В квартире Клавдии Ивановны стояла тяжёлая тишина. Та самая, которая давит на уши, будто стены сами слушают твои мысли. Неделю назад бабушку не стало, и с тех пор Наталья жила как в тумане. Документы на наследство лежали на столе аккуратной стопкой: квартира в центре и пять миллионов на сберкнижке.
Казалось бы, радость, опора на будущее, но радости не было вовсе. Только горечь, и ещё большее — тревога. Она чувствовала: деньги эти принесут ей не защиту, а беду. И не ошиблась.
— Ну что, — голос свекрови, Галины Михайловны, разрезал воздух, как тупой нож по старому хлебу. — Поздравляю тебя, Наташа. Не каждый день такие «удачи» сваливаются. Хоть одна радость в доме.
— Мама, — Виктор, муж Натальи, поморщился, будто цитрусовую дольку без сахара укусил. — Ну зачем так? Бабушка умерла, какое «повезло»?
— А что я не так сказала? — фыркнула Галина Михайловна, поправляя свой халат с золотыми тиграми. — Умереть все должны, а жить — это дорого. Вот и пусть деньги работают на семью. На НАШУ семью.
Наталья почувствовала, как внутри всё обожгло.
— На какую ещё «вашу»? — её голос дрогнул. — Это наследство моей бабушки. Моей. Она копила, экономила на себе, чтобы мне оставить.
— Да не говори ерунды, — отмахнулась свекровь. — Ты же замужем. Значит, деньги общие. Виктору надо бизнес поднять, детям потом жильё купить. А ты… ты у нас девочка хорошая, но наивная.
— Мама, — Виктор снова попытался вставить слово, но Наталья резко повернулась к нему.
— Виктор, — она смотрела прямо ему в глаза, — ты что думаешь? Эти деньги — твои?
Он замялся. Мужчина сорока лет, с сединой у висков, но в такие моменты напоминал мальчишку, застигнутого на горячем.
— Ну… не мои. Но ведь мы семья. Значит… наши.
— Наши? — Наталья горько усмехнулась. — Значит, когда я ухаживала за бабушкой ночами, это тоже «наше»? Ты хоть раз посидел с ней, когда у неё давление под двести скакало? Или когда я таблетки по аптекам искала? Где вы тогда были, «наши»?
— Наташа, не перегибай, — раздражённо сказал Виктор, — я работал. Ты сама выбрала сидеть с ней.
— Сама выбрала? — Наталья почувствовала, как дрожит голос. — Ты серьёзно? Она меня растила, а твоя мать только и делает, что считает чужие деньги!
Галина Михайловна прищурилась, руки сложила на груди.
— Ах вот так? Значит, я «твоя мать», которая деньги считает? Да я, между прочим, за Виктора жизнь положила! Кому он обязан, что стал человеком? Мне! А теперь вот очередь за тобой — отблагодарить семью.
— Отблагодарить? — Наталья рассмеялась, но смех был горький. — Чем? Тем, что отдам всё и останусь без памяти о бабушке?
— Ой, память у тебя будет, — махнула рукой свекровь. — Портрет повесишь да свечку за здравие поставишь. А деньги — это инструмент. И хватит устроивать трагедию.
Виктор сидел, молчал, будто его здесь и не было. Наталья посмотрела на него и почувствовала, как внутри всё падает вниз.
— Знаешь что, Виктор, — сказала она тихо, но каждое слово било как молотком. — Если ты считаешь, что это «наше», то ты меня потерял.
Он поднял глаза, в них было что-то похожее на страх, но быстро сменилось на упрямство.
— Ты перегибаешь, Наташа. Деньги людей меняют, я всегда это знал.
— Нет, — она резко встала. — Деньги никого не меняют. Они просто показывают, кто кем был всегда.
Тишина упала на комнату, тяжёлая, вязкая. Даже часы на стене будто тикали громче.
Галина Михайловна не выдержала.
— Виктор, — сказала она с напускным спокойствием, — иди ко мне. Пусть твоя жена немного остынет. А мы с тобой подумаем, как всё правильно оформить.
Наталья вскинулась:
— А вы даже не скрываете, да? Вам всё равно — умерла моя бабушка, живы ли наши отношения, лишь бы деньги!
— Девочка моя, — свекровь усмехнулась. — Ты ещё многого не понимаешь. Жизнь — это не сопли и не воспоминания. Жизнь — это счета за коммуналку и ипотеку. А твои миллионы — это шанс. Не для тебя одной, а для всей семьи.
— Для «всей семьи» или только для вас? — Наталья сделала шаг ближе, её лицо было напряжённым. — А знаешь, Галина Михайловна, я, может, впервые поняла, что у меня с вами общего только фамилия.
— Наташа! — Виктор вскочил, хватая её за руку. — Замолчи, пожалуйста.
Она выдернула руку, глядя прямо в его глаза.
— А ты перестань быть маменькиным сынком. Ты муж или приложение к её халату с тиграми?
— Ты что несёшь? — вспыхнул он. — Я между двух огней, а ты ещё и издеваешься!
— Между двух огней? — усмехнулась она. — Да ты просто сидишь там, где теплее.
Свекровь закатила глаза:
— Всё, я ухожу. Не хочу это слушать. Виктор, подумай хорошенько. Женщина без денег — это просто женщина. А с деньгами — это проблема. Выбирай, что тебе ближе.
Дверь хлопнула. Тишина снова навалилась, но теперь в ней был только гул пустоты.
Наталья села на диван, закрыла лицо руками. Виктор стоял, смотрел на неё, и молчал. И это молчание было хуже любых слов.
Она вдруг ясно поняла: её брак трещит по швам. И не оттого, что бабушки не стало, а потому что рядом с ней никогда и не было настоящего партнёра.
В этот момент часы пробили девять, и в голове Натальи щёлкнуло: её жизнь только что разделилась на «до» и «после».
На кухне пахло пережаренным луком. Виктор, стоя у плиты, пытался что-то приготовить, хотя до этого максимум, что умел — это яичницу. Он стучал лопаткой по сковороде, будто хотел доказать себе и всему миру, что он самостоятельный мужчина. Наталья сидела за столом, сжимая кружку с остывшим чаем, и смотрела на него так, как будто видела впервые.
— Ну, — сказал Виктор с нарочитой бодростью, — скоро будет ужин. Ты хоть поешь нормально.
— Виктор, — её голос был тихим, но в нём слышалась сталь. — Ты думаешь, я не заметила, что ты звонил матери?
— Я что, не могу поговорить с мамой? — он обернулся, брови его взлетели вверх. — Она волнуется.
— Волнуется? — Наталья усмехнулась. — Да она уже считает мои деньги. Наверное, даже план составила, как их делить.
— Не перегибай, — буркнул Виктор, переворачивая что-то тёмное на сковороде. — Мы обсуждали… будущее.
— Наше? Или её?
Он замолчал. Этот молчаливый пауза — хуже любого признания.
— Виктор, ты понимаешь, что мне больно? — Наталья поставила кружку на стол, чуть громче, чем хотела. — Я только бабушку похоронила. Она была моей семьёй. А вы… вы с матерью обсуждаете, как быстрее эти деньги пристроить.
— Мы не обсуждали, как быстрее! — вспыхнул он. — Я просто хочу… чтобы они не пропали.
— Они не пропадут, если ты к ним руки не приложишь, — резко ответила Наталья.
Он отложил лопатку, сел напротив. Лицо его было усталым, но в глазах — упрямство.
— Наташа, ты должна понять. У меня всегда всё через труд шло. А тут шанс. Эти деньги помогут нам.
— Нам? Или тебе? — она вскинула брови. — Ты уже думаешь, как маме бизнес открыть или кредит закрыть?
— Ну а что плохого? — голос его стал грубее. — Ты хочешь всё держать в сундуке? Счёт за квартиру ты видела? Коммуналка под двадцать тысяч. Жить чем будем?
— Виктор, — её голос дрогнул, но она заставила себя говорить. — Мы жили и до наследства. И ничего. А теперь вдруг «без миллионов» никак?
— Дело не в миллионах, — отрезал он. — Дело в том, что я мужчина, я отвечаю за семью.
— Мужчина? — Наталья горько рассмеялась. — Мужчина не прячется за спину матери и не считает чужие деньги. Мужчина в трудные моменты поддерживает жену.
— Поддерживает? — Виктор ударил кулаком по столу, так что чай в кружке дрогнул. — А кто меня поддерживает? Я между вами как кусок мяса на рынке! Мама с одной стороны, ты с другой. Каждая тянет!
— Потому что ты не умеешь выбирать, — Наталья вскинулась. — Ты хочешь и мамину опеку, и мои деньги. Но так не бывает.
Он встал, зашагал по кухне.
— Вот вечно у тебя всё в крайностях. Я стараюсь, а ты видишь только плохое.
— Стараешься? — она поднялась вслед за ним. — В чём? В том, чтобы сделать вид, что ничего не происходит?
Он резко повернулся к ней.
— Хватит! Я устал слушать твои упрёки. Может, тебе вообще одной жить легче будет? С бабушкиными миллионами и квартирой?
Слова ударили сильнее пощёчины. Наталья смотрела на него и чувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Так вот в чём дело? — сказала она тихо. — Ты завидуешь. Ты не муж, Виктор. Ты конкурент.
Он открыл рот, но закрыть не смог. Просто смотрел на неё, дышал тяжело.
— Ты понимаешь, — продолжила она, — что сейчас потерял меня окончательно?
— Наташ… — в его голосе мелькнуло что-то человеческое, но тут же сменилось на раздражение. — Да что ты драматизируешь? Мы семья. Всё равно придётся делить.
— Ничего я делить не буду, — холодно сказала Наталья. — Квартира и деньги — только мои. Так завещала бабушка. Закон на моей стороне.
— Закон, закон… — Виктор махнул рукой. — Закон — это одно, а жизнь — другое.
— Нет, Виктор, — Наталья посмотрела на него прямо, — жизнь — это когда есть доверие и уважение. А у нас остался только закон.
Он подошёл к двери, дернул ручку так резко, что она треснула.
— Думаешь, я просто уйду? — бросил он. — Я не такой дурак.
— А я думала, что у меня муж. Оказалось — наследник.
Дверь хлопнула, как выстрел.
Кухня снова погрузилась в тишину. Запах подгоревшего лука висел в воздухе, как символ того, что ужин, как и брак, окончательно испорчен.
Наталья медленно села на стул. В голове мелькали бабушкины слова, которые та часто повторяла: «Запомни, девочка: когда человек тянется к твоим деньгам — он уже потерял уважение к тебе».
Слёзы сами потекли, но она вытерла их ладонью. Не ради Виктора, не ради свекрови — ради себя.
В этот момент Наталья впервые поняла: назад дороги нет.
Наталья сидела в комнате, перебирая бабушкины фотографии. Каждое лицо на снимках будто говорило: «держись». Но спокойствия не было. За дверью слышались шаги Виктора — он вернулся. И вместе с ним — предсказуемо — его мать.
Дверь в комнату распахнулась без стука.
— Ну что, — бодро сказала Галина Михайловна, входя первой. — Долго мы тут будем играть в трагедию? Давай по-честному: квартира — продаётся. Деньги делим.
— Галина Михайловна, — Наталья подняла глаза, и её голос был ледяным, — у вас какое право?
— Право матери! — свекровь всплеснула руками. — Я сына родила, я его растила, я в этой семье старшая. Значит, имею право решать.
— Мама, — пробормотал Виктор, но тут же замолк, поймав её взгляд.
— А я? — Наталья встала, держа в руках фотографию. — Я для вас кто? Дойная корова?
— Девочка, — свекровь посмотрела на неё с жалкой снисходительностью, — жизнь такая. Сегодня у тебя деньги, завтра — у кого-то другого. Ты молодая, ещё заработаешь.
— Молодая? — Наталья рассмеялась, но смех был надрывным. — Мне сорок, а вы всё «молодая». Я уже прожила половину жизни, и знаете что? Единственное, что у меня было настоящего — это бабушка. А теперь её нет. И осталась только память. А вы хотите превратить её в кирпичи для вашего гаража!
— Не перегибай, — вмешался Виктор. — Мы же не враги тебе.
— Не враги? — Наталья шагнула к нему, и его лицо скривилось. — А кто? Тот, кто в самую тяжёлую минуту приходит и говорит: «Давай квартиру продадим!» — это друг?
Он замолчал, только плечи ссутулились.
— Наташа, пойми, — тихо сказал он. — Я не могу иначе. Мама давит.
— Мама давит? — она вдруг повысила голос. — Так выбери, Виктор! Или мама, или я!
В комнате повисла тишина. Даже часы, казалось, остановились.
Виктор опустил глаза.
— Прости, — выдохнул он. — Я не могу бросить маму.
Сердце Натальи сжалось, но слёзы не пришли. Только пустота.
— Поняла, — сказала она ровно. — Значит, у нас всё.
— Наташа! — он протянул к ней руку, но она отшатнулась.
— Не смей! — её голос сорвался. — Ты выбрал. Запомни это.
Галина Михайловна победно улыбнулась.
— Вот и славно, — сказала она. — Виктор, пойдём, не трать нервы.
Но Наталья резко шагнула вперёд.
— Нет! — её голос прозвучал так, что оба вздрогнули. — Из этой квартиры никто меня не выгонит. Это моя квартира, моё наследство. И я не позволю вам даже шаг сюда ступить без моего согласия!
И, не дав им опомниться, она открыла дверь и буквально вытолкнула обоих в коридор. Виктор не сопротивлялся. Свекровь кричала, но ничего сделать не могла.
Дверь захлопнулась.
Наталья прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось, руки дрожали. Но впервые за долгие дни она почувствовала силу.
Она проиграла мужа, но выиграла себя.
Бабушка была бы довольна.
Финал.