Последний осенний месяц выдался на удивление хмурым и дождливым. За окном машины стеклоочистители монотонно сметали с стекла потоки воды, ритм их работы навевал легкую дремоту. Я прижалась лбом к прохладному стеклу, наблюдая, как размытые огни вечернего города плывут мимо. Рука сама потянулась к животу — плоскому и пока еще не подающему никаких признаков той маленькой тайны, которую мы с Максимом хранили вот уже три недели. Скоро придется сказать его маме. Я знала, она будет счастлива.
Максим одной рукой уверенно вел машину, другой сжал мою ладонь. —Устала? —Немного. Но оно того стоило. Твой пирог с вишней имел бешеный успех, я чуть ли не рецепт у всех сотрудниц на диктофон не записывала. —Ну, я же говорил, что у меня самая лучшая жена, — он улыбнулся, и у него появились смешные морщинки в уголках глаз. — И самая красивая.
Мы только что вернулись с моей работы, где отмечали небольшой, но важный для меня успех — удачное завершение полугодового проекта. Дома, в нашей уютной двушке, купленной три года назад на деньги от продажи бабушкиной квартиры и наши общие накопления, пахло чем-то невероятно вкусным. Я удивилась, ведь мы никого не ждали.
Из кухни вышла Людмила Петровна, моя свекровь, в моем новом фартуке, с деревянной ложкой в руке. От нее пахло ванилью и корицей. —Наконец-то, мои хорошие! Я уже начала волноваться. Идите скорее, борщ остывает!
Людмила Петровна была образцовой свекровью. Никаких вмешательств в наши дела, никаких критик и упреков. Только забота, вкусные пироги и ненавязчивые советы, когда мы сами их просили. Максим души в ней не чаял, и я его прекрасно понимала. После смерти своего мужа она одна подняла сына, работая на двух работах. Я искренне ее уважала.
За ужином она расспрашивала меня о празднике, хвалила моего мужа, шутила. Было тепло и спокойно. Я почти растаяла в этой атмосфере, когда Максим неосторожно проронил: —Кстати, мам, у нас отличные новости. Мы начали откладывать на мою мечту — на новый внедорожник. Накопили уже солидный кусок.
Людмила Петровна оживилась. —Вот как! Это же замечательно, сыночек! Твоя старенькая Toyota и правда уже требует замены. А на какую модель смотрите?
Мы увлеченно начали рассказывать про выбор, про цены, про то, как будем ездить на нем в отпуск, maybe, даже к морю. Я заметила, что в глазах свекрови появилась какая-то далекая, мечтательная грусть. Она вздохнула и отложила вилку.
— Вы знаете, я вот всю жизнь о своей машине мечтаю. Не о новой, конечно, я не избалованная, — она застенчиво улыбнулась, и эта улыбка была вдруг какой-то детской и беззащитной. — Так, скромненькую, чтобы самой за руль сесть и поехать куда душа пожелает. Не на метро трястись, не у друзей машины клянчить. В магазин за продуктами, на дачу к подруге... Свобода.
Максим сразу же наклонился к ней и обнял за плечи. —Мам, да мы тебе... Как-нибудь...
— Нет-нет, сынок, я не к тому, — она тут же замахала руками, словно отгоняя назойливую муху. — Я просто... поделилась. Вам самим сейчас нужнее. У вас своя жизнь, свои планы.
Она помолчала, глядя на свой чай, а потом подняла на нас ясные, совсем не стареющие глаза. В них светилась такая наивная, такая горячая надежда, что у меня внутри все екнуло.
— Хотя, знаете... — она произнесла это тихо, почти шепотом, и снова улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой. — Вы же не обеднеете, если матери мужа поможете машину купить. Я всю жизнь о ней мечтала. Это же не какая-то прихоть, правда?
Тишина в кухне повисла густая, звенящая. Было слышно, как за окном шумит дождь. Я застыла с куском хлеба в руке. Мысли путались. Наши накопления... Внедорожник... Отпуск... Ребенок, о котором они еще не знали...
Максим выдержал паузу ровно три секунды. Его лицо расплылось в широкой, радостной улыбке. —Конечно, мама! Конечно, поможем! О чем речь? Мы же семья! Алиша?
Он повернулся ко мне, сияя, ожидая такой же немедленной и безоговорочной поддержки. Людмила Петровна смотрела на меня с таким обожанием и благодарностью, что слова застряли у меня в горле.
— Макс... — я с трудом заставила себя говорить. — А как же... наша машина? И отпуск? Мы же так планировали...
— Алиночка, родная, — перебила свекровь, ее голос стал шелковым, медовым. — Да я же не прошу прямо завтра. И не прошу миллионы. Можно взять что-то недорогое, б/у. Главное — чтоб свое. Я вам потом всю жизнь благодарна буду, буду вам с внуками помогать, на дачу продукты возить...
Она посмотрела на меня, и ее глаза вдруг наполнились слезами. Искренними или нет — я тогда не смогла разобрать.
— Ты же не откажешь своей старой свекрови в такой малости, дочка?
Той ночью я долго ворочалась, не в силах уснуть. Рядом Максим спал крепким сном человека, который совершил доброе дело и абсолютно доволен собой. А у меня в голове стучало: «Машина. Деньги. Наш ребенок. Его мама».
Утром, за завтраком, я решила поговорить с мужем начистоту. Людмила Петровна ушла на рынок за «свежими пряностями для утки», и у нас выдалась минутка наедине.
— Макс, нам нужно обсудить вчерашнее, — начала я, отодвигая тарелку с омлетом. — Ты серьезно настроен купить маме машину?
Максим посмотрел на меня с удивлением, словно я спросила, серьезно ли он настроен дышать.
— Алиш, конечно! Я же уже дал слово. Ты что, передумала? Мама так счастлива была.
— Я не передумала, я хочу понять, как мы это сделаем. Наши общие накопления — это ведь и отпуск, и подушка безопасности, и, в конце концов, первый взнос для твоего внедорожника. Мы копили несколько лет.
— Ну и что? — он пожал плечами, отхлебывая кофе. — Мы же не все отдадим. Возьмем какую-нибудь недорогую, подержанную, как мама и сказала. Ладно, в этом году не поедем в Турцию, переживем. Зато мама будет мобильная, самостоятельная. Она же нам потом поможет, она же не бросит.
Его наивность иногда поражала меня.
— Хорошо. Допустим. Но есть нюансы. Страховка, налоги, бензин, техобслуживание. Это все — постоянные расходы. Ты уверен, что у твоей мамы хватит пенсии на все это? Или мы будем покрывать их? А если она попадет в аварию? Это же дополнительная ответственность.
Максим нахмурился. Ему не нравился этот разговор. Он ждал от меня безоговорочной поддержки, а не холодного расчета.
— Ты что, моей маме в чем-то откажешь? — в его голосе впервые зазвучали нотки упрека. — Она всю жизнь для меня горбатилась, а я не могу для нее сделать такой пустяк? О чем ты вообще думаешь? Она же не просит Bentley.
— Я думаю о нашей семье, Максим! — голос мой дрогнул. — О нас с тобой. О нашем будущем. Мы не можем просто так взять и отдать крупную сумму, не просчитав последствия. Это не отказ, это здравый смысл!
В этот момент дверь открылась, и вернулась Людмила Петровна. Она сразу почуяла напряженную атмосферу. Лицо ее сразу стало озабоченным и чутким.
— Детки, а что это вы такие хмурые с утра? Поссорились? Из-за меня, что ли?
Она поставила на стол сумку с овощами и подошла к нам, готовая мирить.
— Да нет, мам, все нормально, — буркнул Максим.
— Мы как раз обсуждали про машину, — не выдержала я. — Говорим, что нужно искать хороший вариант с малым пробегом. Подержанную, но надежную.
Лицо свекрови дрогнуло. В ее глазах мелькнула такая быстрая, что я почти не уловила, обида. Она села за стол с видом мученицы.
— Алиночка, я конечно, все понимаю... Экономия, дела... Но вы знаете, я всю жизнь на подержанных машинах ездила. На тех, что муж вашего покойного дяди Вити в ремонте собирал. Вечно они ломались, вечно где-то в поле меня подводили. — Она вздохнула театрально и положила свою руку поверх моей. Ее ладонь была удивительно мягкой. — Я так мечтала... хоть раз в жизни сесть в новенький автомобиль, из салона. Чтобы он пах не чужим табаком и потом, а новизной. Чтобы я была его первой и единственной хозяйкой. Это же такая мелочь в масштабах всей жизни...
Она говорила так проникновенно, с такой дрожью в голосе, что мне стало не по себе. Я чувствовала себя последней душкой, которая отказывает умирающей в последней просьбе.
Максим не выдержал. Он вскочил со стула.
— Все, мама, хватит! Никаких подержанных! Будем брать новую. И точка.
— Макс! — попыталась я возразить.
— Нет, Алина! Я не позволю, чтобы моя мама и дальше ездила на развалюхах! Мы найдем деньги. Если не хватит наличными — возьмем кредит. Я не хочу это больше обсуждать.
Людмила Петровна тут же встрепенулась.
— Кредит? Сынок, не надо кредитов! Это же кабала. Я не хочу вас обременять.
— Мам, у нас с Алиной официальные зарплаты, нам одобрят хорошую ставку. А ты будешь нам помогать с платежами, как сможешь. Правда?
— Конечно, детки! Я буду откладывать с каждой пенсии! Каждый месяц буду привозить! Чего вы боитесь? — она снова посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочитала что-то вроде торжества.
Я сидела, опустив глаза в тарелку с остывшим омлетом. Я проиграла этот раунд. Даже не раунд — битву. Давление с двух сторон, игра на чувстве витки моего мужа и моем собственном — все сработало безупречно.
Внутри все сжалось в холодный, тяжелый ком. Но я сдалась. Ради мира в семье. Ради того, чтобы не выглядеть скупой и черствой невесткой.
— Хорошо, — тихо сказала я. — Но первый взнос — только из наших накоплений. И только в том случае, если вы оба даете слово, что платежи по кредиту будет вносить мама.
— Конечно, родная! — свекровь расцвела и потянулась обнимать меня. — Спасибо тебе! Я так тебе благодарна! Ты у меня самая лучшая дочка!
Максим обнял нас обеих, счастливый, что все уладилось. А я стояла в центре этого семейного круга, с каменным лицом и ледяным комом тревоги внутри, который уже не хотел таять.
Следующие несколько недель прошли в странной, натянутой суете. Наша квартира превратилась в штаб по покупке автомобиля. Повсюду валялись каталоги, распечатки с сайтов, листки с расчетами.
Людмила Петровна была невероятно активна. Она целыми днями изучала отзывы, звонила дилерам, выискивала самые выгодные предложения. Ее энергия была заразительной, и Максим с головой ушел в этот процесс, счастливый делать для мамы что-то важное.
Я же чувствовала себя бухгалтером на непонятном предприятии. Моя роль свелась к тому, чтобы охлаждать их пыл и постоянно напоминать о бюджете.
— Смотри, какая красавица! — Людмила Петровна восторженно тыкала пальцем в экран моего ноутбука, где красовался ярко-красный хэтчбек. — Комплектация максимальная, литые диски, камера заднего вида...
— Людмила Петровна, это на полмиллиона дороже того лимита, который мы изначально обсуждали, — мягко, но настойчиво заметила я. — Плюс страховка для новичка на такую мощную машину будет космической.
— Ой, Алиночка, ну что такое полмиллиона в наши дни? — она махнула рукой, словно речь шла о паре тысяч. — Это же не просто железо, это моя мечта! Мечту нельзя покупать в базовой комплектации. Максим, поддержи меня!
Максим, конечно же, поддерживал. В его глазах читался неподдельный восторг — он выбирал машину не для мамы, а для себя, пусть и опосредованно. Они с головой погрузились в обсуждение «спортивного характера» автомобиля, а я смотрела на них и понимала, что все наши первоначальные договоренности летят в тартарары.
Наконец, модель была выбрана. Не самая дорогая, но и далеко не та «скромненькая», о которой свекровь говорила в первый вечер. Цена заставляла меня содрогнуться.
Настал день визита в банк. Мы сидели в уютном офисе улыбчивого менеджера Анастасии. Людмила Петровна, нарядная и сияющая, разложила перед собой свои документы.
— Ну что, давайте оформим все на меня, я же буду главным водителем! — весело сказала она.
Анастасия, не переставая улыбаться, пролистала ее пенсионное удостоверение и справку о доходах.
— Людмила Петровна, к сожалению, с вашими доходами банк сможет предложить только очень небольшой кредит. Или под очень высокий процент. Это будет крайне невыгодно.
Лицо свекрови помрачнело. Она сделала такое обиженное лицо, словно банк лично ее оскорбил.
— Но как же так? Я ведь исправно платить буду! Я человек ответственный!
— Банк работает с цифрами, а не с личными качествами, к сожалению, — вежливо, но твердо парировала Анастасия.
Тут в разговор вмешался Максим.
— А если мы будем созаемщиками? Я и моя жена. У нас официальные зарплаты, кредитная история идеальная.
Сердце мое упало. Худший из возможных сценариев.
— Максим, мы же договаривались... — начала я, но он меня не услышал.
— Это отличный вариант! — обрадовалась Людмила Петровна. — Дети мне помогут, а я буду им исправно приносить наличные каждый месяц! Чего тут сложного?
Анастасия перевела взгляд на меня, и в ее улыбке я прочитала легкое, почти незаметное сочувствие. Она видела такие ситуации каждый день.
— Да, в этом случае кредит будет одобрен на выгодных условиях. Но я должна вас предупредить, — она посмотрела прямо на меня и Максима, — что вся ответственность перед банком ляжет на вас. Независимо от того, кто и кому что обещал на словах.
— Да конечно, мы все понимаем! — поспешно сказал Максим, отмахиваясь от ее слов, как от назойливой мухи.
Я молчала. В горле стоял ком. Я смотрела на бланк кредитной заявки, который Анастасия уже начала заполнять, и он казался мне смертным приговором нашему финансовому благополучию.
— Алина? — Максим тронул меня за локоть. — Все в порядке? Подписываем?
Людмила Петровна смотрела на меня широко раскрытыми, полными надежды глазами. В них читалась мольба и... предвкушение. Она была так близка к своей цели.
— Ты же не подведешь маму в самый последний момент? — тихо, но очень четко произнес Максим. В его тоне прозвучал холодный steel.
Это был ультиматум. Или я — часть этой семьи, которая поддерживает своих, или я — чужой, расчетливый человек, который ставит палки в колеса их семейному счастью.
Я чувствовала себя в ловушке. Зажатой между молотом и наковальней. С одной стороны — финансовый крах, с другой — испорченные отношения с мужем и его матерью.
Я сделала глубокий вдох, взяла ручку. Ее холодный металл обжег пальцы.
— Хорошо, — выдохнула я. — Но... — я посмотрела сначала на мужа, потом на свекровь, стараясь вложить во взгляд всю серьезность момента. — Мы заключаем устное соглашение. Людмила Петровна, вы обязуетесь вносить каждый месяц свою пенсию на наш счет, с которого будет списываться платеж. С первого же числа. Без задержек. Это условие.
— Конечно, родная! Естественно! Я же не хочу вас обременять! — она закивала с такой готовностью, что стало даже неловко.
— И мы забираем вашу старую карту. Все деньги — только на этот, общий счет. Чтобы не было соблазна потратить на что-то еще.
На ее лице на мгновение мелькнула тень недовольства, но она тут же снова улыбнулась.
— Как скажешь, дочка! Ты у нас главный бухгалтер!
Я медленно, почти механически, поставила подпись на всех отмеченных страницах. Каждая буква давалась с трудом, словно я подписывала себе какой-то приговор.
Выйдя из банка, Людмила Петровна обняла нас обоих.
— Спасибо вам, мои родные! Теперь я самая счастливая мама на свете!
Максим сиял. Он был героем, который подарил матери мечту. Они уже вовсю обсуждали, в какой автосалон ехать смотреть ту самую, выбранную модель.
А я шла чуть позади, с папкой кредитных документов в руке. Их вес казался мне неподъемным. Я снова поймала на себе взгляд менеджера Анастасии из окна банка. Она смотрела на нашу счастливую троицу с легкой, едва уловимой грустью. И в ее взгляде я прочитала все, что боялась признать самой себе: я только что совершила огромную ошибку.
Первые два месяца все шло, как по маслу. Точнее, как по написанному мной же строгому финансовому плану. Первого числа Людмила Петровна, сияя, приезжала к нам и торжественно вручала мне конверт с деньгами. Я тут же заносила сумму в таблицу учета расходов и перечисляла ее на наш счет, с которого на следующий день благополучно списывался кредитный платеж.
Максим был доволен. Он часто повторял, что я зря драматизировала, что все прекрасно, и что его мама — человек слова. Я сама начала понемногу успокаиваться. Может, и правда, я была слишком мнительной? Мы даже позволили себе сходить в хороший ресторан, чтобы немного расслабиться после того нервного напряжения.
Наступил третий месяц. Первого числа я с утра проверяла телефон — на счету была только наша зарплата. От свекрови ни звонка, ни сообщения. К вечеру я не выдержала и позвонила сама.
— Алло, Алиночка, родная! — ее голос звучал бодро и жизнерадостно. На заднем фоне слышалась какая-то музыка.
— Людмила Петровна, здравствуйте. Я тут смотрю, а платеж по кредиту завтра списывается. Вы, наверное, просто забыли перевести? — я старалась, чтобы мой голос звучал максимально нейтрально.
На той стороне провода наступила короткая пауза.
— Ой, дочка, я же тебе хотела позвонить! — в ее голосе появились нотки суеты и легкой паники. — Беда у меня тут вышла. Представляешь, прорвало трубу в ванной! Пришлось срочно сантехника вызывать, он там все разобрал, работу сделал, а материалы пришлось мне оплачивать. Круглая сумма набежала. Я вся пенсия ушла на это.
У меня в груди похолодело.
— Понимаю... — с трудом выдавила я. — Но платеж... Он ведь завтра.
— Да я в следующем месяце все верну! Все до копеечки! — пообещала она скороговоркой. — Мало ли, бывают же форс-мажоры. Ты же не будешь с меня за трубу требовать? Максим в курсе?
— Нет еще, — ответила я. — Хорошо, я пока внесу с наших денег. Но в следующем месяце...
— Обязательно-обязательно! Спасибо тебе, родная! Ты мой ангел-хранитель!
Она бросила трубку, оставив меня наедине с неприятной новостью и необходимостью срочно перекраивать наш семейный бюджет. Пришлось отказаться от покупки новой зимней резины для моей машины и отложить поход к стоматологу.
Максим, узнав о происшествии, лишь пожал плечами.
— Ну подумаешь, труба. С кем не бывает. Мама же обещала вернуть. Не делай из мухи слона.
Следующий месяц настал. Первого числа я снова ждала. И снова тишина. Мое терпение лопнуло, и я позвонила, не дожидаясь вечера.
— Алиша, милая, ты не поверишь! — свекровь начала, не дожидаясь моего вопроса. — Зуб разболелся просто невыносимо! Пришлось срочно бежать к врачу. А там, оказывается, надо срочно лечить и пломбировать. Пришлось брать самую дорогую, импортную пломбу, а страховка такое не покрывает. Вся пенсия ушла на здоровье.
Голос ее звучал искренне и печально. Но у меня в голове зазвучал тревожный колокольчик. Слишком уж удобно эти «форс-мажоры» совпадали с датой платежа.
— Людмила Петровна, — сказала я, стараясь сохранять спокойствие. — Я понимаю, что ситуации бывают разные. Но мы с Максимом не можем постоянно покрывать эти платежи. Это же не одна тысяча рублей. Нам самим кредит тянуть тяжело.
— Да что ты говоришь! — воскликнула она с неподдельным удивлением. — У вас с Максимом такие хорошие зарплаты! Для вас это же копейки! А я старая, больная женщина, одна... Вы же не будете с меня последнее тянуть?
Меня будто обдали кипятком. Это был уже чистый, неприкрытый манипулятивный прием.
— Речь не о последнем, а о договоренности! — голос мой дрогнул. — Мы же договорились!
— Договоренности договоренностями, а жизнь вносит свои коррективы, — ее тон вдруг стал назидательным и холодным. — Не переживай, я все верну. Как только здоровье позволит выйти на подработку.
Она снова бросила трубку. На этот раз я сидела, вперившись в стену, с телефоном в дрожащей руке. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной. Она играла на своем возрасте, одиночестве и болезнях, зная, что для Максима это самые болезненные аргументы.
Когда вечером я рассказала мужу о новом «форс-мажоре», его реакция была предсказуемой.
— Ну что я могу сделать? — он развел руками, избегая моего взгляда. — Заставить ее не болеть? Она же права — для нас это не такие уж и большие деньги. Потерпим. Она же мама. Нельзя же быть такой жестокой.
— Жестокой? — я не поверила своим ушам. — Максим, это же чистейшей воды манипуляция! Труба в одном месяце, зуб в другом? Ты сам веришь в эти совпадения?
— Алиша, хватит! — он резко оборвал меня, его лицо покраснело. — Хватит искать в моей матери какую-то подлость! У нее проблемы, а ты ведешь себя как ростовщик! Вечно ты со своими подсчетами и подозрениями! Может, это у тебя с характером что-то не так?
Его слова прозвучали как пощечина. Я отшатнулась. Впервые за все годы совместной жизни он нападал на меня так яростно, защищая не здравый смысл, а явную несправедливость.
Я не стала больше спорить. Я просто развернулась и вышла из комнаты. Мы легли спать, отвернувшись друг от друга. В квартире висело тяжелое, гнетущее молчание.
В ту ночь я не спала. Я ворочалась и думала о том, что мы купили его матери не машину. Мы купили ей билет в нашу с мужем жизнь. И этот билет, похоже, был безлимитным. А наш семейный корабль, который мы так старательно строили все эти годы, дал первую серьезную трещину и медленно начал тонуть.
Холодная война в нашей квартире затянулась. Мы с Максимом общались только на бытовые темы, обходя стороной болезненную тему кредита и его мамы. Воздух был густым и колючим, будто наполненным мельчайшими осколками стекла.
Однажды утром Максим, собираясь на работу, бросил не глядя: —Кстати, мама просила завезти ей паспорт. Она в МФЦ записалась, какие-то документы на квартиру нужно оформлять. Он у нее в верхнем ящике комода, в синей папке. Можешь заехать?
— Хорошо, — кивнула я без особого энтузиазма.
Ехать к свекрови мне не хотелось категорически. Каждая встреча с ней после всего случившегося отзывалась горьким осадком. Но отказаться было неловко.
Час спустя я уже стояла в ее квартире. Было тихо, пусто и невероятно чисто. Паспорт, как и сказал Максим, лежал в указанном месте. Я уже собралась уходить, когда мой взгляд упал на другую папку, лежавшую рядом. Она была старой, потертой, с надписью «Документы на квартиру». Из нее торчала стопка каких-то бумаг.
Меня вдруг что-то кольнуло. Неловкое, щемящее чувство. Какое-то шестое чувство, которое кричало, что я обязана заглянуть внутрь.
Руки дрожали, когда я развязала завязки папки. Я чувствовала себя вором, подглядывающим в замочную скважину. Но остановиться уже не могла.
Сверху лежали старые техпаспорта, договоры купли-продажи. Я почти уже успокоилась, решив, что мое любопытство беспочвенно, как вдруг мои пальцы наткнулись на плотный лист, сложенный вчетверо. Я развернула его.
Это был договор аренды. Совершенно новый, с глянцевым логотипом риэлторского агентства. Мои глаза побежали по строчкам, выхватывая ключевые фразы: «Объект аренды: двухкомнатная квартира по адресу...», «Арендная плата: 35 000 рублей в месяц...», «Срок действия: три года...»
Сердце заколотилось где-то в горле, застучало в висках. Я не поверила. Перечитала еще раз. Тот самый адрес. Та самая квартира ее родителей, которую она якогда «держит про запас». Тридцать пять тысяч. Каждый месяц. Уже больше года.
Я прислонилась к комоду, чтобы не упасть. В голове проносились обрывки фраз, воспоминания. «У меня маленькая пенсия...» «Я не могу себе этого позволить...» «Коммуналка дорогая,зуб болел...»
Вся ее игра, все эти жалкие взгляды, истории про трубы и зубы — это был один большой, отточенный спектакль. Она не просто не платила по кредиту — она жила на доход, в несколько раз превышающий нашу общую с Максимом зарплату, и при этом заставляла нас затягивать пояса из-за ее «мечты».
Дрожащими руками я стала листать дальше. Выписки с ее банковского счета. Регулярные пополнения. Тридцать пять, тридцать пять, тридцать пять... Плюс ее пенсия. И среди этого — чеки из дорогого ювелирного магазина, из турагентства...
И тут я наткнулась на фотографию. Несколько снимков, распечатанных на обычной офисной бумаге. Людмила Петровна в красивом летнем платье, с шикарной укладкой. Она сидела за столиком на открытой веранде где-то за городом, рядом с ней — незнакомый ухоженный мужчина в возрасте. Они держались за руки. Улыбались. А на заднем плане, уткнувшись в крыльцо большого коттеджа, стояла та самая «мечта всей жизни» — новенькая, блестящая машина.
Вся картина сложилась воедино с ужасающей, кристальной ясностью. Она не для поездок в магазин и к подругам на дачу хотела машину. Она для новой жизни. Для жизни с этим мужчиной. Для поездок на его дачу. А мы, ее наивные, слепые дети, стали спонсорами ее позднего романа.
По щекам текли слезы, но я даже не замечала их. Во мне бушевала такая ярость, такое чувство Betrayal, что, казалось, я могу разорвать эту папку голыми руками.
Я сфотографировала все на телефон. Договор, выписки, чеки, фотографии. Каждый лист. Каждую цифру. Это была моя броня. Мое оружие.
Приехав домой, я не сказала Максиму ни слова. Я дождалась, когда он вернется с работы, ужинает, расслабится. И когда он удобно устроился на диване с телефоном, я подошла и молча положила свой телефон перед ним на стол с открытой галереей.
— Что это? — непонимающе спросил он.
— Посмотри, — сказала я ледяным тоном. — Внимательно.
Он начал листать. Сначала его лицо выражало лишь легкое любопытство. Потом оно стало меняться. На нем появилось недоумение, затем — недоверие. Он вглядывался в цифры, приближал изображение.
— Это... это что? — он прошептал, поднимая на меня бледное лицо. — Это же мамина квартира... Это что за цифры? Тридцать пять тысяч?..
— Это ее ежемесячный доход от сдачи своей квартиры, Максим, — сказала я, и мой голос звучал чужим и плоским. — Уже полтора года. Плюс пенсия. Плюс, как видишь, подарки от нового кавалера. На машину, которую мы ей купили, она возит продукты ему на дачу.
Он продолжал смотреть на снимки, будто не в силах поверить своим глазам. Его рука с телефоном дрожала.
— Нет... Не может быть... Это какая-то ошибка... Может, это старый договор? — он пытался найти хоть какое-то логичное объяснение, хоть соломинку, за которую можно ухватиться.
— Вчитайся в даты, Максим! — мои нервы не выдержали, и я почти крикнула. — Она нас обманывала все это время! Она снимала с нас последнее, притворяясь бедной и несчастной, когда у нее водились тысячи! Она играла на твоих чувствах! Наших с тобой чувствах!
Он вскочил с дивана, отшвырнул телефон в сторону и схватился за голову.
— Молчи! — закричал он. — Не смей так про мою мать! Наверное, она... она боялась нам сказать! Боялась, что мы будем против ее личной жизни! Она имеет на это право!
В его глазах читалась паника, боль, отказ принимать очевидное. Он защищал не ее, он защищал свой собственный образ любящей и несчастной матери, который она так старательно для него создавала.
— Право на личную жизнь? — засмеялась я истерично. — А право обманывать собственного сына и невестку? Право втирать нам очки и сажать нас на финансовую иглу? Смотри на цифры, Максим! Ты же не слепой!
Он не смотрел. Он отвернулся и зашагал к окну, сжав кулаки. Его спина была напряжена, плечи подрагивали.
— Уйди, Алина, — глухо произнес он. — Оставь меня одного.
Я подняла с пола телефон, на экране которого все еще сияло счастливое лицо его матери. Я поняла, что битва только начинается. И самый страшный враг был не в квартире напротив. Он был здесь, в этой комнате. Это было его слепое, фанатичное нежелание видеть правду.
На следующее утро мы с Максимом молча собрались на работу. Он не смотрел мне в глаза, я не пыталась заговорить первой. Воздух в квартире был густым и тяжелым, словно перед грозой. Я понимала, что так продолжаться не может. Нужно было действовать.
Как только Максим ушел, я набрала номер Людмилы Петровны. Голос у нее был бодрый и беззаботный.
— Алиночка, родная! Какими судьбами?
— Людмила Петровна, нам срочно нужно встретиться. Обсудить финансовые вопросы, — сказала я ровным, деловым тоном, без всяких эмоций.
— Ой, опять про эти деньги? — она вздохнула с преувеличенной досадой. — Да ладно вам, я же в следующем месяце...
— Мы встретимся сегодня в шесть вечера у вас. Или у нас. Выбирайте. Это не обсуждается, — я не позволила ей закончить фразу.
На другом конце провода повисло короткое, ошарашенное молчание. Она почуяла, что что-то не так.
— Ну, хорошо... Приезжайте ко мне. Только, чур, без ссор. Я же нездорова сейчас, давление скачет.
Ровно в шесть я стояла на ее пороге. Максим приехал чуть раньше, он был уже там, мрачный и нахмуренный. Видно было, что они уже успели поговорить, и разговор был не из приятных. Людмила Петровна встретила нас с напускной радостью, суетливо предлагая тапочки и чай.
— Не надо чая, — холодно остановила я ее. — Мы по делу.
Мы сели в гостиной. Я напротив нее, Максим — сбоку, будто на нейтральной территории.
— Ну, что у вас там за срочные дела? — начала свекровь, нервно поправляя халат. — Опять кредит этот ваш? Я же сказала, скоро все улажу.
— Людмила Петровна, давайте без игр, — я положила на стол распечатанные фотографии документов. — Мы знаем все. Про аренду вашей квартиры. Про тридцать пять тысяч ежемесячного дохода. Про вашего друга и его дачу.
Ее лицо сначала вытянулось от изумления, затем залилось краской гнева. Она схватила листы и стала их листать, глаза ее бегали по строчкам.
— Это что такое? Это что за пакость? Ты полезла в мои личные документы? — ее голос взвизгнул, потеряв всю свою слащавость. — Да как ты смеешь! Это мое личное имущество! Ты воровашка!
— Мама, успокойся, — тихо, безвольно сказал Максим.
— Нет, сынок, я не успокоюсь! — она вскочила, тряся листками перед его лицом. — Твоя жена вот что вытворяет! Шпионит за мной! Клевещет! Какие тридцать пять? Я не знаю о чем она!
— Хватит врать! — я тоже поднялась с кресла. Вся моя злость, все обиды вырвались наружу. — Хватит уже нам лгать в глаза! Вы все это время нас использовали! Вы разыграли из себя бедную старушку, чтобы мы, дураки, купили вам машину для нового жениха! Мы влезли в долги, отказывали себе во всем, а вы смеялись над нами!
— Как ты смеешь со мной так разговаривать! — закричала она в ответ. — Я тебе не ровня! Я мать твоего мужа! Вы обязаны были мне помочь! Это ваш долг! Я жизнь на него положила! А ты, жена, должна была поддержать, а не считать каждую копейку! Жадина!
Она перешла на личности, ее глаза блестели ненавистью. Вся ее маска милой и доброй свекрови окончательно рухнула, обнажив истинное лицо — жадное, эгоистичное и циничное.
— Мой долг? — засмеялась я горько. — Мой долг — перед своей семьей! Перед мужем и будущим ребенком! А вы этот долг растоптали!
— Какой ребенок? — она на мгновение опешила.
— Я беременна, Людмила Петровна. Уже четвертый месяц. И те деньги, что вы у нас украли, были отложены на нашего ребенка.
В комнате повисла гробовая тишина. Максим смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он ничего не знал. Я хотела сделать ему сюрприз, когда все утрясется с кредитом.
Людмила Петровна первой оправилась от шока. Ее лицо исказила гримаса презрения.
— Ну вот, теперь еще и шантажировать собралась беременностью! Все вы, молодые, одинаковые — только и знаете, что деньги клянчить да на детей пенять!
Этой фразы было достаточно. Максим, до этого молчавший и сжавшийся, вдруг резко поднял голову. Казалось, чаша его терпения переполнилась.
— Мама, замолчи! — прорычал он так громко и властно, что я сама вздрогнула. — Это переходит все границы!
— Сынок, да ты что это? Ты против матери? — она сделала попытку снова войти в роль жертвы, но было уже поздно.
— Нет, мама, я против лжи! — он встал, его лицо было бледным и решительным. — Я против того, что ты обманывала нас все это время! Ты видела, как мы напрягаемся? Видела? А тебе было все равно!
Он впервые за все время raised his voice на нее. Людмила Петровна отшатнулась, словно от удара.
Я воспользовалась моментом. Я достала из сумки второй комплект документов — распечатанную копию кредитного договора и график платежей.
— Вот ваши долги, Людмила Петровна. Сумма, которую вы нам должны на данный момент. У вас есть два варианта. — мой голос снова стал ледяным и четким. — Первый: вы с завтрашнего дня начинаете платить по этому кредиту. Полностью. Каждый месяц. Без опозданий. И возвращаете нам уже внесенные нами за вас деньги.
— И второй? — ядовито спросила она, скрестив руки на груди.
— Второй: мы подаем на вас в суд. Мы потребуем взыскания долга через продажу вашей доли в той самой квартире, что сдается. И мы заберем машину, так как она куплена в браке и является нашим совместным имуществом, использованным в сомнительной сделке под давлением. Я уже консультировалась с юристом.
Я смотрела ей прямо в глаза, не отводя взгляда. Я была спокойна. У меня были доказательства, закон и моральная правота на моей стороне.
Лицо свекрови стало серым, осунувшимся. Она смотрела то на меня, то на Максима, ища в его глазах поддержки, но не находила ее. Ее королевство лжи рухнуло в одночасье.
— Да как ты смеешь мне угрожать судом! Я тебя по всем инстанциям затаскаю! — попыталась она сделать последний, уже слабый выпад.
— Пожалуйста, — я кивнула. — Вот документы. Давайте судиться. Посмотрим, что скажет судья, когда увидит эти цифры.
Я положила листы на стол перед ней. Затем развернулась и пошла к выходу. Максим секунду постоял на месте, глядя на свою мать, которая медленно оседала в кресло, побежденная и жалкая. Потом он молча повернулся и пошел за мной.
Мы вышли в подъезд, хлопнув дверью. Скандал закончился. Но война, я знала, была еще не окончена.
Дорога домой прошла в гробовом молчании. Максим молча смотрел в окно, его пальцы нервно барабанили по рулю. Я не нарушала эту тишину, давая ему время переварить все, что произошло. Гроза, разразившаяся в квартире его матери, сменилась тяжелым, давящим затишьем.
Дома он прошел в гостиную, снял пиджак и бросил его на стул, сел на диван, уронив голову в ладони. Я осталась стоять у порога, ожидая.
— Боже... — прошептал он наконец, его голос был глухим и разбитым. — Боже, как же так...
Он поднял на меня глаза. В них читалась такая боль и растерянность, что у меня защемило сердце.
— Почему ты не сказала мне о ребенке? — спросил он тихо.
— Я хотела сделать сюрприз. Когда все уладится... — я пожала плечами. — Как я могла сказать, зная, что ты и так под колоссальным давлением? Ты бы начал еще больше переживать, еще больше пытаться решить проблему, взваливая все на себя.
— Я твой муж! Я имею право знать! — в его голосе прозвучала обида.
— А я твоя жена! — не выдержала я. — И я имею право на защиту и поддержку! Но вместо этого я получила обвинения в жадности и расчетливости! Ты встал на ее сторону, Максим! Не на мою, не на сторону нашей семьи, а на сторону того, кто нас цинично обманывал!
— Она же мать... — это прозвучало уже как слабая, заученная мантра, в которую он и сам переставал верить.
— Да какая разница! — голос мой сорвался. Слезы, которые я сдерживала все это время, наконец хлынули. — Она могла быть хоть императрицей! Но она поступила подло! Она лгала нам в глаза, пока мы отказывали себе во всем! Она играла на твоих чувствах! И ты позволил ей это делать! Ты заставил меня чувствовать себя последней дурой, которая не доверяет твоей «бедной» маме!
Я рыдала, не в силах сдержаться. Все напряжение последних месяцев вышло наружу.
Максим подошел ко мне, попытался обнять, но я отшатнулась.
— Не надо. Мне не нужна твоя жалость сейчас. Мне нужна твоя позиция. Твой выбор. Здесь и сейчас.
Он замер, его руки беспомощно опустились.
— Какой выбор, Алина? — он спросил устало. — Я не могу просто вычеркнуть ее из жизни.
— Я и не прошу тебя вычеркивать! Я прошу тебя наконец-то увидеть правду и занять сторону тех, кого ты сам же и назвал своей семьей! Меня и нашего ребенка! — я положила руку на живот. — Или ты хочешь, чтобы наш сын или дочь росли в атмосфере вечного долга, ссор и манипуляций со стороны бабушки? Чтобы мы до старости отрабатывали ее «мечты»?
Он молчал, глядя в пол. В его posture читалась невероятная усталость и раздавленность.
— Я не знаю, что делать... — признался он наконец. — Я чувствую себя таким... идиотом. Таким слепым щенком. Она же всегда... всегда была такой... Я не могу в это поверить.
Его боль была искренней. Он терял не просто деньги — он терял образ матери, который бережно хранил в сердце всю жизнь. Это было больно наблюдать.
Я глубоко вздохнула, вытирая слезы.
— Я тебя понимаю, Максим. Понимаю, как тебе тяжело. Поверь, мне не легче. Но мы должны решить эту проблему. Вместе. Или... — я запнулась, произносить это вслух было страшно. — Или нам придется принимать другие решения. Ради себя. Ради ребенка.
— Что ты имеешь в виду? — он резко поднял на меня глаза, в которых мелькнул страх.
— Я имею в виду, что я не могу и не хочу жить в такой ситуации. Если ты не готов защищать нашу семью, мне придется защищать ее одной. Через суд. И с кредитом, и со всем остальным.
Это прозвучало как приговор. Он отпрянул, словно от удара током.
— Ты... ты хочешь развода? Из-за денег? Из-за мамы?
— Нет, Максим! — я крикнула, уже не сдерживая эмоций. — Не из-за денег! Из-за предательства! Из-за того, что в самый трудный момент ты был не со мной! Ты выбрал не меня! Я была одна против вас двоих! Понимаешь? ОДНА!
Мои слова, наконец, дошли до него. Он увидел не злую и расчетливую жену, а напуганную, загнанную в угол женщину, которая пыталась спасти их общий дом, пока он играл в идеального сына.
Он медленно подошел и опустился передо мной на колени, положив голову мне на живот.
— Прости меня... — он прошептал так тихо, что я почти не расслышала. — Прости, я был слепым дураком. Я не хочу терять вас. Ни тебя, ни ребенка.
Я молча гладила его по волосам. Впервые за долгие недели в его словах не было фальши. Была только боль и осознание.
— Что нам делать? — спросил он, поднимая на меня заплаканные глаза.
— Нам нужно быть командой, — сказала я твердо. — Все, что я сказала твоей матери — не пустые угрозы. Либо она с завтрашнего дня начинает платить по счетам и возвращает наши деньги, либо мы идем к юристу и начинаем готовить документы в суд. Третьего не дано. И тебе придется поговорить с ней. Одному. Без меня. И дать ей четко понять, что это наша с тобой общая позиция.
Он долго смотрел на меня, а потом кивнул. Словно мальчик, который наконец-то повзрослел за один вечер.
— Хорошо. Я поговорю.
Он поднялся с колен и обнял меня. На этот раз я не отстранилась. Мы стояли так посреди нашей гостиной, разбитые, уставшие, но впервые за долгое время — вместе.
Битва со свекровью была еще не выиграна. Но самая важная битва — за моего мужа — казалось, была позади. Теперь нам предстояло идти вперед. И идти пришлось бы по осколкам его прежних иллюзий.