропическую жару, и забываем, что здесь бывают частые, резкие перемены температуры, в течении одного и того же дня. Но приехать в Саки без запаса теплого платья,—это значит на неколько дней отложить приём грязных ванн, пока не приобретёшь теплого платья в Симферополе или в Евпатории.
— Ну, а когда ложится в грязь — горячо? — продолжал расспрашивать я.
— Да ведь сначала мазильщики, или, как их здесь шутя называют, могильщики, мажут вам грязью спину, грудь и ноги. Первое впечатление, как ляжешь на грязь ужасно, всего как будто ошпарит, у некоторых и действительно даже делаются ожоги, но потом как облежишься, ничего; а всё-таки далеко не многие больные выдерживают 20 минут, большинство покидает грязь через 15 минут, некоторые же едва выдерживают 8 или 10 минут, у иных бывают от ванн головокружения, иногда делается дурнота во время самой ванны, а чаще после неё.
— Однако, лечение, как видно, не особенно удобное,— сказал я.
— Одно слово—татарщина, засмеялся мой собеседник.
Мы отправились в столовую. Столовая находилась в отдельной пристройке на дворе. Эта была большая, высокая, квадратная, выбеленная комната, в ней были бильярд, два длинных обеденных стола и буфетная, отделённая дощатой переборкой в виде арки, где красовалась выставка напитков и закусок.
Я спросил обеденную карту. Некоторые блюда были подчеркнуты синим карандашом,—это делается, как сказал мой собеседник, для того, чтобы больные с расстроенным желудком не требовали их. В числе таких запрещаемых блюд находились борщ, биток с луком, фрукты и т. п.
Мы заказали себе обед, который подали чисто сервированным и весьма недурно приготовленным. К трём часам почти все столовые приборы уже были заняты пациентами лечебницы, все — мужчинами, а дам было только две пациентки, да третья докторша, г-жа Петраш, заведовавшая женским отделением грязелечебницы.
— От чего это дамы не обедают в столовой? — спросил я соседа.
— В столовой им почти нельзя бывать, — отвечал он... - Вы представьте! к завтраку, до ванны, они бывают не одеты, а к обеду, после потения не успевают принарядиться, да и тяжело сейчас же после потения ходить в платье. Да кроме того, это здесь мало принято; местный тон тоже и тут есть, хоть обстановка лечения и упрощает, поневоле, всякие тоны.
Я осмотрелся. Обедающие были в самых лёгких костюмах, если же кто в суконном платье, то уже надетом прямо на не крахмаленую сорочку, без всякого жилета.
Само собою разумеется, что все обедавшие были знакомы между собою. В таком маленьком обществе нельзя остаться незнакомцем. Разговор во время обеда вертелся исключительно почти на ваннах.
— Ну что, как? - спрашивал входящий, обращаясь к кому-то из обедавших.
— Плохо! сегодня вылежал только 12 минут. Голова тяжела. Доктор велит сделать отдых. Черт побери это лечение! - нервно машет он рукой. - Думаю, уж лучше бросить и уехать.
— Будьте уверены, — не уедет до конца курса, - шепнул мне мой визави, начиная таким образом знакомство со мною.
— Характер здешнего лечения, - продолжал он, - таков, что невольно приковывает к себе всякого больного именно своею внешнею, осязаемою силою; это сильно действующее лечение возбуждает в больных такую надежду на исцеление, что не бывало даже примеров, чтобы больной, измученный ваннами, бросил их только из-за этого и чтобы уехал отсюда до конца курса, назначенного ему доктором.
— Я сегодня во время потения 15 стаканов чаю в себя влил и переменил 11 рубах,—заявляет во-всеуслышание пожилой толстяк, обтирая крупные капли пота, лившего у него по лицу и по шее. - То есть льёт с меня после ванн,—так это уму помрачение.
— Сегодня я вешался перед ванной и, можете себе представить, после ванны потерял 5 с половиной фунтов, беседовал на другом столе худой и бледный юноша.
— Если так, то, чего доброго, вы, пожалуй, скоро превратитесь в невесомую величину, - засмеялся в ответ ему собеседник.
— Какие-же это ванны! Разве это сегодня ванны? 38°! Пфэ! - скривив презрительно рот, пропыхтел толстый еврей, с большим трудом добравшийся на костылях до обеденного стола и занявший освободившийся стул против меня, за столом.
Я поглядел на него и удивился. У него кисти рук и пальцы были скорчены и загнуты вверх каким-то особенно необыкновенным образом. Вилку и ножик он ухитрялся держать, пропихнув рукоятки между скривленными, вывороченными пальцами. Улыбка мелькала на его круглом, бритом, с мягкими, рыжими усами, лице. Ел он с большим аппетитом.
— Что у Вас за болезнь? - спросил я у него уже прямо без церемонии.
— Ревматизм, - отвечал он спокойно.
— Где-же вы ухитрились схватить такую страшную форму?
— À на войне, под Рущуком. Я был подрядчиком X. гусарского полка. Девять месяцев прожил в мазанке. Всего там натерпелся. После того три года пролежал в кровати; и вот я второе лето здесь.
— Что-же, довольны вы здешним лечением?
— Теперь очень доволен.
— Быстро заметили улучшение?
— Нет, прошлое лето здесь я не заметил никаких результатов. Как приехал сюда на носилках, так и отсюда возвратился с ними домой, в Одессу. Но потом с октября я стал чувствовать облегчение. Руки у меня, на которые вы с таким удивлением теперь смотрите, в прошлом году были еще хуже исковерканы, в таком-же виде были у меня и ноги. Боли в ногах были нестерпимые, ни дня, ни ночи я не знал покоя. После Сакских грязей уже зимой, я понемножку стал бродить на костылях, а вот теперь опять приехал в Саки уже долечиваться окончательно.
— Ну, - подумал я, - если такие исковерканные субъекты рассчитывают окончательно вылечиться, то неужели я-то не вылечу своей ноги.
Отобедав, я вышел из столовой и отправился бродить по заведению, чтобы ознакомиться с ним. Двор оказался окруженным галереями, с выходящими на них окнами рублёвых номеров гостиницы. Рублевые номера отличаются от более дорогих только своею миниатюрностью. В них одному жить — ещё сносно. А la guerret comme à la guerre! Но тут почти все номера были заняты двумя и даже тремя недостаточными пациентами, а то так целыми семьями. Но и такой крохотный номерок заполучить, составляет заветную мечту для небогатого деревенского пациента, да и то еще приходится ждать очереди.
Всех номеров в гостинице только 58, а кандидатов, ждущих освобождения номеров в день моего приезда, было 48.
Зашёл в библиотечную комнату, которая вместе с тем служит и единственным салоном для больных. Это небольшая комната, уставленная мягкою мебелью, с плохим пианино и небольшим библиотечным шкафом. В шкафу красовались собранные за несколько лет,—выписывающиеся постоянно:—Отечественные записки, Русский Вестник, Вестник Европы и кроме того некоторые, переводные романы, должно быть, оставленные библиотеке уезжавшими пациентами. Газеты: Голос, Новое Время, Московские Ведомости, Русский Курьер, несколько иллюстрированных и карикатурных журналов, все местные Крымские газеты и две-три иностранных.
Вечером в тот-же день зашёл ко мне в номер доктор Минятт. Подробно осмотреѣв меня, он назначил, прежде грязевых ванн, принять две рапные.
Ещё более ужасное продолжение: