Горный массив в Нижнеудинском районе Иркутской области называют краем у синего неба. Тофалария – один из самых чистых, нетронутых, нехоженых уголков Сибири, и, наверное, это хорошо.
В Тофаларию забираются туристы-одиночки, экстремалы, небольшие группы, но не более того. Ученые, этнографы, языковеды интересуются бытом, традициями и обычаями местного населения – тофаларов. Тофы проживают в трех поселках – Верхней Гутаре, Алыгджере и Нерхе. Других населенных пунктов здесь просто нет.
Мне приходилось бывать в Тофаларии, однако жутко не везло с материалами, которые я выставлял на своем канале. Модераторам казалось, что содержание шокирует, поэтому показы ограничивали, а ролики о жизни потомственных оленеводов получали неизменный бан. Хотя там были сняты, на мой взгляд, в общем-то безобидные сцены разделки оленьих туш и подготовка мяса для вяления. То, чем люди занимаются из поколения в поколение, модераторам показалось не приемлемым для показа.
В этом году исполнилось 90 лет со дня открытия воздушной трассы до Тофаларии.
В 1935 году пилот Дмитрий Кудин на самолёте По-2 совершил первый рейс из Нижнеудинска в районный центр Тофаларии поселок Алыгджер. Чуть позже в маршрутный лист добавились села Нерха и Верхняя Гутара.
Спустя девять десятилетий горная область стала еще более недоступной, потому что авиакомпании сократили количество вертолетных рейсов, а по-другому в летнее время сюда не попадешь.
Хроническая недоступность – отличный повод вспомнить одну из прошлых поездок туда, где земля встречается с небом.
В Тофаларии много природных объектов, просто красивых мест, но меня интересовала история ученика 9 класса Серафима Холямоева, который решил продолжить дело отца, то есть, стать оленеводом. Над парнем подтрунивали сверстники, которые сплошь мечтали быть кем угодно, но только не оленеводами.
Предварительно договорившись с героями будущей публикации, взял билет на вертолет, но из-за непогоды смог улететь только с третьей попытки.
Аэродром таежного поселка представлял собой огромное зеленое поле, сбоку которого притулилась старая избушка, больше похожая на сарай. Строение советских времен украшает табличка "Аэропорт. В. Гутара".
Малая авиация при Советах была развита не в пример лучше. Практически из любого райцентра в ближайший город за символическую плату можно было улететь на Ан-2. Архитектурным изысками при строительстве здания аэровокзалов никто не баловался. Но с первых минут поразило не это. Воздух казался каким-то особенным, густым, а цвета окружающей природы более насыщенными. Первое желание – просто сесть и внимательно все рассмотреть.
К взлетной полосе подъехал КрАЗ- самосвал, пассажиры, закинув вещи, следом полезли в металлический кузов. Так и доехали до деревни, держась руками за отшлифованный до блеска металлический борт.
Сама Верхняя Гутара понравилась сразу. Небольшие дома, огороды, вокруг которых росли дикие цветы были словно нарисованы. Я вырос в деревне, и вся эта пастораль была не в диковинку. Тем не менее, здесь привычные вещи смотрелись как-то по особенному.
Меня встречали два пацана – щуплый Серафим, историю которого я собирался рассказать и его друг Генка.
Гостиницы в поселке никогда не было, поэтому пришлось договариваться о ночлеге в доме Серафима, где хозяйничала мама Светлана Серафимовна, отец находился далеко за перевалом, куда, собственно, предстояло на следующий день выдвинуться.
Мои проводники до поздней ночи шили сумы в дорогу, хотя по словам женщины, обещали это сделать заблаговременно.
За ужином хозяйка, показывая любительские фотографии, охотно рассказывала о детских годах сына, которого назвали в честь дедушки Серафима Иннокентьевича.
Фронтовик, участник боев с Японией, жил небогато, хотя имел приличное поголовье оленей, а еще считался удачливым охотником. Но однажды Серафим Иннокентьевич ушел в тайгу и больше его никто не видел. Тело так и не нашли, обстоятельства гибели неизвестны. Наследство его потомкам досталось весьма скромное – олени, капканы, пара ружей и неистребимая тяга к тайге. А еще родственники уверовали, что дух деда Серафима стережет их от всевозможных неприятностей.
Перед выходом Светлана несколько раз сказала сыну, чтобы он сходил за мясом. Я решил, что Серафима отправляют в магазин, не придал фразе особого значения, и впоследствии пожалел об этом.
– Вы взрослый человек, поэтому внимательно переходите брод на Морхое, – обратилась ко мне хозяйка. –Там камень лежит большой. Если его верхушка видна на метр и больше – можно переходить. Если камня не видно, или торчит только верхушка, то лучше подождать. Морхой быстро прибывает, и также быстро падает.
Ближе к обеду, дождавшись пока хоть немного утихнет дождь, мы двинулись в дорогу. Серафим вел жеребца Жорика, к седлу которого была привязана необъезженная кобыла Гутара. Она периодически падала, не хотела вставать, брыкалась, в общем, как могла показывала характер. По очереди ехали верхом только на Жорике, поэтому к коварному Морхою подошли уже вечером. Камня-водомера не было видно совсем. Без колебаний решили заночевать в полусгнившем зимовье, которое стояло неподалеку.
Судя по мусору внутри таежного жилья, оно не пустовало. Пока кипятился на костре чай, мы взялись наводить порядок в домике. Первым делом восстановили развороченную печь, затопили, пытаясь хоть как-то потеснить накопившуюся сырость. После сложного перехода хотелось хоть немного поспать в тепле, и о высушить вещи. Для сушки обуви «сварил» в металлической банке несколько камней, а потом забросил внутрь ботинок. Способ не единожды проверен, обувь гарантировано останется невредимой и быстро высохнет.
Поужинав, пошли спать. Лежа в спальнике я светил по стенам зимовья, читая надписи, оставленные нашими предшественниками. «15 апреля. Холадна – 32», «Шмотки не трогать. Ушли на Сержанку», «Здесь были мы Калян, Рыжик, Митроха», «Вася любил Свету».
На следующий день предстоял тяжелый переход через перевал. Беспокойство вызывал камень посреди Морхоя –откроется или нет. История с духом деда Серафима как-то сама собой пришла в голову – кто его знает, думал я, может и поможет.
Продолжение следует.