— Мама, ну что ты молчишь? Говори хоть что-нибудь!
Вера Сергеевна стоит у окна кухни и смотрит на двор, где дети катаются на качелях. Лена суетится возле плиты, готовит ужин для Андрея. Вот уже неделя прошла с тех пор, как пожар превратил квартиру на Тверской в головешки, а Веру — в погорелицу без крыши над головой.
— Леночка, я думаю о квартире. Страховая компания обещает выплату только через месяц, а ремонт...
— Забудь про ремонт! — Лена резко поворачивается от плиты. — Живи здесь сколько нужно. Мы же семья!
Семья. Как легко это слово слетает с губ тридцатидвухлетней дочери. А Вера помнит, как еще год назад Лена жаловалась: "Мам, Андрей такой требовательный к порядку, я боюсь, что мы не сойдемся характерами". Тогда это казалось мелочью.
Входит Андрей — подтянутый, в идеально выглаженной рубашке. Военная выправка никуда не делась, хотя уже два года как он на гражданке.
— Вера Сергеевна, как дела? Решается что-нибудь с жильем?
Вежливо спрашивает, но в голосе слышится напряжение. Или ей кажется?
— Пока нет, Андрей. Страховщики тянут время.
— Понятно, — он садится за стол, разворачивает планшет. — Лен, а ужин скоро?
Лена подает тарелку с гречкой и котлетами. Андрей ест, не отрываясь от экрана. Вера замечает: раньше он всегда убирал технику во время еды. "За столом должно быть только общение", — говорил. А теперь прячется за планшетом, словно щитом.
— Андрей, а как на работе? — осторожно спрашивает Вера.
— Нормально. — Он не поднимает глаз. — Проект сдаем, аврал.
Лена переглядывается с матерью. В этом взгляде — извинение и просьба о понимании одновременно.
После ужина Вера моет посуду. Привыкла быть полезной, а здесь чувствует себя... как? Гостьей, которая засиделась? Или родственницей, от которой устали?
— Мам, не надо, я сама, — Лена подходит с полотенцем.
— Леночка, мне нужно что-то делать. Понимаешь? Просто сидеть — это не для меня.
— Понимаю. Но отдохни хоть немного. Ты же столько лет работала...
Работала. В театре, в доме культуры, потом частные заказы — оформление банкетов, детских праздников. Всегда была востребована. А сейчас?
— Лен, а что если я поищу работу? Хотя бы временную.
— Мама, тебе шестьдесят четыре! Какая работа?
Вот и ответ. В шестьдесят четыре женщина уже не может работать, только существовать на пенсию и быть благодарной за крышу над головой.
Ночью Вера не спит. В соседней комнате слышны приглушенные голоса — Лена с Андреем о чем-то разговаривают. Не может разобрать слов, но интонации ясные: он недоволен, она оправдывается.
Встает, идет на кухню за водой. Включает свет, и тут же появляется Андрей в домашних штанах и футболке.
— Вера Сергеевна, не спится?
— Да вот, воды попить. А вы?
— Тоже. — Он наливает себе стакан, долго пьет. Потом смотрит прямо в глаза: — Вы понимаете, что это временно?
Вопрос прозвучал не грубо, но жестко. Как приказ, к которому привык в армии.
— Конечно, Андрей. Я стараюсь поскорее решить вопрос.
— Хорошо. — Он ставит стакан в мойку. — Потому что у нас своя жизнь, свои планы. Надеюсь, вы понимаете.
Планы. Интересно, какие планы могут быть у молодой семьи, которая боится открыто поговорить о неудобном госте?
— Понимаю, Андрей.
— Спокойной ночи.
Он уходит, а Вера остается на кухне. В холодильнике гудит компрессор, за окном редко проезжают машины. Тишина какая-то нездоровая, напряженная.
Завтра воскресенье. Лена обещала показать окрестности — мол, тут есть неплохой парк и библиотека. Попытка развлечь маму или способ вывести ее из дома хотя бы на пару часов?
Утром за завтраком появляется еще одна проблема.
— Мам, сегодня приедет Зинаида Михайловна, — говорит Лена, намазывая масло на хлеб. — Андрейна мама.
— Я помню свекровь, Леночка.
— Она... ты же знаешь, какая она прямая. Может что-то не то сказать.
Вера знает Зинаиду Михайловну. Бывший главный экономист крупного завода, привыкшая раскладывать жизнь по полочкам, как цифры в отчете. Даже на пенсии ходит в брючных костюмах и требует, чтобы все было "как положено".
— Не переживай, дочка. Я пойму.
— Нет, мам, дело не в том, что ты не поймешь... — Лена мнет салфетку в руках. — Просто она считает, что молодой семье нужно пространство.
Пространство. Еще одно красивое слово для обозначения того, что Вера здесь лишняя.
В два часа приезжает Зинаида Михайловна. Строгая, подтянутая, с укладкой, которая не шелохнется даже в ураган.
— Вера Сергеевна, — кивает она вместо приветствия. — Как дела с восстановлением жилья?
— Работаю над этим, Зинаида Михайловна.
— Хорошо. Потому что молодым людям нужна самостоятельность, вы же понимаете.
Лена наливает чай, ставит на стол печенье. Андрей рассказывает матери о работе. Обычное семейное общение, если бы не одно "но" — все говорят так, словно Веры в комнате нет.
— Андрюша, а когда вы планируете детей? — спрашивает Зинаида Михайловна.
Лена краснеет. Андрей поднимает взгляд от чашки:
— Мам, рано еще. Нам нужно сначала пожить вдвоем, наладить быт.
— Конечно, конечно. — Свекровь одобрительно кивает. — Вы же недавно поженились, притираетесь. А тут... — она многозначительно смотрит на Веру, — ...лишние стрессы ни к чему.
Лишние стрессы. Значит, мать — это стресс для молодой семьи.
— Зинаида Михайловна, я понимаю вашу позицию, — говорит Вера тихо. — И стараюсь найти альтернативу.
— Альтернативу? — Свекровь приподнимает бровь. — А какую, позвольте спросить?
— Может быть, снять квартиру. Или найти работу с жильем.
— В вашем возрасте? — В голосе Зинаиды Михайловны звучит плохо скрытая насмешка. — Вера Сергеевна, будьте реалисткой.
Реалисткой. В переводе: смиритесь с тем, что вы никому не нужны, кроме как обуза для собственной дочери.
Лена молчит, уставившись в тарелку. Андрей листает телефон. А Вера сидит и чувствует, как что-то внутри начинает закипать. Не гнев — что-то другое. Упрямство? Или желание доказать?
— Зинаида Михайловна, а вы знаете, что я тридцать лет проработала художником-сценографом?
— Знаю. И что?
— И то, что люди творческих профессий работают до последнего дня. Потому что творчество — это не возраст, это состояние души.
Тишина. Зинаида Михайловна внимательно смотрит на Веру, словно оценивает противника.
— Возможно. Но творчество творчеством, а жизнь жизнью. Людям нужна стабильность, планы, перспективы. — Она встает из-за стола. — Андрей, Леночка, спасибо за чай. Мне пора.
После ее ухода в квартире повисает странная тишина. Лена убирает посуду, грохоча тарелками сильнее, чем нужно. Андрей ушел к себе.
— Лена, — окликает Вера дочь.
— Что, мама?
— Ты согласна с Зинаидой Михайловной?
Лена ставит тарелку в мойку и поворачивается. В глазах слезы.
— Мам, я не знаю. Я запуталась. С одной стороны, ты мой самый близкий человек. С другой — Андрей мой муж, и я должна считаться с его мнением.
— А каково твое мнение, дочка?
— Мое? — Лена вытирает руки полотенцем. — Мне хочется, чтобы все были счастливы. Но не получается.
Честный ответ. Лена разрывается между матерью и мужем, пытается угодить всем и в результате мучается сама.
— Знаешь что, Леночка, — говорит Вера, — я завтра пойду поищу работу.
— Мама...
— Не спорь. Мне нужно попробовать. Хотя бы для себя.
Понедельник. Вера идет по району, изучает объявления на столбах и в окнах магазинов. "Требуется продавец", "Ищем уборщицу", "Нужна сиделка"... Все требования заканчиваются одинаково: "Возраст до 50 лет".
Заходит в супермаркет — может, там нужны люди. Администратор, девушка лет двадцати пяти, смотрит на нее с плохо скрытым недоумением.
— Вы серьезно? В вашем возрасте?
— А что в моем возрасте не так?
— Ну... работа физически тяжелая, график ненормированный...
Переводится: идите домой, бабушка, вяжите внукам носки.
Из магазина Вера выходит с чувством, что ее оценивают как просроченный товар. Неужели в шестьдесят четыре жизнь действительно заканчивается?
Идет домой окольными путями, не хочется встречаться с Леной и рассказывать о неудачах. Проходит мимо старого здания — районный дом культуры. Останавливается. На двери объявление: "Идет подготовка к спектаклю 'Гроза' А.Н. Островского. Требуется помощь в оформлении сцены".
Сердце что-то подсказывает. Вера толкает дверь.
Внутри пахнет пылью, старой краской и чем-то еще... знакомым. Запахом творчества. В фойе развешаны детские рисунки, афиши прошлых спектаклей.
— Вам что-нибудь нужно? — из-за угла появляется женщина лет сорока пяти в джинсах и свитере.
— Я по поводу объявления. Про оформление спектакля.
— А! — лицо женщины светлеет. — Я Майя Викторовна, руководитель театральной студии. А вы?
— Вера Сергеевна. У меня образование художника-сценографа.
— Настоящий сценограф? — Майя Викторовна всплескивает руками. — Боже, как кстати! Проходите, расскажу, что у нас тут происходит.
Она ведет Веру в небольшой зрительный зал. На сцене стоят разрозненные декорации — что-то должно изображать купеческий дом, но получается нелепая конструкция из фанерных щитов.
— Видите, какая беда, — вздыхает Майя Викторовна. — Спектакль через месяц, а декорации... ну, сами видите. Художника у нас нет, делаем своими силами.
Вера поднимается на сцену, оглядывает пространство. Мысленно видит, как должно быть: вместо щитов — объемная конструкция, игра уровней, правильное освещение...
— А актеры есть?
— Есть. Любительская труппа, но хорошая. Хотите послушать?
— Конечно.
Майя Викторовна зовет актеров. Появляется группа людей разных возрастов — от студентов до пенсионеров. Начинают читать сцену из первого акта.
Вера слушает знакомые слова: "Жестокие нравы, сударь, в нашем городе..." и чувствует, как что-то внутри оживает. Руки тянутся к карандашу, в голове складывается композиция.
— Майя Викторовна, а если я предложу свой вариант оформления?
— Вы серьезно? А сколько это будет стоить?
— Ничего. Просто хочу попробовать.
— Но почему бесплатно?
Вера задумывается. Почему? Потому что хочет снова почувствовать себя нужной? Или потому что дома ее считают обузой, а здесь — возможно, примут?
— Потому что это мое.
Майя Викторовна смотрит на нее внимательно, потом кивает:
— Хорошо. Попробуем. А где вы будете работать?
— Можно здесь, в мастерской?
— Конечно! Более того — там есть маленькая комнатка для отдыха. Если хотите, можете и жить здесь, пока с квартирой не разберетесь.
Жить здесь. В доме культуры, среди красок и декораций. Как в студенческие годы, когда она дневала и ночевала в театральном училище.
— Майя Викторовна, а можно подумать до завтра?
— Конечно. Но я очень надеюсь на ваше согласие.
Вера возвращается домой в приподнятом настроении. Впервые за две недели чувствует, что не все потеряно.
— Ну как? — спрашивает Лена, едва она переступает порог. — Что-нибудь нашла?
— Нашла, — говорит Вера и рассказывает про дом культуры.
Лена слушает, но в глазах читается сомнение:
— Мам, но это же не работа. Это волонтерство.
— А что в этом плохого?
— Плохо то, что денег не платят. А жить на что?
— На пенсию. Плюс предлагают комнату при ДК.
— Мама, — Лена садится рядом на диван, — ты серьезно хочешь жить в каморке при доме культуры?
— А что не так с каморкой? Зато это будет мое пространство.
Лена молчит. Потом тихо говорит:
— Мам, а если мы попробуем еще пожить вместе? Может, все наладится.
— Леночка, твой муж считает меня лишним стрессом. И он прав — молодой семье нужна самостоятельность.
— Но ты же моя мама...
— Именно поэтому я не хочу быть причиной ваших проблем.
Входит Андрей. Слышит окончание разговора, спрашивает:
— О чем речь?
— Мама нашла вариант, — объясняет Лена. — В доме культуры дают комнату и работу.
— Какую работу?
— Художник-сценограф, — отвечает Вера.
Андрей задумывается. В его глазах мелькает что-то похожее на облегчение, но он старается его скрыть.
— И когда переезжаете?
— Андрей! — возмущается Лена.
— Что "Андрей"? Я спрашиваю конкретно. Если есть решение проблемы, почему не обсудить детали?
Вера смотрит на зятя. Он не злой, просто прагматичный. Для него она действительно проблема, которая требует решения.
— Завтра посмотрю комнату, потом решу.
— Хорошо, — кивает Андрей.
Лена встает и уходит на кухню. Слышно, как она там громко возится с посудой.
— Вера Сергеевна, — говорит Андрей тише, — вы не думайте, что я вас выгоняю.
— Не думаю, Андрей. Просто понимаю ситуацию.
— И все-таки... если что-то понадобится, обращайтесь.
— Спасибо.
Они смотрят друг на друга. Два взрослых человека, которые пытаются решить неудобную ситуацию цивилизованно.
Следующий день. Вера приходит в дом культуры с небольшим чемоданом. Майя Викторовна показывает ей комнатку — крошечную, но уютную. Окно выходит во двор, где растут старые тополя.
— Тут есть все необходимое, — объясняет Майя Викторовна. — Холодильник, электроплитка, душ в коридоре. Не роскошь, конечно, но для временного проживания подойдет.
— Это прекрасно, — говорит Вера, и это правда.
Она разбирает вещи, ставит на полку фотографию с Леной. Потом идет в мастерскую — просторное помещение с большими окнами, мольбертами, банками с красками.
— А теперь покажите, что у вас получилось с декорациями, — просит она.
Майя Викторовна ведет ее на сцену. Вера внимательно осматривает конструкцию, делает замеры, набрасывает эскизы.
— Знаете что, — говорит она, — давайте разберем все это и начнем заново.
— Совсем заново?
— Совсем. У вас есть "Гроза", а не "Три сестры". Нужна другая атмосфера.
Они работают до позднего вечера. Вера чувствует, как руки вспоминают забытые движения, глаз автоматически оценивает пропорции и цветовые сочетания. Это как вернуться домой после долгого отсутствия.
Звонит Лена:
— Мам, как ты? Все нормально?
— Да, дочка. Работаем.
— А ужинала?
— Майя Викторовна принесла бутерброды. Не переживай.
— Мам, а может, приеду завтра? Посмотрю, как ты устроилась?
— Приезжай, конечно.
Но в голосе Лены слышится что-то еще. Не только забота. Сомнение? Или чувство вины?
Через неделю декорации готовы наполовину. Вера работает с утра до вечера, и это счастье — снова чувствовать себя мастером своего дела. Актеры заходят посмотреть на процесс, восхищаются.
— Вера Сергеевна, вы волшебница! — говорит девушка, играющая Катерину. — У нас теперь настоящий театр!
Настоящий театр. А дома она была просто старушкой, мешающей жить молодой семье.
Приходит Лена. Смотрит на декорации, на мастерскую, на комнату матери.
— Мам, тебе правда здесь нравится?
— Правда, Леночка.
— А не одиноко?
— Знаешь, одиночество — это когда тебя никто не понимает. А когда ты занимаешься любимым делом, одиночества не бывает.
Лена молчит, потом говорит:
— Мам, я хочу извиниться.
— За что?
— За то, что не защитила тебя. Когда Зинаида Михайловна говорила те вещи... когда Андрей намекал... Я молчала, как трус.
— Леночка, ты не трус. Ты просто пыталась сохранить мир в семье.
— Какой мир? — Лена садится на единственный стул в комнате. — Андрей теперь постоянно недоволен. Говорит, что я слишком мягкая, что позволяю всем собой манипулировать. А я не знаю, как быть другой.
Вера подходит к окну. Во дворе играют дети — кричат, смеются, живут полной жизнью.
— Дочка, а чего ты хочешь? Для себя, не для Андрея, не для меня — для себя.
— Хочу... — Лена задумывается. — Хочу не бояться. Не бояться сказать "нет", когда мне что-то не нравится. Не бояться расстроить людей, если я права.
— Тогда начни с малого. Скажи Андрею, что ты думаешь о том, как он со мной разговаривал.
— Он разозлится.
— И что? Муж не имеет права злиться на жену за честность?
Лена смотрит на мать долгим взглядом. В ее глазах борьба — страх и желание быть сильной.
— Мам, а если он скажет: выбирай — я или твоя мать?
— А ты что ответишь?
— Не знаю.
— Тогда подумай. И когда узнаешь ответ — приходи.
Лена уезжает, а Вера остается работать. Через час звонит телефон — номер незнакомый.
— Вера Сергеевна? Это Андрей.
— Слушаю.
— Можно с вами встретиться? Поговорить.
Странно. Зачем зятю с ней разговаривать?
— Конечно. Приезжайте в ДК.
Через полчаса он появляется в мастерской. Осматривается, рассматривает декорации.
— Красиво, — говорит неожиданно. — Профессионально.
— Спасибо.
— Вера Сергеевна, я пришел... извиниться.
— За что, Андрей?
— За то, что вел себя как законченный эгоист. Лена мне сегодня все высказала. Сказала, что я превратился в домашнего тирана.
Вера откладывает кисть, поворачивается к зятю. Он выглядит растерянным — не тем уверенным мужчиной, каким казался.
— И что вы ответили?
— Сначала разозлился. Потом подумал... и понял, что она права. Я повел себя отвратительно.
— Андрей, вы не отвратительно. Вы просто защищали свое пространство. Это нормально.
— Нет, не нормально. Нормально — это когда помогаешь семье в трудную минуту. А я думал только о своем комфорте.
Он садится на табурет, смотрит в пол.
— Знаете, Вера Сергеевна, я всю жизнь жил по правилам. В армии — устав, в семье — порядок. А тут появилась ситуация, которая не укладывается в правила, и я... растерялся.
— И решили от нее избавиться.
— Да. И теперь понимаю, как это выглядело со стороны.
Вера берет чистый лист бумаги, начинает рисовать эскиз светового решения для второго акта.
— Андрей, вы знаете, что самое страшное в жизни?
— Что?
— Стать ненужным. Потерять смысл существования. Когда сгорела квартира, я не квартиру потеряла — я потеряла себя. Место в мире.
— И нашли здесь?
— Да. Но могла бы найти и у вас дома, если бы чувствовала себя не гостьей, а членом семьи.
Андрей поднимает голову, смотрит на нее внимательно.
— Вера Сергеевна, а если... если мы попробуем еще раз? По-другому?
— Что вы имеете в виду?
— Переезжайте обратно. Но не как временная постоялица, а как... бабушка будущих внуков. Член семьи.
— Андрей, у вас пока нет детей.
— Но будут. И я хочу, чтобы они знали свою бабушку. Настоящую, творческую, сильную. А не ту, которую мы заставили чувствовать себя лишней.
Вера продолжает рисовать, но руки дрожат.
— А Лена согласна?
— Лена будет счастлива. Она скучает по вам. И еще... она сказала, что хочет научиться быть сильной, как ее мать.
— Я не сильная, Андрей. Просто упрямая.
— Для меня это одно и то же.
Они молчат. В мастерской пахнет краской и надеждой.
— Знаете что, — говорит Вера, — давайте договоримся так. Я доделаю декорации, спектакль сыграем. А потом посмотрим.
— Договорились.
Андрей встает, подходит к мольберту.
— А можно посмотреть, как вы работаете?
— Конечно.
Он остается до вечера. Смотрит, как Вера смешивает краски, как продумывает каждую деталь. Задает вопросы, искренне интересуется процессом.
— Вера Сергеевна, а вы всегда знали, что хотите заниматься искусством?
— Знала с детства. Мама говорила: "Верочка, это не профессия, это хобби". А я все равно поступила в театральное училище.
— И не пожалели?
— Никогда. Даже когда было трудно, когда денег не хватало. Творчество — это не работа, это способ существования.
— Я завидую, — признается Андрей. — У меня никогда не было такого дела, которое приносило бы радость.
— А сейчас?
— Сейчас... хочется найти.
Спектакль идет с аншлагом. Зрители восхищаются декорациями, актеры играют вдохновенно. Вера стоит в темноте за кулисами и чувствует знакомое волнение — ее дети ожили на сцене.
После спектакля подходит Майя Викторовна:
— Вера Сергеевна, у меня к вам предложение.
— Какое?
— Оставайтесь. Постоянно. Будете главным художником театра.
— Но у вас нет денег на штатного художника.
— Найдем. Такие специалисты на дороге не валяются.
Вера задумывается. Остаться здесь — значит окончательно начать новую жизнь. Вернуться к семье — попробовать наладить старую.
— Майя Викторовна, дайте подумать до завтра.
Дома ее ждет накрытый стол и торт с надписью "Нашей звезде". Лена и Андрей сидят, улыбаются.
— Мам, мы смотрели спектакль! — Лена обнимает мать. — Это было потрясающе!
— Вера Сергеевна, — говорит Андрей, — я понял, что значит быть мастером своего дела.
— И что поняли?
— Что это единственный способ быть по-настоящему счастливым.
Они пьют чай, говорят о спектакле, о планах. Впервые за два месяца Вера чувствует — они действительно семья.
— Мам, — говорит Лена, — а что решила насчет работы в театре?
— Пока не знаю. Там предлагают постоянное место.
— Это же здорово! — Лена радуется, но в глазах мелькает грусть.
— А что грустишь?
— Просто... я привыкла, что ты рядом. Даже когда мы ссорились, ты была рядом.
Андрей встает из-за стола, подходит к окну.
— Вера Сергеевна, — говорит он, не оборачиваясь, — а нельзя совместить?
— Что совместить?
— Жить с нами и работать в театре. Ездить туда как на работу.
— Андрей, это же далеко...
— На машине двадцать минут. Я могу подвозить.
Лена смотрит на мужа удивленно. Вера тоже не ожидала такого предложения.
— Серьезно?
— Серьезно. Мне нужно научиться быть семьянином. А семья — это когда все вместе, несмотря на разности и трудности.
— А ваше личное пространство?
— Пространство у нас есть. А вот семьи — не было.
Вера смотрит на дочь и зятя. Два молодых человека, которые пытаются стать взрослыми через принятие ответственности за близких.
— Хорошо, — говорит она. — Попробуем.
Но внутри остается сомнение. Получится ли на этот раз? Или через месяц все вернется на круги своя?
Только время покажет, кто из них изменился по-настоящему, а кто просто испугался одиночества.