Диана никогда не любила воскресные вечера. Вроде бы день выходной, пора расслабиться, поужинать с мужем в тишине, а вместо этого — звонок в дверь, тяжёлый, как приговор. Она уже заранее знала: это Инна.
И правда. На пороге — золовка в своей неизменной манере: сапоги на шпильках, будто идёт не в гости к родному брату, а на подиум, и огромная сумка, которая могла бы уместить половину «Ашана». Рядом — двое её детей, скучающе жующие жвачку.
— Ну здравствуйте, семейство скряги, — протянула Инна, сдвигая брови, как будто зашла не в гости, а на допрос. — Я вот, как всегда, без предупреждения. Но вы же не против?
— А у нас есть выбор? — пробормотала Диана, сжав губы.
— Что ты сказала? — прищурилась Инна, ставя сумку прямо на стул.
— Я говорю, проходи, — холодно ответила Диана. — Только сапоги сними, пол-то мыть никто за тобой не будет.
Виктор, муж Дианы и по совместительству брат Инны, как обычно, сделал вид, что его здесь вообще нет. Сел за компьютер и уткнулся в монитор, будто срочно пишет код, от которого зависит судьба человечества.
— Вить, ну ты как всегда, — фыркнула Инна. — Мужик ты или кто? Твоя жена уже командует даже сапогами. Смотри, так и до пульта от телевизора доберётся.
— Да ладно тебе, Инна, — пробормотал Виктор, не отрываясь от клавиатуры. — Сапоги действительно лучше снять.
— Господи, вот это подкаблучник, — усмехнулась Инна. — Хотя чего я удивляюсь? Дианочка у нас всегда главная. Только вот детей у неё нет, а я, между прочим, мать-героиня.
У Дианы внутри что-то кольнуло. Эта фраза была любимой Инниной иглой — «У тебя же нет детей!». Сколько раз она слышала её за последние годы, уже и не сосчитать.
— Инна, может, ты всё-таки к делу перейдёшь? — спокойно спросила Диана, разливая чай по кружкам. — Или просто пришла в очередной раз напомнить мне, что я «не мать»?
— А что, если и то, и другое? — сладко протянула золовка. — Ты ведь знаешь, времена у меня тяжёлые. Алименты эти смехотворные — восемь тысяч на двоих детей. Это ж издевательство. А у вас, я слышала, дела пошли в гору. Виктор-то сколько сейчас получает? Сто двадцать?
Диана чуть не пролила кипяток.
— Откуда ты это знаешь? — она резко подняла голову.
— Ой, да город маленький, — пожала плечами Инна. — Слухи ходят быстрее маршрутки. Так что я вот подумала… Может, вы поможете мне немного? Ну, хотя бы тысяч пятьдесят.
— Пятьдесят? — Диана не поверила своим ушам. — Инна, ты вообще понимаешь, что просишь?
— Да что тут понимать? — рассмеялась золовка. — У вас копилка пухнет, ипотеку вот-вот погасите. А у меня дети. Им и куртки нужны, и кружки какие-то. Ты же не хочешь, чтобы они по подворотням шатались?
— Может, тогда тебе работать начать, а не сумки таскать брендовыми логотипами? — с иронией заметила Диана, глядя на сияющий ремешок сумки Инны.
— А это что, зависть? — фыркнула золовка. — Это подарок, между прочим. Мне мужчины дарят.
— Мужчины? — хмыкнула Диана. — А я думала, что это твой бывший муж «дарит» восемь тысяч алиментов.
Виктор тихо закашлялся, будто поперхнулся воздухом. Но вмешиваться он, как всегда, не собирался.
— Вить, ты чего молчишь? — обернулась к брату Инна. — Это твои дети, между прочим, тоже.
— В каком смысле — мои? — опешил Виктор.
— В прямом! — повысила голос Инна. — Они твои племянники. Ты обязан помогать! Или твоя жена тебе мозги уже совсем высушила?
Диана сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.
— Знаешь что, Инна, — её голос задрожал, но не от страха, а от злости. — Мы с Виктором никому ничего не обязаны. Мы годами копим, отказываем себе во всём, чтобы закрыть ипотеку и хоть раз вздохнуть спокойно. А ты всё время жила, будто завтра не существует. И теперь ты хочешь, чтобы мы отвечали за твои ошибки?
— Ошибки? — Инна встала из-за стола, сверкая глазами. — Ты смеешь упрекать меня? Ты, которая не знает, что значит просыпаться ночью от детского крика? Ты, которая даже не понимает, сколько стоит ребёнка прокормить?
— Зато я знаю, сколько стоит квартира! — выпалила Диана. — И я не позволю тебе влезать в нашу жизнь.
— Вот оно что, — ухмыльнулась Инна. — Значит, у тебя деньги есть, только ты жадная. Прямо как все бездетные — думаешь только о себе.
Диана резко отодвинула стул и встала. В груди пульсировала злость, такая, что даже слова давались с трудом.
— Убирайся.
— Что? — Инна приподняла брови.
— Убирайся из моей квартиры. Немедленно.
Инна на секунду опешила, но потом издала короткий смех.
— Да ты с ума сошла. Виктор, скажи ей, что она перегибает.
Виктор поднял глаза от компьютера. Впервые за всё время. И вдруг сказал:
— Инна, уходи.
Эти два слова повисли в воздухе, как раскат грома.
Инна побледнела, потом схватила свою сумку, подзывая детей.
— Ну и живите тут в своей коробке, — бросила она на ходу. — Счастья вам, скряги.
Дверь хлопнула так, что стекло в кухонном окне дрогнуло.
Диана стояла, дрожащая, с пустой кружкой в руке. Внутри всё сжималось: злость, обида, горечь, но и какая-то странная лёгкость.
Виктор подошёл к ней, нерешительно обнял за плечи.
— Ты всё правильно сказала, — тихо произнёс он. — Но теперь мама нас точно разорвёт.
Диана горько усмехнулась.
— Пусть попробует.
Она ещё не знала, что «попробует» — это слишком мягко сказано.
На следующий день тишина в квартире казалась Диане подозрительной. Даже часы тикали как-то громче обычного. Виктор сидел с телефоном в руках, нервно пролистывая чаты. Она знала — ждёт звонка от матери.
И он прозвенел ровно в десять утра.
Виктор вздрогнул, посмотрел на экран и вздохнул так, будто ему предложили прыгнуть с парашютом без парашюта.
— Возьми, — сказала Диана спокойно, хотя сердце у неё ухало в груди.
— Я лучше на громкую поставлю, — буркнул Виктор. — Всё равно она потом будет орать, что я что-то не так передал.
Из динамика раздался голос, от которого у Дианы всегда холодели пальцы:
— Виктор! Это что за цирк был вчера?!
— Мам, — начал Виктор, натянуто улыбаясь, как будто она могла его видеть, — мы просто поссорились с Инной…
— Поссорились?! — взвизгнула свекровь. — Ты выгнал родную сестру на улицу с детьми!
— Никто никого не гнал, — тихо вставила Диана, подходя ближе.
— О, так это ты, — голос свекрови стал ледяным. — Я сразу поняла. Это всё твоя работа.
Диана закрыла глаза и глубоко вдохнула.
— Послушайте, — твёрдо сказала она. — Мы взрослые люди. Мы сами решаем, кого пускать в свою квартиру.
— В свою квартиру? — горько засмеялась свекровь. — Ты, наверное, забыла, что деньги на первоначальный взнос дал мой муж, царство ему небесное? А значит, эта квартира — семейная.
— Мам, ну ты серьёзно? — вмешался Виктор, с трудом сдерживая раздражение. — Это мы платили ипотеку десять лет. Мы! Не Инна, не ты.
— А Инна, между прочим, с детьми одна! — свекровь явно уже перешла на крик. — Ты сидишь за своим компьютером, жена твоя с книжками возится, а девочка там разрывается, чтобы двоих на ноги поставить! И вы ещё имеете наглость говорить, что у вас нет денег?!
— У нас нет денег для неё, — спокойно, но жёстко сказала Диана. — Мы и так живём скромно. Мы не обязаны вытаскивать Инну из её проблем.
— Не обязаны, — передразнила её свекровь. — Конечно. У тебя же детей нет. Вот если бы были, ты бы всё поняла. Но раз нет — сердце у тебя каменное.
Диана почувствовала, как её ладони дрожат. Фраза про детей звучала уже как издевательская мантра.
— Знаете, — она вдруг усмехнулась, — у меня сердце каменное, зато нервы крепче, чем у половины ваших родственников. Потому что все привыкли, что Диана — это такой кошелёк на ножках. Хочешь — попросил, и она даст. А я устала.
— Виктор! — взвизгнула свекровь. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает? Ты позволишь своей жене унижать мать?
Виктор закрыл лицо руками.
— Мам… — выдохнул он. — Я понимаю, что тебе хочется помочь Инне. Но мы не можем. И не будем.
Повисла тишина. Диана даже услышала, как на кухне упала капля из крана.
Потом голос свекрови прозвучал тягуче, ядовито:
— Значит так, Виктор. Если ты не помогаешь сестре, то я тебя знать не хочу. И на похороны мои можешь не приходить.
Диана прикусила губу, чтобы не выругаться.
— Мам, ну не надо вот этого, — сдавленно сказал Виктор. — Это же шантаж какой-то.
— Да какой шантаж! — взорвалась свекровь. — Я просто вижу, что тебя змея эта опутала. Ты сам-то слышишь, как говоришь? С родной матерью споришь ради чужой тётки!
— Чужой? — Диана даже задохнулась от возмущения. — А ничего, что я его жена десять лет?
— Жена — это временно! — выпалила свекровь. — А мать и сестра — навсегда!
Диана вдруг почувствовала, как в груди закипает такая злость, что она не сможет её сдержать.
— Тогда знаете что? — голос её стал твёрдым, как металл. — Навсегда пусть они будут у себя дома. А в нашей квартире буду я и Виктор. И больше никто.
Свекровь захлебнулась воздухом, как будто её ударили.
— Да ты… да ты неблагодарная… да ты…
— Мам, хватит! — неожиданно громко крикнул Виктор. — Хватит!
Тишина. Долгая, вязкая.
И наконец — холодное:
— Ну что ж. Раз ты так решил, Виктор, живи. Но без семьи.
Связь оборвалась.
Виктор уронил телефон на стол и тяжело опустился на стул.
— Вот и всё, — глухо сказал он. — Мы теперь враги.
— Нет, — Диана подошла к нему и положила руку на плечо. — Мы просто впервые поставили точку.
Он поднял на неё глаза. В них читалась боль, но и что-то новое — решимость.
— Ты понимаешь, что теперь они всё сделают, чтобы нас уничтожить? — спросил он.
— Понимаю, — кивнула Диана. — Но я больше не буду жертвой.
И она сама удивилась, насколько твёрдо это прозвучало.
В этот момент она ещё не знала, что война только начинается. И следующая атака будет не по телефону, а прямо в их доме.
Прошла неделя. Вроде бы стало тише, но тишина оказалась обманчивой. В субботу вечером, когда Диана резала салат на кухне, дверь квартиры резко распахнулась.
Влетела Инна — без звонка, без «можно», словно хозяйка. За ней — свекровь, в пальто поверх халата, с лицом прокурора.
— Ну всё, Диана, доигралась, — заявила Инна, ставя ноги прямо на коврик, не снимая сапог. — Мы пришли поставить точку в этом балагане.
— В каком смысле? — удивлённо выдохнула Диана, но нож из рук не выпустила.
— В том, что квартира эта не только твоя, — с торжеством произнесла свекровь. — Деньги на неё дал мой муж. А значит, она по праву семьи.
— Мам, — вышел из комнаты Виктор, бледный как мел. — Перестань. Мы всё уже обсудили.
— Ничего мы не обсуждали! — свекровь топнула ногой, и пальто её распахнулось, показав домашнюю кофту. — Я запрещаю тебе выгонять сестру из дома!
Инна сделала шаг к Диане, с издевательской улыбкой:
— Так что освобождай кухню, дорогая. Тут теперь буду я с детьми. А ты… ты уж как-нибудь потеснись.
— Ты с ума сошла? — Диана отодвинула стул, встав между столом и Инной. — Это наша квартира.
— Наша, — прошипела Инна. — Семейная. А ты в нашей семье никто.
Диана почувствовала, как внутри взрывается. Все эти годы унижений, все «у тебя нет детей», все издёвки — всё рвануло наружу.
— Знаешь что, Инна, — её голос был холодным, как лёд. — Если я «никто», то ты — вечная иждивенка. Ты живёшь за чужой счёт: мужа, брата, теперь ещё и детей выставляешь как щит. Но в моей квартире ты жить не будешь.
— Виктор! — завизжала Инна. — Скажи ей, что я права!
— Виктор, — поддержала мать, — скажи, что квартира должна быть для семьи.
Виктор закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. И вдруг сказал громко, отчётливо:
— Моя семья — это я и Диана. Всё.
Тишина повисла в комнате. Даже холодильник будто перестал гудеть.
— Ах вот так, значит, — свекровь побледнела. — Ты выбрал её против матери?
— Я выбрал себя, — спокойно ответил Виктор. — И свою жизнь.
Инна фыркнула и метнула взгляд на Диану:
— Ты разрушила нашу семью. Запомни, Дианочка, ты ещё поплачешь.
Диана усмехнулась:
— Я уже выплакала всё. Теперь я только живу.
Она подошла к двери, открыла её и указала рукой:
— Вон. Оба.
И — что удивительно — они ушли. С криками, с угрозами, но ушли.
Когда дверь захлопнулась, Диана села прямо на пол. Её трясло, но на душе было впервые за много лет спокойно.
Виктор сел рядом, взял её за руку.
— Мы справились, — тихо сказал он.
— Нет, — улыбнулась Диана сквозь слёзы. — Мы просто наконец начали жить.
И впервые за десять лет она почувствовала, что их квартира действительно принадлежит только им.
Конец.