Елена стояла у плиты, помешивая в сковороде деревянной ложкой тушеную капусту.
Запах лука и тмина заполнял маленькую, но уютную кухню ее однушки, которую она снимала на окраине города.
За спиной женщины, за круглым столом, сидели родители. Визит был неожиданный, и Лена, застигнутая врасплох, судорожно соображала, что бы такого предложить им к чаю, кроме заветренного печенья.
Геннадий Сергеевич, методично крошил хлебный мякиш, его крупные и когда-то сильные руки теперь были покрыты сеточкой прожилок.
Ирина Олеговна с тоской разглядывала занавески, будто ища в их скромном узоре ответы на все жизненные вопросы.
— Ну, как дела-то, дочка? — спросил Геннадий Сергеевич, прерывая затянувшуюся паузу.
— Да нормально, пап. Работа, дом. Как обычно, — улыбнулась Лена, поворачиваясь к ним. — А у вас?
Ирина Олеговна тяжело вздохнула, будто только и ждала этого вопроса.
— А что у нас? Старость — не радость, Леночка. Коммуналка опять подорожала, свет, газ… Папа твой на лекарствах сидит, у него давление скачет. А пенсия… Ну, ты знаешь, какие эти пенсии. Еле концы с концами сводим.
Лена перестала мешать капусту. Она слышала эту пластинку десятки, если не сотни раз.
Каждый их визит, каждый телефонный разговор неизменно начинался или заканчивался финансовым отчетом о бедственном положении.
— Мам, я же предлагала… Может, сменить сантехнику? Я знаю, у вас там течет, вы же говорили. Я могу…
— Куда тебе, Лена? — перебил отец, покачав головой. — Ты сама еле-еле тянешь. Аренда тут у тебя… Наверное, половина зарплаты уходит? Нет, уж мы как-нибудь сами. Перетряхнем старые запасы. Авось, протянем.
"Перетряхнем старые запасы" — это означало, что они снова будут неделю питаться одной картошкой и макаронами, экономя на всем, даже на кефире.
Сердце Лены сжалось от привычной смеси вины и раздражения. Она сама жила от зарплаты до зарплаты, но последние полгода регулярно откладывала по пять тысяч рублей, чтобы купить родителям на юбилей свадьбы новый телевизор.
Старый, с облупившимся кинескопом, она прекрасно помнила еще с детства.
— Я могу помочь, — тихо сказала девушка. — У меня немного есть. На лекарства папе.
— Брось, дочь! — отрезал Геннадий Сергеевич, и в его голосе впервые за вечер прозвучала отеческая твердость. — Мы сами справляемся. Ты лучше о себе думай. Вот выйдешь замуж, тогда другое дело, а пока… Не наша это забота, твои деньги.
Лена покусывала губу. Разговор о замужестве был ее "любимой" темой. Ей было тридцать два, и ее личная жизнь никак не складывалась.
Родители давно махнули на это рукой, но каждый раз с упоением констатировали факт.
Они доели скромный ужин почти в полном молчании. Ирина Олеговна вновь принялась жаловаться на цены в их районном магазине, на то, что сапоги ей чинить не на что, а новые — это и вовсе запредельная сумма.
Лена мыла посуду и чувствовала себя последней эгоисткой за то, что на днях купила себе новую помаду. Всего-то за триста рублей.
Когда чай был допит, родители стали собираться. Геннадий Сергеевич надел пальто в прихожей и вдруг крякнул, хлопнув себя по лбу.
— Чуть не забыл главное-то! В воскресенье собираемся. У Тараса день рождения. Тридцать лет - круглая дата. Ты ведь придешь?
Лена удивилась. Отношения с младшим братом у нее были ровными, но прохладными. Он жил своей, отдельной жизнью, они очень редко виделись.
— Конечно, приду. Во сколько?
— К пяти приходи. Мы там… Скромно так, по-семейному отметим, — сказала Ирина Олеговна, избегая взгляда дочери. — Он не хотел отмечать, но мы уговорили. Все-таки тридцать лет.
Лена кивнула. Мысленно она начала перебирать содержимое своего гардероба, думая, что надеть, и прикидывала, сколько будет стоить приличный торт и хороший коньяк в подарок брату.
Отложенные на телевизор деньги снова могли быть потрачены. Весь следующий день на работе Лена не могла выбросить из головы вчерашний визит родителей. К вечеру она позвонила отцу.
— Пап, как самочувствие? Давление не поднималось?
— Да ничего, дочка, живем. Держимся, — бодро ответил он, но голос звучал устало.
— Слушай, я все думаю… Может, я все-таки скинуть вам на лекарства? Хоть немного.
— Лена, брось! — он даже рассердился. — Я сказал — нет, значит, нет. Не твоя забота. У нас все под контролем.
После разговора с отцом она положила трубку, почувствовав себя беспомощной.
Почему они всегда отказывались от ее помощи? Гордость? Желание казаться сильными? Или что-то еще?
Воскресенье выдалось хмурым и ветреным. Лена, принарядившись и зажав в руках увесистый пакет с подарком, подъехала к родительскому дому.
С самого порога ее охватило странное чувство. В доме пахло не привычной томленой говядиной по-домашнему, а чем-то более изысканным — устрицами, трюфелями, дорогим алкоголем.
Из гостиной доносился громкий смех и музыка — явно не запись с радио, а живой джазовый коллектив.
Она зашла в прихожую и застыла. Гостиная была полна людей. Среди гостей она узнала начальника Тараса, нескольких его друзей, с которыми он учился в университете, и пару известных в городе лиц.
В центре комнаты, сияя, стояли ее родители. Ирина Олеговна была в новом, явно дорогом, платье цвета морской волны, с жемчужным ожерельем, которое Лена видела впервые.
Геннадий Сергеевич, красный от волнения и хорошего коньяка, в отутюженном костюме, похлопал по плечу сына.
А Тарас, ее младший брат, держал в руках не просто ключи, а целую связку ключей с огромной, абсурдно большой ключницей в виде красной спортивной машины.
И все вокруг смотрели на них с восторгом. Лена почувствовала, как пол уходит из-под ног. Она прислонилась к косяку, чтобы не упасть.
— Ну, сынок, поздравляю! — громко, так, чтобы слышали все, произнес Геннадий Сергеевич. — Тридцать лет — серьезная дата. Пора и о своем гнезде думать. Так что считай это нашим с мамой подарком. Однушку в новом районе присмотрели, с ремонтом. Рай для молодого человека!
Толпа ахнула и зааплодировала. Ирина Олеговна, плача от счастья, бросилась обнимать сына.
— Мы так старались, сыночек! Хотели сделать тебе сюрприз! Все свои сбережения… Ну, почти все… Вложили. Лишь бы тебе было хорошо!
"Все сбережения", "Коммуналка дорогая", "Лекарства", "Перетряхнем запасы" - от этих слов в глазах у Елены потемнело.
Пакет с коньяком и тортом выскользнул из онемевших пальцев и с глухим стуком упал на пол.
Шум привлек внимание родственников и гостей. Тарас первый заметил ее. Его улыбка немного сникла.
— О, Лена пришла! Заходи, сестренка!
Все обернулись на нее. Родители заулыбались через силу, их радостные лица на мгновение исказила паника, но они быстро оправились.
— Леночка, дорогая! А мы тебя заждались! — с наигранной нежностью воскликнула Ирина Олеговна, подходя к ней. — Иди к нам, присоединяйся, поздравь брата!
Лена не двигалась. Она сначала посмотрела на мать, потом - на отца, ища в их глазах хоть каплю стыда, хоть тень смущения.
Но там был только испуг, что она все испортит, испортит этот прекрасный, дорогой праздник.
— Квартиру? — тихо, почти шепотом, выдавила она. Ее голос был чужим, сиплым. — Вы подарили ему квартиру?
Геннадий Сергеевич сделал шаг вперед, пытаясь заслонить собой сына и жену, как будто Лена была не дочерью, а угрозой.
— Лена, не сейчас, — сказал он тихо, но властно. — Не устраивай сцен.
— Сцен? — она засмеялась, и этот смех прозвучал ужасно в этой праздничной обстановке. — Вы мне всю неделю жаловались, что вам денег на лекарства не хватает, что сапоги чинить не на что... Я вам предлагала помощь, а вы… вы отказывались! Я копила на ваш телевизор, дура! А вы… вы…
Она не могла говорить дальше. Комок подступил к горлу. Ирина Олеговна залепетала, понизив голос:
— Лена, пойми… Тарасу… ему тяжело. Он молодой, ему надо помогать. А ты… ты же самостоятельная, сильная. Ты всегда сама со всем справлялась. Мы знали, что ты поймешь.
"Ты сильная. Ты справишься" - самые страшные слова, которые она от них слышала всю жизнь.
Они будто бы были разрешением на их родительскую несправедливость.
— Вы знали, что я пойму? — голос Лены окреп.
Она снова посмотрела на них, и пелена окончательно спала с глаз. Теперь девушка видела не родителей, а двух жалких, трусливых стариков, которые годами прибеднялись.
— Вы знали, что я пойму, как вы врете мне в глаза? Как вы годами обделяли меня, экономя на моих кружках, на моей одежде, чтобы скопить на его первый мотоцикл? Как вы плакались о бедности, а на самом деле копили на квартиру? Вы знали, что я пойму это?
В гостиной воцарилась мертвая тишина. Музыканты перестали играть. Гости отводили глаза, почувствовав себя неловко.
— Лена, хватит! — прикрикнул на нее отец. — Ведешь себя как последняя эгоистка! Брату радость, а ты тут со своими счетами! Тебе что, жалко?
— Да! — крикнула она в ответ, и в этом крике выплеснулись все годы обид, все не купленные платья, все отказы в помощи, все их лицемерные вздохи. — Мне жалко! Мне жалко своих чувств! Мне жалко тех лет, когда я верила, что вы любите нас одинаково! Мне жалко вас, потому что вы — жалкие лгуны!
Она посмотрела на Тараса. Он стоял, опустив голову, и переминался с ноги на ногу.
Ему было неловко, но он и не думал отказываться от подарка. Он просто ждал, когда все это закончится.
— Поздравляю с новосельем, — бросила Елена ледяным тоном. — Надеюсь, стены будут крепкими. Чтобы крики наших родителей о бедности в них не было никому слышно!
Она развернулась и, не оглядываясь, вышла. Идя по темной улице, Лена не чувствовала под ногами асфальта.
В ушах стоял оглушительный звон, а дышать было нечем. Она ощущала себя, как рыба, выброшенная на берег.
Они не любили ее так, как брата. Это был единственный факт, который теперь имел значение.
Она добрела до своего дома, поднялась в квартиру и, не включая света, рухнула на диван.
Телефон разрывался от звонков. Сначала от родителей, потом с незнакомого номера. Потом пришли сообщения.
"Лена, одумайся! Ты опозорила нас перед всеми!" — от отца.
"Доченька, прости, давай поговорим. Ты все неправильно поняла" — от матери.
"Сестренка, ну что за дикость? Из-за денег сцену устраивать. Приезжай, давай обсудим" — от Тараса.
Она прочитала их и почувствовала, как каждая строчка причиняла ей новую боль.
Ни в одном из сообщений не было ни капли понимания. Только упреки, только требование вернуться и сделать вид, что ничего не произошло, чтобы им не было неудобно.
Елена отключила телефон. На следующий день она стала искать другую квартиру.
Хотелось уехать подальше, чтобы родители не смогли ее больше найти и заставить сделать вид, что все хорошо.
Спустя три дня Елена перебралась на другой конец города. Деньги, которые она откладывала на телевизор родителям, девушка потратила на лечение зуба, с которым давно тянула.